Комикс про Кателино - 1.

@темы: картинкофлуд, вандейское, комикс про Кателино

---

Начал сканировать комикс про Кателино, сегодня ночью выложу первые страницы. Подстрочный перевод сделала мать Электры, за что ей от меня огромное спасибо и низкий поклон. Адаптация текста, перевод латинских фраз и некоторых упущенных ею моментов (например, задняя сторона обложки с описанием), скан и прифотошопливание перевода - на моей совести. Сразу скажу, что по левой стороне изображение мутное, да и всё качество изображения оставляет желать лучшего - но тут вина размера комикса (он чуть больше стандартного листа А4, и впихнуть его в сканер - та ещё задача) и качества работы довольно паршивого сканера. А вот за кое-где кривую перекраску "пузырей" для фраз - каюсь, mea culpa, дрожащие руки, спешка...

@темы: вандейское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Коротко о жизни

Сел писать главу - случайно чуть не лишил Катлиньера дворянства

***
Составил планы на лето - съездить в Питер, возможно - в Венгрию, поработать август курьером, отрабатывая поездку, найти учеников на год, а потом...да, съезжать. Меня обломали с одним весьма удачным вариантом квартиры, но я согласен уже на коммуналку - потому, что брать в этом случае деньги от родителей...нет, дело даже не в "стыдно". Дело в том, что припомнят. До последнего куска хлеба припомнят, чует моё сердце... Я не хочу быть обязанным ещё больше, не хочу всю жизнь прожить под слоганом "ты благодарна должна быть!".
Могу не выдержать и в очередной раз сказать всё, что я думаю об этом.

***
Иногда мне странно ловить себя на мысли о том, что наиболее комфортный для меня способ учёбы в университете - это прийти, всё сдать и свалить в закат, плюя на лекции и даже часть семинаров. Из лекций хожу исключительно на философию, ибо очень следят за посещаемостью, но всё равно там рисую - и всё больше, почему-то, Луизу де Лескюр, в фанонной вселенной вполне себе дожившую до пятнадцати лет - и должную продемонстрировать будущему читателю третьей части (если я когда-нибудь одолею "Перепутье" и доберусь до неё, конечно ) пример жертвы чрезмерной родительской любви (и вреда близкородственных браков ).

@темы: гранит науки, vita, the revolution of my life

---

Название: Старый новый мир (отыгрыш). Третья часть
Фэндом: Вандея
Авторы:  Chevalier sans nomme,  Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: А отношения развиваются...


На Лескюра накатила тоска и апатия - сразу, вдруг. Вот ещё недавно всё было сносно, новая жизнь, и вдруг - раз! - и хоть руки на себя накладывай.
Весь день маркиз ходил по замку бледной тенью, не в силах сосредоточиться ни на бумагах, ни даже на чтении, заглянул во все углы - как замка, так и собственной памяти, в итоге махнул рукой, дождался вечера. когда все разбрелись спать, и засел в гостиной с бутылкой травяной настойки, медленно и мрачно попивая её из мутноватого бокала.
Эффект не заставил себя ждать - уже на втором бокале мир заиграл красками и стал, вроде бы, не таким и омерзительным - Лескюр даже улыбнулся. Настойка жгла полупустой желудок - воспоминания лишили его даже аппетита, и он почти не притронулся к еде - а в голове всё сильнее шумело.

Аньес со временем заметила, что стала чувствовать себя в замке кем-то вроде хозяйки. Пусть она каждый вечер падала и мгновенно засыпала, как убитая, от усталости, но ей удавалось переделать столько дел, на которые она никогда не считала себя способной. Дочери месье при встрече улыбались ей и разговаривали почти в дружеском тоне - Аньес, у которой отродясь не было подруг, была почти на седьмом небе от радости. О своей старой жизни она вспоминала все меньше и меньше, потому что поняла, что любые воспоминания гнетут ее, и тут напомнить ей решил сам месье - собственной персоной.
Зайдя в гостиную, Аньес сразу почувствовала знакомый спиртной дух, и на секунду замерла от страха - такой запах обычно сопровождал отца, и она мгновенно впала в ужас при мысли о том, что он мог явиться, чтобы забрать ее обратно. Но, к счастью, это не имело ничего общего с реальностью: просто месье, сидящий в кресле в обществе полупустой бутылки, очевидно, немного перебрал. Он уже засыпал, голова у него клонилась на бок, а бокал был готов вот-вот выскользнуть из ослабевших пальцев, но Аньес успела его подхватить и водрузить на стол рядом с бутылкой.
- Пойдемте спать, месье, - предложила она ласковым и убедительным тоном, каким обычно говорила с отцом, выволакивая его из кабака. - Держитесь за меня, вот так...

Шёл Лескюр ещё довольно твёрдо, но ему предстояло подняться в единственную уцелевшую башню, где на самом верху располагалась его комната, поэтому помощь Аньес отнюдь не была лишней. Винтовая лестница была очень узкой, им приходилось тесно прижиматься друг к другу, и Лескюр, оголодавший по чужому теплу, пользовался временным пьяным помутнением рассудка чтобы попросту, не думая ни о чём, наслаждаться чужим присутствием.
Аньес довала его до постели, на которую он почти упал, да так и остался сидеть, слишком трезвый, чтобы заснуть без просыпу, слишком пьяный, чтобы сообразить начать раздеваться.

Все-таки в чем-то мужчины совершенно друг от друга не отличались - месье, при всем своем господском происхождении и доброте своей души, вел себя точь-в-точь как отец Аньес, напившись: упал на постель, не раздеваясь, и сразу попытался опрокинуться на подушки, чтобы заснуть. Аньес остановила его.
- Давайте, я вам помогу, - мягко предложила она и, поняв, что месье вряд ли может связать хотя бы два слова, принялась его раздевать. Это было неожиданно сложно, ибо ей еще не приходилось делать ничего подобного: отца можно было оставить спать хоть на полу или в луже у крыльца, если он брыкался и не хотел идти в дом, и снимать с него одежду не имело никакого резона. Но месье все-таки стоило избавить хотя бы от сюртука и башмаков, с чем Аньес все-таки справилась, хоть и не без труда. Месье пьяно бормотал что-то и делал неопределенные жесты руками, и Аньес, чтобы он не волновался, начала напевать тихую, протяжную мелодию, чем-то похожую на колыбельную.

Кажется, когда-то он уже слышал подобное тихое пение - не в детстве ли от кормилицы? Он помнил эту мелодию, и она ассоциировалась у него с теплом и уютом - теми вещами, которых ему постоянно не хватало...
Аньес помогла ему снять сюртук и стащила башмаки, ремень Лескюр ослабил самостоятельно - и, прежде чем окончательно упасть на подушки и, по привычке скорчившись, словно младенец в материнской утробе, протянул руку и мимолетно погладил Аньес по голове...
_ Спасибо...моя хорошая... - пьяно пробормотал он, уже плохо понимая, что говорит - и упал, почти на лету погружаясь в беспробудный сон.

Аньес с трудом удержалась от того, чтобы не схватить месье за руку - ей почему-то ужасно захотелось, чтобы прикосновение продлилось подольше. Но она не сделала этого, конечно же - просто постояла еще немного возле постели, наблюдая за тем, как месье медленно погружается в сон, и удивилась тому, каким умиротворенным и спокойным становится его лицо. Обычно в месье всегда чувствовалась какая-то еле уловимая напряженность, но теперь он казался почти ребенком, и Аньес, не сумев перебороть себя, все-таки протянула руку и осторожно коснулась его волос.
- Спите спокойно, - сказала она и побыстрее ушла, пока ей в голову не пришло натворить еще что-нибудь.
Ночь она провела беспокойно, ворочаясь и засыпая с трудом, а с утра, заварив маркизу травяной чай от головной боли и сухости в глотке, поднялась обратно в его спальню. Предчувствие подсказывало ей, что она застанет месье в достаточно жалком состоянии, и не обмануло.

Обычно пробуждение Лескюра напоминало выползание из могилы беспокойного мертвеца. Сейчас, видимо, ещё и порядком подгнившего...
Проще говоря, голова раскалывалась, от почти ослеп от тяжести в затылке. Вдобавок подташнивало, желудок сводило от голода, но он знал - если поест, то его тотчас же вывернет наизнанку.
Аньес молча зашла и - к счастью! - без лишних слов протянула ему чашку с незнакомо пахнущим отваром. Он подозрительно глотнул и слегка поморщился, а потом допил жидкость мелкими глотками - хорошо хоть она не усиливала дурноты.
Но, удивительно, к тому моменту, как Лескюр допил последний глоток, тяжесть в голове словно бы начала потихоньку рассасываться...
- Спасибо... - немного удивлённо сказал Лескюр - голос слегка охрип. - А что это было? - на всякий случай уточнил он.

Месье выпил отвар так быстро, что Аньес не успела моргнуть глазом, как чашка полностью опустела. Наверное, несчастного действительно сильно мучила жажда, потому что иначе пить эту травянистую гадость было, по мнению девушки, невозможно.
- Лучше вам не знать, что это, - сказала Аньес, забирая у него чашку. - Спокойнее будете.
На самом деле, ничего ужасного в составе отвара не было - в основном корни и листья трав, произрастающих в окрестностях замка, - но ей неожиданно захотелось... пошутить? Кажется, это называлось именно так.
- Вам скоро станет лучше, - пообещала Аньес, кланяясь. Хотелось еще попросить месье, чтобы он не пил больше, - Аньес меньше всего желала, чтобы он довел себя до полуживотного состояния, подобного отцовскому, - но она справедливо рассудила, что это не ее дело.

Лескюр, как ни странно, больше не пил - разве что иногда засиживался в гостиной за единственным бокалом настойки - и книгой. Иногда он перемещался со всем этим в библиотеку - да и просто просиживал там едва ли не целые дни после обеда.
Аньес часто оказывалась рядом, смахивая пыль, протирая полки. С книгами она старалась обращаться на удивление бережно, словно с хрустальными, хотя большинство из них было в прекрасном состоянии, и им ничего не угрожало.
Как-то раз маркиз во вполне положительном расположении духа зашёл в библиотеку и застал Аньес не просто с книгой в руках - а с книгой раскрытой. Девушка с почти детским восхищением разглядывала гравюру на желтоватой бумаге. Лескюр сразу узнал книгу - "Кларисса".

Аньес с нарастающим удивлением отмечала, что продолжает словно бы оживать, наливаться жизненными силами, как иссохшая рожь, получившая долгожданный глоток дождевой воды. По крайней мере, Аньес почти каждый день открывала в себе новые чувства и переживания, о которых раньше не подозревала. Например, в ней начало пробуждаться любопытство. Сколько она ни говорила себе не лезть не в свое дело, но ее тянуло к неизведанному - потрогать, исследовать, даже попробовать, если это возможно. И самым привлекательным помещением во всем замке оказалась вовсе не кухня, где всегда можно было перехватить от щедрот Мадлен что-нибудь вкусное, а библиотека.
Раньше Аньес книги видела редко - разве что требник в церкви, - и никогда не подозревала, что их может быть так много в одном месте. Иногда, удостоверившись, что она одна, Аньес брала наугад книгу с полки и перелистывала ее, наслаждаясь видом ровных, аккуратных строчек. Написанного она, конечно, не понимала - кто стал бы учить ее грамоте? Зато в некоторых книгах были картинки, и Аньес увлеченно разглядывала их...
Увидев, что ее застукали, она поспешно захлопнула книгу и сунула ее на место. Голову Аньес тут же втянула в плечи - наверняка месье будет зол, увидев, что она отлынивает от работы и без спроса трогает его драгоценные книги - они же, должно быть, стоят очень дорого и предназначены совсем не для ее рук.

- Не бойся, - Сколько раз он повторял эту фразу? - Меня совсем не злит твой интерес к книге.
Он снова взял с полки роман и, потихоньку перелистывая с гравюры на гравюру, давая Аньес время их рассмотреть, неспешно рассказывал:
- Здесь рассказывается история молодой девушки из Англии, Клариссы. Она была добродетельной, но, пожалуй, слишком романтичной на взгляд окружающих и хотела выйти замуж по любви. Один молодой человек, пленившись её красотой, хотел соблазнить её, а Кларисса, любя его, пыталась его изменить. Он пытался всеми силами склонить её к мимолетной связи, но она не поддавалась - и тогда он взял её силой. Оскорблённая и униженная, она умирает, но перед смертью дарует ему прощение - а он, мучимый чувством раскаяния, теряет возможность быть счастливым...

Аньес с опаской наблюдала за тем, как месье приближается к ней, и даже немного попятилась, но он не изменил собственным словам и действительно не отвесил ей даже самого легкого подзатыльника, чему она в очередной раз крайне удивилась. От такого отношения к себе она ужасно стеснялась и тушевалась, потому что всей душой хотела бы достойно отплатить, но понятия не имела, как себя вести и что делать - для месье, похоже, доброта и честность были вещами привычными, а Аньес привыкала к ним с трудом, постоянно вытравливая из себя предчувствие, что рано или поздно эта сказка кончится...
Рассказ о несчастной девушке она прослушала с интересом, сочувственно вздохнув, когда месье закончил говорить, и осторожно заметила:
- Наверное, у вас тут много таких историй. Я вам завидую, месье - вы можете их прочитать.

- В библиотеке несколько сотен книг. Не все из них на французском - некоторые на английском, немецком...вот эта, например, на испанском, - Он указал на корешок потрёпанного издания "Дон Кихота". - А эта - на итальянском, - Он указал на Данте. - Некоторые книги на латыни, но большинство - на французском.
Странная мысль пришла вдруг ему в голову. Почему бы не научить её читать? Вреда от обучения Аньес уж точно не будет, со своими обязанностями она справлялась прекрасно, замок сиял, так что можно было слегка уменьшить её обязанности в пользу занятий...
- Если хочешь - я могу научить тебя читать.
Оно вырвалось почти само собой, но брать слова назад Лескюр и не подумал.

Глаза Аньес широко распахнулись от изумления. Она уставилась на маркиза, как будто видела его впервые. До сих пор она думала, что любой доброте положен предел, но то, что он предлагал, было уже за гранью.
- Вы?.. - выдохнула она, не зная, что ответить. - Но я... я не хочу отбирать ваше время, месье...
Она крепко сжала кулаки, в очередной раз напоминая себе, что говорить необходимо то, что надо, а не то, что хочется. Кто она, в конце концов, такая, чтобы месье добровольно нанимался к ней в учителя?

Во взгляде Аньес он снова прочёл недоверие - но не только. Он был почти уверен в том, что она не против научиться грамоте - просто снова боится, что это обман, что она не заслуживает человеческого отношения...
Гуманизм Лескюра периодически начинал ему отказывать при мысли о родителях Аньес.
- Не волнуйся, у меня его достаточно - а ты можешь просто не так часто убираться. Тебе наверняка тяжело, а замок и без того сверкает чистотой. Я мог бы давать тебе уроки пару раз в неделю...не бойся и честно скажи - ты бы этого хотела?

- Я... я не знаю, - Аньес все еще призывала себя к осторожности, но какая-то часть ее хотела безоглядно довериться месье, и у девушки оставалось все меньше сил сражаться с ней. - Если вам не сложно... то да, конечно.
Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой: ее кормили досыта, не наказывали за проступки, теперь еще хотели научить читать, и все это - не требуя ничего взамен. Да и что Аньес могла бы дать месье? Ни умом, ни красотой она не могла похвастаться, а он отчего-то взялся за нее, вытащил на белый свет, дал возможность жить... и все это - просто так. Аньес трудно было примириться с этой мыслью, но, когда она думала об этом, в груди ее разливалось странное тепло.

***
Вечерами Лескюр ожидал Аньес в библиотеке к шести часам. Она приходила тихо, почти неслышно, всякий раз смущённо медля на пороге и переминаясь с ноги на ногу - и Лескюру всякий раз приходилось позволять ей подойти.
Она оказалась довольно талантливой ученицей - ему почти не с кем было сравнивать, дочерей обучали грамоте гувернантки, но когда-то ему пришлось помогать с учёбой Анри, и тот в конечном итоге умудрился вывести кузена из себя, отвлекаясь на каждую муху и ставя кляксы на дорогой шелковистой бумаге. Аньес не заслуживала положительно ни одного замечания, всякий раз слушала с обострённым вниманием, приоткрыв рот - пару раз Лескюр, не сумев сдержать улыбки, собственноручно его закрывал. Аньес смущалась и краснела, маркиз успокаивал её и всё повторялось. Темнело, они зажигали свечи и засиживались иной раз до самой ночи...

Учиться грамоте неожиданно оказалось легко и очень приятно - каждый день Аньес, будучи занята своей обычной работой, не могла удержаться от того, чтобы смотреть на часы каждые десять минут. Время текло ужасно медленно, а ей хотелось, чтобы поскорее наступил вечер, и она могла пойти в библиотеку, где они с маркизом вместе разбирались в книгах. Аньес, как выяснилось, не знала половины слов, которые встречались ей, и всякий раз испытывала жгучий стыд, когда приходилось тихо спрашивать у месье, что они означают. Он был ужасно терпелив, как и всегда; наверное, другой учитель давно погнал бы ее вон, но он упорно продолжал ее обучение - Аньес старалась не гадать, почему. Она вообще предпочитала не задумываться о подобных вещах: впервые в жизни ей было хорошо, сыто и спокойно, и она старалась как можно сильнее впитать в себя каждое мгновение, осознавая, что счастливая пора ее жизни может кончиться так же внезапно, как и началась.
- "Все хорошо, да горе только в том..." - она изо всех сил старалась читать не по слогам, а произносить слово целиком, - "...что Крыса пл... пла..."
Слово было немного смазанным, и Аньес наклонилась ближе к странице, чтобы разглядеть его. В следующую секунду она соприкоснулась щекой со щекой маркиза, гладкой и прохладной, и все слова разом вымелись из ее несчастной головы.

- Плавает, - поправил Лескюр - но голос был неожиданно тихим - почти шёпотом. Был уже совсем вечер, скоро было пора расходиться и идти спать, однако вечер был таким славным - тепло и уют, любимая библиотека, общество Аньес - а Лескюр внезапно понял, что это общество не просто терпит из благих альтруистических побуждений, нет, оно действительно ему по нраву. Это было странно - людей, с которыми он с удовольствием коротал бы время, прежде было исчезающе мало. Разве что Анри, несмотря на свою излишнюю эмоциональность и ветреность, всегда создавал вокруг себя странный ореол дружелюбия и тепла. Общение с викторией с самого начала было пыткой - поначалу сладкой, а потом просто пыткой, беседой двух глухих, сначала полной надежд, потом - взаимного разочарования. Иногда Лескюр проводил часть вечера с дочерьми, но близняшки быстро уставали от его общества. Мари могла слушать бесконечные истории чуть дольше, да и понимала больше сестёр, но в конечном итоге Лескюр замечал, что она устала от потока информации и отпускал её играть. Иногда ему казалось, что он обречён иметь в собеседниках исключительно книги, слишком пленившие его в недобрый час, так и не давшие ему в полной мере выбраться в мир...
Аньес пришла в этот книжный мир, осторожно переминаясь на пороге, дождалась приглашения и теперь делала первые шаги на пути познания, не пугаясь, жадно, как губка, впитывая и простые орфографию с грамматикой, и какие-то обрывки географии, истории, даже физики, которые перемежали чтение - порой сумбурно и путано. Лескюр не выстроил систему обучения, да вряд ли бы и смог, но всё выходило так, как надо и даже лучше - и он восхищался этим чудом.

Аньес тут же поправилась, отодвигаясь и избегая того, чтобы втихаря покоситься на маркиза. Что она хотела найти в его лице? Наверняка оно было таким же, каким она привыкла видеть - доброжелательным и спокойным... но почему ей так резко перестало этого хватать?
Аньес не могла понять, что с ней происходит. Иногда она даже думала, что заболевает - ее одолевала странная слабость, сердце как будто стучало быстрее и изредка кружилась голова, но не было ни лихорадки, ни болей, ни других признаков хвори. Впрочем, верным лекарством от странного состояния Аньес было, как она заметила, общество месье - очевидно, у него была какая-то склонность к исцелению, потому что, побыв рядом с ним хоть немного, она ощущала невиданный прилив сил и была готова, как ей казалось, свернуть горы, только бы заслужить его одобрение. Но иногда, как сейчас, рядом с ним она замирала и терялась, как будто ждала чего-то... и никак не могла дождаться.
- Можно подвинуть ее ближе? - осторожно спросила она, указывая на книгу. - Я так плохо вижу...

Лескюр молча придвинул к ней книгу и свечу, случайно задев хрупкую тёплую ладошку девушки - и замер, не шевелясь, словно убоявшись спугнуть момент. Аньес ощутимо вздрогнула - и это было достаточным поводом для того, чтобы машинально сжать её руку - и почувствовать на секунду робкое ответное пожатие.
Кажется, только сейчас он начал понимать, насколько ему не хватало подобных простых жестов, простых событий... Нет ничего зауряднее, чем сидеть при свечах и держать за руку девушку, но это казалось ему значительным, точно открытие нового материка, нового света... Должно быть, люди понимали это гораздо раньше, года в четыре - а не в тридцать четыре, очень простую и элементарную истину - человек не может быть один. Со временем эта истина искажалась под влиянием мира, отношения искажались, отношения больше напоминали взаимное пожирание - кому, как не ему, было об этом знать - но начиналось всё именно с этой, простой до ослепительности истины - просто доброжелательное присутствие.

Когда Аньес взяли за руку, у нее ослабели колени, и она непременно упала бы, если б не сидела на стуле. Наверное, никто и никогда за всю ее жизнь не прикасался к ней таким образом - максимумом были подзатыльники от матери, обидные тычки и щипки от сестер и тяжелые, от которых звенело в голове, удары отца. Все остальные предпочитали обходить стороной неказистую замарашку, а маркиз, такой величавый и прекрасный, не гнушался бережно сжимать ее ладонь. Аньес посмотрела на руку маркиза - холеную, белую, с тонкими красивыми пальцами, - накрывшую ее собственную, и зажмурилась, стараясь как можно глубже впечатать себе в память этот момент. Но это длилось лишь секунду - потом она как ни в чем не бывало продолжила читать. Руки, правда, убирать не стала, но маркиз не выказывал ничего против.

***

Дни становились короче, всё чаще с запада задувал пронзительный ветер, моросили дожди и, наконец, однажды под вечер облака собрались в масштабную грозовую тучу.
"Должно быть, последняя в этом году" - отстранёно подумал Лескюр, опуская взгляд на бумаги - очередная ссора крестьян из-за клочка земли. Он вникал в неё уже полтора часа, не в силах сосредоточиться - прежде бы, презрительно фыркнув, разделил кусок земли напополам, не вдумываясь, но общение с Аньес и воспоминания о том, в каком состоянии он впервые увидел её, заставляли его пытаться быть внимательнее и справедливее к людям, волею закона и судьбы попавшим под его покровительство. Тем не менее, это требовало усилий, особенно от человека, плотно застрявшего в своём воображении и мало сталкивавшегося с реальностью (а при столкновениях предпочитавшего плыть по течению, утешая себя многоступенчатыми иллюзиями), так что Аньес, показавшуюся в дверях с чаем, он встретил, как радостного вестника краткого перерыва - но не только поэтому послал ей приветливую, хоть и несколько усталую, улыбку.

С утра в тот день у Аньес все валилось из рук: утренняя яичница подгорела, тряпка при протирке окон так и норовила выскользнуть на пол, ведро с водой, предназначенное для мойки пола, и вовсе опрокинулось, на полчаса превратив гостиную замка в болото. Аньес изрядно намучилась, ползая по полу на коленях и тщательно промокая разлившуюся лужу, и предавалась печальным мыслям о том, что, должно быть, когда она сегодня понесет маркизу вечерний чай, то всенепременно опрокинет чайник ему на голову. Поэтому, заходя в кабинет, она старалась быть как можно более осторожной - подошла к столу едва ли не на цыпочках, осторожно поставила поднос на стол и собралась было уходить, как вдруг за окном прозвучал оглушительный грохот.
У Аньес против воли вырвался крик ужаса. Грозы она боялась больше всего на свете, всякий раз забиваясь первое попавшееся укрытие и мелко трясясь там, пока не смолкнет гром и не утихнет дождь. Мать, бывало, крепко ругала ее за это - своими криками Аньес мешала ей отдыхать, а один раз, впав в какое-то странное исступление, неловко взмахнула рукой и едва не разбила окно. Аньес и сама не могла определить природу своего страха; просто вспышки молний и сопровождавший их грохочущий звук исходили с неба и были тем, что она не могла объяснить. Гроза была в ее воображении чем-то вроде небесной кары, которая могла каждую секунду обрушиться ей на голову, и именно это заставляло Аньес испуганно ежиться и судорожно пытаться спрятаться. Почти не помня себя, Аньес бросилась к столу маркиза с намерением забраться под него и, крепко обняв собственные колени, дождаться, пока все стихнет.

Чай расплескался - хорошо хоть крепкая чашка брессюирского производства уцелела, будучи почти брошенной на стол. При ударе грома Аньес дико вскрикнула и сделала попытку забраться под стол.
Лескюр, как и часто - особенно в последнее время - действовал подсознательно, как-то машинально. С силой обнять Аньес, подхватить с пола, взять на руки и, сделав два шага до кресла, усадить к себе на колени тёплое испуганное существо, сжавшееся и тихо попискивающее, даже не способное удивляться.
- Тише, тише, Аньес, тише, моя девочка... - Язык молол какую-то чушь, независимо от разума, но маркиз не мог остановиться, наверное, не смог бы разжать объятия... - Всё хорошо, это всего лишь обычная гроза, это никакой не кошмар, просто электричество...

Аньес не сразу поняла, что произошло - просто ей почему-то стало очень тепло, и снаружи, и почему-то изнутри. Даже охвативший ее страх будто попятился, как спугнутое животное, и сознание Аньес немного прояснилась. Не без изумления она поняла, что сидит на коленях у маркиза, а он обнимает ее, совсем как... как никто.
- П... простите меня, - прошептала она и хотела высвободиться, чтобы не стеснять его своим присутствием - где это видано, чтобы господин утешал служанку? - но тут до нее донесся новый раскат грома, и она, задрожав с новой силой, уткнулась маркизу в грудь. Он говорил ей что-то, но она не разбирала слов; только за последнее, длинное и странное, ухватилась.
- Эл... электричество? - всхлипнула она, осторожно поднимая на маркиза взгляд. Смотреть ему в глаза ей пришлось себя заставлять - больше всего она боялась увидеть там терпеливую усталость или даже неприязнь.

- Ну да. - Познания Лескюра в физике были довольно смутными и отрывочными, но он попытался объяснить, как мог. - Знаешь, бывает иногда, что до человека дотрагиваешься - и словно что-то ударяет. Говорят, что током бьёт. Или если долго расчёсывать волосы, они начнут липнуть к гребешку и потрескивать. Так вот, это тоже электричество, когда его немного - это ничего. Но оно скапливается в облаках, там его гораздо больше, чем, например, в волосах, и ему надо куда-то деваться - от этого и бывают молнии. Это как если бы в чашку налили слишком много воды, и она начала бы переливаться через край - вот эта проливающаяся вода и была бы похожа на молнии. А гром - это вообще запоздалый звук полёта молнии, его-то бояться точно не стоит.
Лескюр говорил и говорил, размеренно, успокаивающе, гладя Аньес по растрепавшимся светлым кудряшкам, зарываясь в пушистые локоны пальцами, касаясь тёплой кожи - и, если бы не страх Аньес, готов был сидеть так вечно.

Голос месье лился, как тихий ручей, и Аньес с удовольствием прислушивалась к нему - он помогал забыться, отвлечься от того ужаса, что бушевал за окном. Объяснения, конечно, казались ужасно странными, но Аньес была слишком утомлена собственными переживаниями, чтобы вникать в них. Ей и без того было хорошо - объятия маркиза будто обеспечивали ей невидимую защиту, и под этой защитой было удивительно уютно...
- Спасибо, месье... - пробормотала она, неотрывно глядя маркизу в глаза - это будто обеспечивало какую-то связь между ними, которую даже гроза не могла оборвать. - Месье Лескюр...
Последние слова вырвались у нее неожиданно для нее самой. Аньес, конечно же, знала фамилию маркиза, но никогда не произносила ее вслух, рассуждая, что это не для ее языка дело. Но в тот момент в ней будто что-то дрогнула, и она неожиданно ясно представила на секунду, как они могли бы сидеть так же рядом друг с другом - не господин и служанка, взятая им в замок из жалости, а просто - Лескюр и Аньес. Картина могла бы показаться кощунственной, но Аньес внезапно поняла, что ничего в жизни никогда не желала так, как ее воплощения.

Рука Лескюра дрогнула, съехав с растрёпанной причёски Аньес по её виску и нежной щеке - к губам, чуть пухлым, слегка обветренным. Словно завороженный, маркиз провёл по ним самыми кончиками пальцев и вдруг, не говоря ни слова, резко, с силой прижал Аньес к себе, краем сознания отметив изумлённый вздох - но только сильнее обхватив обеими руками худенькое тело. Лескюр крепко зажмурился и сидел так долгие секунды, может, минуты, пока ему не пришло в голову, что Аньес может быть неудобно - он спешно ослабил хватку.
- Извини. - Улыбка вышла немного виноватой. На секунду пришло недоумение - почему он оправдывается перед служанкой? - но тут же развеялось. Не было сейчас ни служанки, ни господина, были два человека, долго лишённые чужого тепла - а может быть дело было не только в этом, а ещё и в том, что два человека были мужчиной и женщиной?

Все-таки маркиз обладал способностью постоянно приводить Аньес в растерянность. Теперь он вздумал извиняться перед ней, а она не знала, что на это ответить. Что на это вообще полагается отвечать? Раньше никто не говорил ей таких слов, раньше... ее все больше захватывало чувство, что она и не жила раньше. Просто спала, ходила по земле, говорила - и то немного. Но в этом было столько же жизни, сколько в забавных куклах на веревочках, которых она видела на ярмарке как-то раз: человек, управлявший ими, дергал их так искусно, что они могли показаться живыми, но все понимали - стоит ему опустить руки, и куклы тут же безжизненно опустятся на землю, став тем, чем и являются - обычным тряпьем.
- Наверное, я пойду... - пробормотала Аньес, осторожно слезая с колен маркиза. Страшно больше не было, да и гроза успела утихнуть - можно было вернуться к своим обычным обязанностям.
- Спасибо вам, - тихо сказала Аньес, поклонившись. - Я не буду больше бояться, простите...

Не хотелось, чтобы она уходила. Хотелось снова прижать её к себе и сидеть так целую вечность - но он не знал, как объяснит своё поведение, наконец, это было бы эгоистично по отношению к Аньес...
- Конечно, - он закашлялся, пожалуй, даже обрадованный этой вынужденной паузе - было странно возвращаться в обычный, полный людей, мир, из более простого и более таинственного, где был только он и Аньес.
- И да - ничего страшного, если ты испугаешься снова. Каждый человек имеет право бояться, это нормально. Я не в обиде на тебя, наоборот... - Последнее слово едва не заставило его вспыхнуть краской, как мальчишку.

Выходя из кабинета, Аньес поднесла к лицу собственные ладони и сделала глубокий вдох - кожа сохранила еле уловимый запах маркиза, одновременно чужой и ставший родным. Надеясь, что запах сохранится как можно дольше, Аньес крепко сжала кулаки и быстро пошла, почти побежала вниз по лестнице.
"Все-таки он не человек, - мелькнула у нее в голове вовсе не пугающая, а какая-то веселая мысль. - Люди просто не могут быть такими добрыми".

@темы: твАрения, дружеское, вандейское, святой с каролингом

---

Потихоньку прихожу в себя после накатившей на прошлой неделе депрессии. Выполз в библиотеку, прочитал кое-что из источников по наполеонике - тема у меня про отступление Великой Армии. Мемуары Сегюра - поистине страшная вещь. В первую очередь своими описаниями - мозг у человека напрочь промыт культом личности Наполеона, но, может, оно и к лучшему - психика частично уцелела, ибо то, что он описывает. не приведи Бог кому пережить... Долго мне ещё будут глючиться сараи, забитые живыми и мёртвыми вперемешку. У Вильсона тоже есть момент с Васильевским госпиталем, где разбитые окна заткнуты мёрзлыми кусками трупов, но у него это один эпизод, а у Сегюра около сотни страниц карманного формата.
Но покоробил меня всё же один момент из самого начала, где он хвалит своего кумира Нея за умное тактическое решение - отгородиться от огня русских отступавшей толпой дезертиров и гражданских. "Огни попадали в этих бесполезных людей" - написал он, и мне что-то шибко захотелось сломать Сегюру что-то жизненно важное...

@темы: vita, профессиональное

---

Перемен псто

Для тех, кому не хочется читать откровения, я скажу сразу - сменил ник потому, что старый больше не подходит к моему внутреннему "я". "Нюретта" было самоназванием, но теперь уже давно нет. Давно хотел сменить, но не знал, на что.

Тот, кто полезет под кат, должен быть готов к тому, что может быть принято за пафос, долбострадашки и жалобы на дерьмовую жизнь и собственную белопальтушность.

Максимилиан тут направил меня на "Повесть о каменном хлебе". Затошнило с первой сцены - но я стал продираться, оно тошнотворно, но так, как бывает лекарство.
И вот примерно чуть больше, чем на середине, на разговоре Айрэнэ и Йолли - накрыло. Ох как оно меня накрыло и припечатало...
Следующий час лучше не описывать - со стороны это выглядело не айс. Шевалье корёжило, как эпилептика, накрывало паникой, тянуло то ли напиться до беспамятства, то ли покромсать себя бритвой - легонько, так, чтобы почувствовать себя живым...

В девять лет шевалье сдали в психушку, откуда не выпускали два с половиной месяца. Нельзя было плакать - иначе не разрешались посещения. Шевалье до сих пор стыдится плакать.
В приёмке привезли одну девочку. Она была тёзкой шевалье по реаловому имени, ей было двенадцать, и она пыталась зарезаться после того, как её домогался отец. И шевалье, пару дней назад пытавшийся развести на жалость местный контингент, сидел рядом с ней, кажется, даже чем-то утешал, нарисовал её портрет... Она была очень хрупкая и красивая, с белокурыми волнистыми волосами - и рядом с ней можно было почувствовать себя рыцарем. Её хотелось защищать.
Меньше года спустя был прочитан "Властелин Колец" - и среди того грёбаного ада, который тогда творился в жизни шевалье, он цеплялся за волшебный мир, он хотел быть там. Он хотел скакать со всадниками Рохана, потому, что Гондор зовёт на помощь, потому, что можно взять меч и порубать орков, можно стать королевой и править мудро и справедливо вместе с Эомером, и кому какое дело, что в реале ты зачморённый истерик в мешковатой кофте, с искромсанными руками и разбитыми ногами?
Потом был НГС, попытка то ли вождить, то ли хомячить, скандалы интернет-друзьям и неверие в реале - всё закончилось? Мать вернулась из больницы? Совсем? Отец больше не пьёт? Меня больше не бьют? Можно и вправду разжаться и начать жить?
Забыть, правда, не получалось. Получалось заткнуться. Получалось забить дыру истерическими фантазиями - и снова попасть в психушку. Уже более мирную, где можно было глючить и не огребать - все там были глюканутые. А кто ржал над глюками - тот огрёб. Мне трудно заставить себя сознательно причинить человеку боль - но тогда получилось. Получилось выдрать клок волос и уйти рыдать от того, что не вышло иначе, а потом с удивлением обнаружить, что рука залита кровью - у девицы были острые ногти.
Два года на антидепрессантах. Отрубленные эмоции - но хотя бы не больно. Поступление, развиртуализация с Хоббитом, первые шажки к Вандее - там ведь тоже почти что рыцари...
Упорное "я поступлю!", радостное "я поступил!", последний августовский день, единственный раз в гостях у Хоббита, ройбуш, шутки, сыгранный Хоббитом вальс, под который шевалье танцевал сам с собой...
Тяжёлый первый курс, попытки писать "Нити", проглоченная за одну ночь монография о месье Морисе, комментарий под "Воспламенением" - и встреча с Электрой в реале.
Лето, поездка, истерика матери о том, что я бесполезное ничтожество, и опять это вечное "не смей рыдать, люди смотрят!", боязнь сказать что-то не то, вечное молчание... Ни Лиловике, ни Хоббиту - ничего не рассказать, всё норм, всё у меня норм, конечно, нет, это не проблемы, это я виноват, во всём виноват, вы светлые, я мерзкий ком слизи, простите, что я рядом с вами, мне просто холодно, мне страшно...нет, норм, я не могу тебя отвлекать, я всё отдам, только не уходи, Хоббит, ты светлая, замечательная, я тебя люблю, ты же меня тоже, я тебе важен, правда...
А потом Электра позвала нас бухать. Нет, Хоббит, не плачь, ты замечательный, ты достоин всего, правда, и она тебя тоже любит, раз ты её любишь уже год, да, я ничего не знал, ну и не надо мне, если ты не говорила - значит, я недостоин... Пьяная клятва дружить вечно.
Где-то месяц спустя я не смог больше говорить "норм". И после второго коктейля меня прорвало, прорвало всерьёз.
Под спиной алая стена церкви, вечерняя Маросейка, и испуганные глаза Электры, на глазах которой шевалье колотит, как в припадке.
Электра и шевалье сидели у Электры на кровати, пили крымское и смотрели вандейский фильм. Впервые за много лет шевалье был счастлив.
А потом была ночь 17 октября, когда шевалье пережил собственный персональный Шоле. Пьянка с Электрой и несколько слов под стакан ягеря, изменивших мою жизнь.
Безволие. Страх. Обречённость.
Попытки вылезти, уже совместные. Попытки найти верный путь, не поранив друг друга.
Пьяный шевалье обычно хватается за руку Электры. Шевалье страшно. За спиной пустота, и вокруг никому ничего не важно.
Шевалье пришёл к тому, с чего начинал. Шевалье снова стал рыцарем - но потерял своё имя. Нюретта - она умерла где-то там, среди всех этих зубастых зайчаток разума. Что-то выгрызено, выдрано, иногда кажется - навсегда.
"Кто я?" - однажды задал вопрос шевалье. - "У меня больше нет имени, во имя всего святого, кто я?"
"Ты - шевалье" - сказала Электра.

"Лучше в гроб, чем в смертный грех".
Лучше сдохнуть, чем сломать кого-то, компенсируя свою боль, свои травмы, свою ущербность. Потому, что никто не заслужил такой боли.
Лучше лишиться рассудка - если ещё есть, чего - чем овождиться и жрать других людей, пить из них эмоции, кромсать их личность.
Лучше рассыпаться на части - но не уподобиться.
Меня зовут Шевалье. Я не нашёл своего имени, но, кажется, нашёл тот путь, по которому надо идти. Куда бы он не привёл - пусть даже в могилу, но я никого и никогда не сожру.
Аминь.

@темы: о себе любимом, vita, the revolution of my life

---

Обидно простудился впервые за несколько лет, заседаю дома в оцеплении лекарств и убил вчера весь день на чтение холиваров. Занятие на первый взгляд безблагодатное от слова "совсем", но где-то на сотой странице обсуждения какого-то очередного "поцыэнта" на тебя находит озарение - ты начинаешь понимать, какой это именно сорт...отходов жизнедеятельности, и важный очень момент - что тебя от него отличает и как не скатиться в него. Поскольку, увы, у меня до сих пор есть перспективы скатиться в сторону весьма прославленных своим поведением на дайри личностей.
А ещё очень забавно, например, рассматривать Вандею через призму холиварной классификации - на самом деле, многие термины жили ещё до появления Холиварни (например, Электра просветила меня, что любимое мною словечко "крысокун" (человек, входящий в доверенный круг поцыэнта и тихо выносящий сор из закрытых записей на обсуждение публики) зародилось ещё на Луркоморье, а вот моё самое любимое "гиенить" (стебать поцыэнта во все тяжкие, в отдельных случаях создавая пародии на его творчество, тем самым образуя подобие фэндома) имеет, видимо, местное происхождение), но активно там используются, превратившись в своеобразный жаргон. Например, Тальмон - несостоявшийся "вождик", пытавшийся прикормить "хомячков", но в итоге потерявший даже самого преданного (Стоффле). Боншан проявлял некоторые симптомы "светлого человечка" ("посмотрите, я же весь такой хороший, я люблю весь мир"), но, к счастью, до самых омерзительных симптомов (бесстыдное использование хомячков в личных целях, давление на жалость) ему совесть дойти не позволила, что и отличает его от поцыэнта - хомячков он заводил, но относился к ним относительно по-человечески. Лескюр имел все шансы скатиться в галуаста (в этом мы с ним похожи), но не дожил - может, и к счастью, потому, что тогда все его хорошие черты бесследно исчезли бы, а вот плохие окончательно сожрали личность.
На самом деле, Холиварня полезна и тем, что позволяет на чужом опыте научиться разбираться в типах поцыэнтов, могущих сожрать вам мозг и психику - а такие встречаются далеко не только в интернетах. В своё время для этого неплохо служили "Вересковый Мёд" Лайхэ и "Повесть о Каменном Хлебе" Миримэ, кажется - последнюю я не читал, но они обе рассматривают фэндомную среду, скорее даже ролевую, а Холиварня даже жизненные примеры рассматривает.

@темы: my opinion, vita

---

Шевалье - дикий фанат флэшмобов

23.03.2015 в 22:31

Пишет  Electra_666:

Cуть: нужно написать 10 фактов о себе, навскидку, первые, пришедшие в голову, и передать флешмоб 10 своим френдам.
10 отмеченных как бы должны этот пост перетащить к себе в дневник и там написать свои 10 фактов и в свою очередь добавить 10 своих френдов. то есть цель флешмоба благовидная - мы сдруживаемся, лучше узнавая себя и своих друзей.



Салю  igne,  iltuono;  RuNeja;  TessaNoel;  Wayward Sammy;  Wilbury;  Xenios;  ~ Тенебринт ~;  Тиссель;  Merit6 Еле набрал...

1) Я могу различать родителей по звуку шагов и примерно прикидывать по эху масштаб помещения.
2) Иногда, оставшись дома один, я пою отрывки из пасхальной службы.
3) Могу отмахать на велосипеде около 30 км в день.
4) Единственное, что мне безоговорочно нравится в своей внешности - это почти чисто голубые глаза.
5) Мои родители не в разводе, но сохранили каждый свою фамилию. Я ношу материнскую.
6) Моя самая мощная фобия - зонтичные растения.
7) У меня нет определённого почерка, за время написания упражнения я могу его сменить несколько раз.
8) Я обожаю закутываться в свободную ткань - от пледа до обрывка простыни.
9) Мои увлечения, мысли и идеи могут в буквальном смысле слова лишьть меня сна и погрузить на несколько суток в состояние лихорадочного возбуждения. от которого потом сложно отходить
10) Интроверт, Телец/Близнецы, Крыса, Гэльвин, вроде бы, по последним данным, Достоевский.

@темы: флэшмоб, о себе любимом

---

Из словаря Фредерика Огри "Вандейцы и республиканцы в вандейской войне"

Эме-Казимир-Мари Пикю де Буаги
Родился в Фужере 15 марта 1776 года. Участник заговора Ла Руэри, 19 марта 1793 года он был поставлен во главе восстания в своём регионе. Вскоре побеждённый, он был приговорён заочно к смертной казни несколькими днями позже - вместе со своими братьями. Он энергично сражался вместе с шуанами Майенна и Илль-и-Вилена. В октябре он встал во главе бретонского дивизиона, который присоединился к вандейской армии в Лавале. Он принимал участие в битвах при Энтраме, Фужере (4 ноября), Гранвиле, где он был одним из немногих, кому удалось проникнуть за городскую стену. 18 ноября он спасает принца Тальмона в Доле. он сражался при Анжере и Ле Мане в декабре. В этой последней битве он был с принцем Тальмоном, который, в свою очередь, спас ему жизнь. Он покидает вандейцев 15 декабря. Он становится главой одного из шуанских отрядов, преобразовавших настоящую маленькую армию вокруг Фужера. В 1795 он отказался от мира в Ла Мабиле. 27 мая он смог ускользнуть от попытки Гоша его пленить. Не почувствовал ли он уже отвращение к этой войне и карам (? - exactions) республиканцев? В любом случае, вскоре он показал себя безжалостным, позволив себе перейти известные границы... В июне он захватил в плен тех, кто пленил принца Тальмона и расстрелял их. Раненый в сентябре 1795, он продолжил борьбу. В ноябре он со своими людьми атаковал Ла Трамбле, используя в качестве живого щита женщин и детей...
Он капитулировал в июне 1796 года. однако же был арестован в марте 1797 и заключён в Сомюре, впрочем, скоро был освобождён. Снова арестованный в 1798, он бежал из Сомюра в сентябре 1799. Он возобновил борьбу, но капитулировал в Ренне 18 феврвля 1800. Умер в Париже 25 октября 1829 года.
Портреты:




Тяжкое впечатление от всех этих сведений. Кстати, где-то на русском видел сведения, дескать, Эме никого не расстреливал... Ага, конечно.Тошнит теперь от милого "маленького генерала" - я могу понять расстрел чуваков, взявших в плен Тальмона, но вот "живой щит" я не хочу ни понимать, ни прощать.

@темы: переводы, вандейское, шуанское

---

Решил шевалье выспаться, но внезапно зачитался - позор на его седины - Ги Бретоном. Понял, что прежде был чересчур впечатлительным, считая его книжки откровенной порнухой - попадаются ведь и вполне стоящие моменты. И забавная истоиия о том, как Шаретта сгубила Луиза дю Грего...кажется, эта роковая красотка сыграла роковую роль в судьбе половины Вандеи...

Но вообще-то я не о том. Хотел написать главу, сделать перевод, хоть чем-то отметить сегодняшнюю дату, но слишком вымотан - поэтому просто напомню, что сегодня 263 день рождения самого замечательного человека, которого я когда либо встречал на страницах исторических трудов. С днём Рождения, месье Морис!

@темы: vita, вандейское, gaudete!, в белом венчике из роз впереди идёт д'Эльбе

---

Название: Старый новый мир (отыгрыш). Вторая часть
Фэндом: Вандея
Авторы:  Chevalier sans nomme,  Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: Эта часть отыгрыша открыта, поскольку здесь нет слэша. И даже гета пока ещё нет


Аньес долго не хотела просыпаться, но пара резких толчков в плечо привела ее в чувство - пришлось открыть глаза, пока не решили применить что-нибудь действеннее, вроде обливания холодной водой. Перед собой она увидела хмурую, опухшую с недосыпа физиономию отца.
- Вставай, - просипел он и закашлялся. - Пойдешь к барину.
- К кому? - не поняла Аньес и встала на ноги, едва покачнувшись - в голове все еще шумело после той трепки, которую задала ей вчера мать за убежавшее молоко. Одеваться ей не пришлось - спала она прямо в платье, чтобы не мерзнуть, потому что с пола даже в самые теплые дни тянуло холодной сыростью. Отец глянул на нее оценивающе и, обернувшись, обратился к кому-то позади себя:
- Сойдет?
- Причесать бы ее, - раздался знакомый голос. Только сейчас Аньес поняла, что в доме находится еще и дядя Бернар, брат отца. Братья были похожи как две капли воды, но дядя слыл человеком образованным и приличным, ибо мог с одной ошибкой написать свое имя и напивался исключительно по субботам, пусть и так, что его не могли потом добудиться еще целый день.
- Месье приехал, - объяснил он ничего не понимающей Аньес. - Хочет, чтобы к нему всех девок в округе привели.
- Авось на что-то сгодишься, - поддакнула из своего угла мать. - А если что не так - он тебя и запорет, и похоронит.
На Аньес ее слова не произвели большого впечатления - мать уже не раз грозилась забить ее до смерти, так что Аньес к этому успела привыкнуть. Зная, что спорить - себе дороже, она пригладила растрепанные волосы, завязала на груди косынку, которую мать позволяла ей надевать лишь на праздники, и, давя зевки, выплелась из дома.
Рядом с крыльцом возились в грязи двое младших братьев - Жан и Мишель. Лет им было уже по десять или двенадцать, но вели они себя до сих пор как пятилетние, и на них давно уже перестали обращать внимание. Разве что отец иногда горевал, что не выйдет из них нормальных работников, и неизменно прибавлял к этому, что это все мать виновата - не стоило ей тогда, будучи на сносях, его злить, он бы ее не побил, и родились бы Жан с Мишелем нормальными, как и все остальные. Вообще дети в семействе Аньес были на редкость живучими: ее саму не раз попрекали тем, что она, дескать, не померла во младенчестве, а осталась висеть на родительской шее лишним прожорливым ртом.
- Я с тобой пойду, - сказал дядя Бернар, нагоняя ее; родители остались в доме, но Аньес не испытала желания вернуться, чтобы попрощаться. Любые чувства всю жизнь не волновали ее вовсе, и что бы она ни делала - все управлялось каким-то оцепенелым рассудочным рассуждением. Полностью равнодушная к своей будущей участи, она вяло кивнула дяде.
- Когда придем в замок, молчи, - наставлял ее дядя. - Говорить буду я, а то сболтнешь еще чего лишнего...
- Ага, - кивнула Аньес, больше занятая мыслями о том, что в желудке у нее за два дня не было почти ничего, и теперь там царило какое-то муторное, сосущее ощущение, ставшее, правда, привычным.
На дом она так и не обернулась.

Лескюр внимательно и слегка брезгливо осматривал дебри паутины на ближайшем к нему канделябре. Мари брезгливо приподняла юбку, близняшки синхронно чихали, а их гувернантка стоически пыталась выдержать на лице отвращение вперемешку с деланным хладнокровием.
Ещё на подступах к замку, пытаясь добудиться пьяного в дрова привратника, Лескюр понял, что ничего хорошего ему ждать не стоит, что слегка погасило его радостный настрой, не проходивший после окончания процедуры развода.
Два часа спустя, тщательно осмотрев полуразрушенное и заросшее грязью здание, он мрачно покосился на слуг - непроходимо тупого детину, выполнявшего всю простую и тяжёлую физическую работу, и беззубую бабку, попытавшуюся улыбнуться с претензией на кокетство. Маркиза передёрнуло.
Кое-как, чуть ли не самив взявшись за тряпки, им удалось до вечера расчистить несколько небольших жилых комнат - и последней мыслью, промелькнувшей в голове у Лескюра прежде, чем тот провалился в глубокий сон, была мысль о том, что неплохо было бы найти служанку...
Кинуть клич не составило труда - достаточно было посулить родителям подошедшей счастливицы денег. Требования были самые простые - уметь убираться, стирать и мыть посуду, да помогать одеваться девочкам - сам Лескюр справлялся со своим внешним видом без посторонней помощи. Разумеется, маркиз бы предпочёл, чтобы девица была хорошенькой - даже из самых невинных эстетических соображений.
Незадолго до полудня крестьяне повели своих дочерей и прочих родственниц к воротам замка.

Глядя на то, сколько девиц собралось со всей округи, дабы добыть себе теплое место в барском замке, Аньес подумала, что мать точно останется разочарована, когда дядя Бернар приведет ее обратно, а, значит, не миновать ей новой ругани и тумаков. Она вздохнула, но без особой горечи: побои настолько успели въесться в нее, что она перестала обращать внимание на тупую боль во всем теле, остающуюся от них и мучающую ее каждое утро. Не смотрела она и на то, как остальные девки, разодетые и раскрашенные, презрительно морщатся, когда она проходит мимо них - босая, заспанная, в мятом платье с изорванным подолом. Может, Аньес и рада была бы приодеться, чтобы не оскорблять барина своим видом, но этот наряд был ее единственным, и тот достался от старшей сестры, уехавшей несколько лет назад в Брессюир в поисках лучшей доли и сгинувшей там без следа.
- Здесь стой, - дядя Бернар взял ее за плечи и поставил на уготованное ей место - последнее в ряду взволнованных девиц. Аньес еще раз окинула взглядом своих соперниц и вяло подытожила про себя, что ей точно не жить.

Лескюр медленно шёл вдоль ряда прихорошенных пейзанок, периодически останавливаясь и спрашивая какую-то мелочь - имя, возраст, слывёт ли в семье хорошей работницей... Девушки явно пытались ему понравиться, и он испытал отвращение при мысли о том, что, вполне возможно, большинство из них надеются забраться к нему в постель.
Чем дальше он шёл вдоль ряда девушек, чем больше мрачнело его лицо, тем равнодушнее и холоднее делался голос. Чем дальше, тем хуже становились платья, уже кое-где залатанные, на смену деревянным башмакам иногда приходили босые ноги, а ленты в причёсках становились всё более затрёпанными и выцветшими.
Ряд закончился. Перед ним стояла последняя девушка, на вид - одна из самых младших, вряд ли эта тощая замарашка дожила до возраста невесты. Светлые волосы были растрёпаны, на рваное бурое платье было без слёз не взглянуть, а на чумазом личике было выражение тупой затравленной покорности. Именно эта затравленность и помешала маркизу пойти прочь и выбрать наугад - он просто не мог пройти мимо такого несчастного. забитого существа и хотя бы не узнать чего-то о его жизни.
- Как тебя зовут? - он постарался говорить мягко, чтобы не напугать явно нервничающую девицу.

Аньес настолько ушла в себя, что не сразу поняла, что обращаются к ней. Увидев, что месье стоит прямо перед ней и изучает ее взглядом, она вздрогнула и судорожно попыталась оттянуть юбку пониже, но добилась этим лишь того, что едва не разорвала платье надвое. Вопрос дошел до нее не сразу, но она промолчала, помня о строгом наставлении дяди Бернара. Как и следовало ожидать, он ответил за нее:
- Ее зовут Аньес, месье.
Пользуясь тем, что ей не надо говорить, Аньес тем временем внимательно разглядывала барина и все больше приходила к выводу, что он, в общем-то, мало чем отличается от обычных людей - разве что лицо у него тонкое и лощеное, не то что у деревенских, да и одежда хоть куда - на его сюртук и белоснежный платок Аньес даже дышать боялась. В остальном вид у него был совершенно обыкновенный, разве что какой-то усталый, и Аньес предположила, что барина утомила вся эта тягомотина не меньше, чем ее саму.

Голосом Лескюра при ответе, кажется, можно было заморозить Луару - на помятого мужика, отца или дядю Аньес, можно было без опаски сорвать недовольство:
- Полагаю, девушка и сама умеет говорить. Или вы решили отдать мне в услужение немую дурочку?
Девушка смотрела на него во все глаза и вздрогнула, когда он повысил голос. Деревенские девицы, конечно. все вели себя непривычно, и понять, что твориться у них в голове, было невозможно, но растерянность и страх Аньес он различал явственно - слишком въевшиеся в её натуру. На секунду его кольнула острая жалость.
- Сколько тебе лет? - к девушке он обращался не в пример мягче, не желая пугать бедняжку ещё сильнее. Она вела себя совсем иначе, нежели остальные - не выставляла себя напоказ, не пыталась понравиться - кажется, ей было и вовсе всё безразлично.

Когда барин прикрикнул на дядю Бернара, заставляя его замолчать, Аньес начало отчетливо мутить. Она понятия не имела, как разговаривать с господами, да что уж там - она видела-то их несколько раз за жизнь, и то издалека. Лучше было бы, чтоб говорить продолжил дядя - он-то точно сумел бы договориться, а Аньес теперь ощущала себя так, будто ее вывезли на середину реки и выбросили из лодки: плыви, как знаешь, а если не знаешь - тони.
- Точно не знаю, - пролепетала она, с трудом шевеля отнявшимся языком. Наверное, и мать не вспомнила бы, когда родила Аньес - та была тринадцатой в семействе, и у матери наверняка в голове перемешалось, когда из нее вылезал очередной ребенок. С тех пор точно прошло больше десяти лет, но сколько именно - Аньес не представляла.
- Наверное, шестнадцать, - несмело проговорила она, уповая на то, что вряд ли барину придет в голову это проверить. Вряд ли он был бы рад, если б подумал, что она попыталась ему соврать.

Голос у неё был совсем тихий - Лескюру пришлось слегка наклониться, чтобы услышать - а Аньес едва доставала ему до плеча.
- Ты справишься с уборкой замка? Имей в виду, тут несколько этажей и много комнат. - Он мог бы назвать точное число, но вряд ли девушка знала столь большие числа.
Из-за угла любопытно выглядывали девочки и между собой что-то обсуждали - зная дочерей, он предполагал, что они спорят на десерт, кого же он выберет. На ближайший десерт, которого пока не готовили - кухня была завалена мусором, который без особого энтузиазма разбирали слуги, и всем обитателям замка приходилось довольствоваться общей для всех похлёбкой. Девочки ныли - пока Лескюр не предложил им вернуться в Париж к матери. После этого жалобы тут же притихли.

Барин наклонился к ней совсем близко, и Аньес почуяла, что его тело источает какое-то неземное благоухание - даже все полевые цветы, которые она любила собирать летом, не могли затмить этот чудесный запах. Вкуснее пахнул только ладан в церкви, и то Аньес теперь в этом сомневалось. Очевидно, барин все-таки чем-то отличался от простых людей - простые пахли в основном потом, навозом и спиртом, но месье, конечно, не мог себе позволить ничего подобного.
- Я справлюсь, - пробормотала она еле слышно, и тут так некстати влез дядя Бернар, крайне встревоженный тем, что его попытались отодвинуть в сторону:
- Она справится, месье! Может работать от зари до зари, и ест мало...
Голос у него был взволнованный. Очевидно, он ощутил, что еще чуть-чуть - и на него свалится невероятная удача, но зря попытался подтолкнуть ее, начав тараторить: по мнению Аньес, это было так же глупо, как дергать саженец из земли, надеясь, что он будет расти быстрее.

- Кажется, я сказал, что говорю с девушкой. а не с её сопровождающим, - Лескюр зло сверкнул глазами.
То, что девушка и вправду не избалована сытостью, было видно - по костлявым плечам, по тонким, не успевшим заново загореть запястьям - крестьянки, конечно, от работы дурнеют и худеют в голодные годы, но нынешний урожай, как слышал Лескюр, был более чем богатым...
Лескюр почти с отвращением швырнул радостно осклабившему гниловатые зубы мужику увесистый мешочек серебра.
- Это вам, - произнёс он с поистине зимним холодом. - Все остальные свободны. Мадлен, - окликнул он старуху, не обращая уже внимание на расходящихся пейзан, - отмой и приодень девушку!

Не веря, что это происходит именно с ней, Аньес беспомощно оглянулась на дядю, но тот уже потерял к ней всякий интерес - его всецело заняло содержимое врученное ему мешочка. Судя по его вытянувшемуся лицу, столько денег за раз он не видел ни разу в жизни, и поэтому поспешил скрыться - опасался наверняка, что барин передумает. Аньес не успела моргнуть, как осталась совершенно одна, и растерянно заозиралась по сторонам, словно бы ища, куда можно спрятаться. Тут к ней приблизилась какая-то старуха, цепко ухватила за локоть и поволокла прочь из зала - Аньес, понимая, что лучше ничему не противиться и лишних вопросов не задавать, послушно засеменила за ней.
То, что случилось потом, напоминало какую-то сказку. Аньес окунули в широкую лохань, наполненную теплой водой, и отскребли с нее грязь так тщательно, будто хотели содрать кожу. Платье свое старое она больше не увидела, ее переодели в новое, которое, на взгляд Аньес, пошло бы больше какой-нибудь госпоже, но никак не ей. В довершение всего ей вручили туфли - похожие она видела только на матери, и то в далеком детстве, когда старшие братья были еще живы, а отец не вынес из дома все, что можно было продать. В новой обуви Аньес боялась даже ступить, чтобы ненароком ее не запачкать, а ей еще и прибрали в довершение всего волосы и дали посмотреться в зеркало. В первую секунду Аньес не поняла, что невероятно красивая девушка в отражении - это она сама.
После того, как с переодеванием было закончено, Аньес снова отвели к барину. Завидев его, она попыталась красиво поклониться, но непривычно обутая нога уехала куда-то в сторону, и девушка едва не загремела на пол.

Вымытая и приодетая, Аньес выглядела просто прелестно, чем-то напоминая Анри в те далёкие годы, когда он был ребёнком - может, длинными светлыми кудрями, а может - немного испуганным и по-детски восторженным взглядом?
Поклон у неё вышел неуклюжим, и Аньес явно перепугалась ещё больше. Общение с ней начинало напоминать Лескюру попытки приманить дикого зверёныша - главное было подобрать нужный, располагающий тон. Лескюр уже понял, что к девушке относились не лучшим образом - раз спали и видели продать на сторону, и хорошо, что покупателем оказался он, и был настроен относиться к ней с несколько большей человечностью.
- Тебе надо будет раз в неделю убираться в замке, мыть посуду и стирать бельё - не бойся, его не так уж и много, - он слегка улыбнулся. - Я прикажу, чтобы тебе дали комнату, - он припоминал, что среди каморок для слуг были вполне приличные, не задетые пожаром, и даже довольно сухие, - и кормили досыта. Тебе нечего бояться.

Аньес внимательно, но с легким недоверием слушала, что ей говорят, стараясь ничего не упустить. На словах все было гладко и хорошо, но она неплохо знала, что слова у людей удивительно часто расходятся с делом. Сейчас она готова была благодарить месье лишь за то, что он дал ей возможность не возвращаться к родителям - но кто знает, не будет ли она вскорости поминать их добрым словом?
- Я буду стараться, - сказала она, глядя на барина скромно и опасливо. Лучше всего было не давать ему повода придраться к ней, но в этом Аньес была настоящим знатоком. Делай, что тебе говорят, и не лезь, куда не просят - вот те правила, которые должны были сделать ее жизнь в замке по меньшей мере сносной.
- Спасибо, - на всякий случай добавила она.

Девушка откинула за спину прядь волос, и Лескюр с внезапным тошнотворным ужасом увидел, что почти всё плечо, раньше прикрытое более закрытым платьем, залито лилово-жёлтым синяком.
- Что с тобой случилось? - спросил он почти машинально, указав на синяк вытянутой рукой. - Ты ударилась?
- У неё, барин, по всему телу такие, живого места нет, - прошамкала Мадлен из дальнего угла. - Поколачивали видать девчонку-то... - она сокрушённо покачала головой.
Не сказать, чтобы Лескюру не доводилось переживать телесных наказаний - откровенно говоря, в детстве его нередко секли розгами за самые мелкие провинности, и он был более чем уверен, что подобные педагогические приёмы более чем распространены - однако не допускал и мысли применять подобное на собственных детях. Но серьёзные, до чёрных синяков, побои - это было слишком даже для тёмных крестьян. Лескюр не понимал, как можно всерьёз поднять руку на такое хрупкое существо...

Все-таки Аньес не могла не совершить жуткий промах, а именно - хоть и ненароком, но показать барину свой синяк, оставшийся после вчерашней материнской трепки. Мгновенно устыдившись этого, она поспешила закрыть его волосами, но вряд ли это могло помочь месье забыть увиденное.
- Это... это мать, - нехотя произнесла она, стараясь выражаться как можно более безразлично: нельзя было предугадать, что скажет барин в ответ на ее слова. - Заживет.
Не хватало еще, чтобы подумали, что она неженка. Да и не стоил синяк такой тревоги: сколько их уже побывало на теле Аньес, было не сосчитать. И с чего барин вдруг так удивился? Впрочем, его-то вряд ли кто в детстве колотил - наверняка он даже ребенком был таким же важным..

Наверное, Лескюр бы не так удивился. если бы ему сказали, что на Аньес напали разбойники или вовсе - какая-нибудь нечисть из страшных сказок. Виктория никогда не казалась ему хорошей матерью - а собственную он и не мог помнить, чтобы сравнивать - но не мог представить себе женщину, способную так издеваться над собственным ребёнком.
- Не бойся, - решительно сказал он, - тут тебя никто бить не будет.
Он преисполнился омерзением при мыслях о семье, где так относятся к детям, но решил всё же уточнить.
- Что ты можешь рассказать о своей семье?

"Конечно, меня тут не будут бить, - пронеслось в голове у Аньес, - потому что я не сделаю ничего такого, что могло бы вас разозлить". Хотелось смерить месье недоверчивым взглядом, но она удержалась и опустила глаза в пол - уж за дерзость-то ей точно могло достаться по первое число. Услышав следующий вопрос, она начала отвечать - медленно, размеренно, нарочно делая свой тон как можно более ровным.
- Нас у отца и матери пятнадцать, - сказала она, стараясь говорить четко. - Я - тринадцатая. Сестры мои кто замужем, кто пропал, кто помер. Братья пошли воевать за короля, когда бунт был. Они короля-то не особо любили, просто хотели хапнуть чего побольше... их свои-то и расстреляли.
Отсутствие боли в ее голосе вовсе не было притворством. Братьев она почти не помнила и не видела никакого резона в том, чтобы по ним горевать. Исчезновение сестер тоже прошло для нее незамеченным, единственным последствием этого были новое платье и рубашки. К отцу и матери она тоже не испытывала даже подобия привязанности - по сути, ей было не привыкать быть совершенно одной.
- Отец с тех пор запил крепко, - произнесла Аньес. - Да и мать не отстает. Остались только я, Жан с Мишелем - это младшие мои, - да Пьер, он в батраки пошел. Иногда денег присылает, так и с голоду не дохнем...

"Бедное дитя" - едва не вырвалось у Лескюра. Аньес рассказывала ужасные вещи - даже на взгляд человека, не слишком избалованного родственной заботой, но у него, по меньшей мере, был Анри, были девочки, это не давало ему чувствовать себя заброшенным, а Аньес, кажется, даже не понимала, насколько ужасно звучит её рассказ и должна была всерьёз удивиться жалости, вероятно, явственно проступившей на его лице.
Лескюр какое-то время просто стоял молча, то обращая взгляд на девушку, то опуская его на каменные плиты пола, потом, словно очнувшись, обратился к Мадлен:
- Корми её получше, а то того и гляди ветром унесёт, - он улыбнулся собственной шутке, но на душе было тяжело.

Месье все-таки был совсем не похож на людей, встреченных Аньес до этого - чем больше она говорила, тем явнее на его лице проступало какое-то необычное выражение, которое она сама затруднялась определить. Никто больше на нее так странно не смотрел - это было точно, и она от этого смутилась донельзя. Еще более неуютно она себя почувствовала, услышав приказ месье, обращенный к старухе.
- Я могу мало есть, - поспешила заверить его она, чтобы он, того и гляди, не подумал, что она обжора. - Хлеб не всегда нужен. Хватит чего попроще.
Сказано было достаточно твердо, чтобы месье не подумал, что она кокетничает. Хлеб стоит очень дорого - это Аньес усвоила с детства, когда ей приходилось перебиваться мелкими кусками лепешек. А лишать этого лакомства самого месье и его дочерей, которых она уже успела заметить краем глаза, ходя по коридорам замка, она намерена не была.

Лескюр не хотел даже думать, как жил человек, считающий хлеб чем-то вроде лакомства.
- Еды хватит на всех - и на тебя тоже, - он твёрдо кивнул головой, заодно показывая, что разговор окончен, и вышел из залы.
Дочери сидели в кое-как расчищенной библиотеке и по очереди читали, перебиваемые изредка поправками гувернантки. Лескюр, оставаясь незамеченным, несколько минут наблюдал за ними, пытаясь успокоиться. Раньше он никогда не общался напрямую с собственными крестьянами, да и вообще мало заботился о мире за пределами книг и собственного дома.
Увиденные тени мира его ужаснули.
***
Только на третий день, проснувшись поутру и с удивлением обнаружив, что в ее теле ничего не болит, и сама она не дрожит от холода, Аньес поняла, что у нее началась новая жизнь. Конечно, она была не настолько легкомысленна, чтобы позволить первым же соблазнам очаровать ее, и держала ухо востро, не позволяя себе ни малейшей жалобы или пререкания. Замок был велик, и прибирать его было сложно, но Аньес было не привыкать к усталости. Она исправно выполняла все наложенные на нее обязанности, стараясь не допустить ни единой оплошности, и до поры до времени ей это прекрасно удавалось. Но ничто не могло продолжаться вечно - в один вечер, ужасно утомленная прошедшей уборкой, она вносила в кабинет месье поднос с вечерним чаем, когда ее ноги предательски заплелись при попытке переступить через порог. Аньес слабо вскрикнула; ей удалось избежать падения и даже удержать поднос в руках, но одна из чашек, прекрасная, изящная, расписанная, сорвалась с него и мгновенно разбилась на десятки осколков.
Аньес стоило огромных усилий не уронить следом и сам чайник. У нее заранее заныла спина, предвещая удары, которые обрушатся на нее. Просить прощения было бессмысленно, оставалось только ждать заслуженного наказания. Аньес медленно, как во сне, поставила поднос на стол месье и, освободившись от ноши, съежилась, как будто это могло как-то ее защитить.

Лескюр, заслышав звон разбитой чашки, подскочил, вскинул голову и секунды две дико озирался, точно только что разбуженный человек - до этого момента он был с головой погружён в перечитывание пьесы Шекспира на языке оригинала, что позволило ему отдохнуть от дневных трудов, связанных с поместьем. Непривычный к подсчётам и ведению хозяйства, он с трудом пробирался сквозь эти дебри и чудовищно устал - и Шекспир был бальзамом для его усталого разума и души.
А сейчас его любимая севрская чашка, подаренная некогда мачехой ещё на десятые именины, лежала, безнадёжно разбитая на мелкие осколки.
В течение пяти секунд обычный гуманизм Лескюра подвергался нешуточному испытанию, но тут он столкнулся взглядом с Аньес и понял, что у него просто не хватит духу наказать это маленькое, смертельно испуганное существо, смотревшее на него с тоскливой обречённостью.
- Это...это всего лишь чашка, - выдавил он со слабой улыбкой, решив не уточнять, что дорожил ей ещё в ту пору, когда служанки ещё не было на свете.

Аньес вздрогнула. Она ожидала, что сейчас на нее привычно начнут орать, дадут ей пару пощечин, а затем сделают и еще что похуже, но услышала только сдавленный, печальный голос месье - и это неожиданно оказалось хуже всего.
- П... простите меня, - прозаикалась она, понимая, что готова сквозь землю от стыда провалиться. Раньше такого с ней не случалось - даже если ей стоило чего-то разбить или сломать в собственном доме, родительские вопли, сопровождаемые подзатыльниками, быстро заглушали всякое желание покаяться. Разочаровывать же человека, который готов был хорошо к ней отнестись, было куда мучительнее.
- Я... я заплачу за нее, - отважно выпалила Аньес, стараясь не думать о том, сколько ей придется работать бесплатно, чтобы выкупить свою оплошность. - Можете меня ударить... только не огорчайтесь, месье!

Аньес, кажется, всерьёз обеспокоилась тем, что расстроила его - и от этого на душе у Лескюра внезапно потеплело.
- Ничего страшного, - повторил он уже намного твёрже. - Просто принеси другую, убери осколки и забудем об этом - это мелочь, и я вовсе на тебя не сержусь, - он подумал и на всякий случай добавил. - И наказывать тебя никто не собирается.

Аньес уже успела взять себе за правило не переспрашивать, но у нее вырвалось против воли:
- Не собирается?..
Это не укладывалось у нее в голове. Она напортачила, испортила вещь, которая наверняка стоила дороже ее самой, и за этим не должно было последовать ничего? Аньес непонимающе уставилась на месье, но тут же вспомнила о другом правиле - не пялиться на него слишком долго, - и бросилась подбирать осколки. На ум ей пришла мысль, что, должно быть, все не так просто, и месье наверняка все-таки изобретет для нее кару - просто более изощренную, чем то, до чего обычно додумывались родители.

Лескюр тем временем снова погрузился в чтение, почти и забыв о чашке - он дорожил ей, конечно, как памятью о прошлом, но прошлое, с другой стороны, не всегда заслуживало того, чтобы о нём помнить.
Аньес почти неслышно вернулась с другой чашкой, взятой из сервиза - одиночных чашек в доме больше не водилось. Маркиз рассеяно попивал чай и уже полностью отрешился от происходящего, погрузившись в хитросплетения интриг Ричарда III.

Аньес ждала наказания еще неделю, но того все не следовало, и от этого ей становилось все неуютнее. Все ее существо, привыкшее к тому, что ей задают трепку за самую мелкую провинность, требовало понести хоть какую-то кару, и Аньес недолго думала, какую именно.
Месье выплачивал ей жалованье - Аньес долго пыталась свыкнуться с мыслью, что у нее есть собственные деньги, которые она может тратить, как ей в голову взбредет. Впрочем, несколько недель она вообще их не трогала, чтобы в ближайший свободный день вырваться на воскресную ярмарку в Брессюир и купить там новую чашку - конечно, не такую изящную, но вполне симпатичную. Улыбающийся продавец заверил девушку, что это-де "настоящий Китай", и Аньес, сраженная наповал незнакомым словом, выложила за чашку пару десятков ливров. На следующий день она, чувствуя одновременно облегчение и гордость за себя, налила туда утренний чай месье и оставила ее рядом с ним, спящим, на тумбочке. Свежекупленная чашка даже подходила по цвету к чайнику, разве что была чуть более блеклого оттенка, но это, по мнению Аньес, было несущественным недостатком.

Лескюр всегда просыпался долго и тяжело, а без утренней чашки чая, как правило, и вовсе ходил призраком, поэтому он не сразу понял, что держит в руках новую чашку.
Конечно, взгляд, привыкший видеть настоящий китайский - а то и японский! - фарфор, тут же уловил, что "китайская" чашка была явно произведена в окрестностях Брессюира, о чём свидетельствовала закорючка на донышке, весьма забавно имитирующая иероглиф, но подделка была неожиданно милой и даже не слишком аляповатой.
- Спасибо за подарок, Аньес, - не замедлил сказать он, встретив девушку за натиранием канделябра до блеска.

От неожиданности Аньес едва не выронила канделябр. Она и сама сначала не поняла, что стало причиной ее изумления, но спустя несколько секунд ее осенило: она не могла вспомнить, когда ее последний раз за что-либо благодарили. Не зная, что полагается отвечать в таких случаях, она решила ограничиться простым поклоном, благо тот уже перестал быть настолько неуклюжим, как в первые дни ее пребывания в замке. Она даже улыбнулась, хотя это, наверное, было излишним; но ей неожиданно приятно было осознавать, что она сумела кого-то порадовать.





 

@темы: твАрения, дружеское, вандейское, святой с каролингом

---

Из словаря Фредерика Огри

Шарль, барон де Лихтенхайм
Родился в Пруссии в 1769 году, лейтенант полка Нассау. Зачисленный в войска Республики, он был пленён вандейцами и помилован Стоффле. Благодарный, он переходит на его сторону, становится вандейским офицером, участвует в северо-западном походе и возвращается в Вандею в 1794 году. Затем он становится адъютантом Стоффле. Они были вместе захвачены в плен 23 февраля 1796 года. Стоффле и его адъютант были расстреляны вместе 25 февраля. В тот момент, когда на них направили ружья, Стоффле взял Лихтенхайма за руку.

Рене-Анри де Тинги
Родился в Сен-Фюльжане в 1750 году. Он был заместителем комиссара флота (sous-commissaire de la Marine) Нуармутье В первые дни вандейского восстания, в марте 1793 года, он вместе с Гьерри принимает участие в захвате Нуармутье, затем присоединился к Шаретту. Вследствие этого после возвращения острова под контроль роялистов он становится его губернатором. В январе 1794 года он активно защищает остров от атак республиканцев. После взятия в плен ему вырвали язык и расстреляли 10 января 1794 года.


Тинги на Генеанете. Там, на самом деле, приводится почти вся цитата из моего словаря. А ещё младший брат Тинги, Жозеф-Франсуа, был свидетелем на свадьбе д'Эльбе и Маргариты.

@темы: переводы, вандейское

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Пост о Пьере Кателино

Сей товарищ заинтересовал шевалье ещё больше года назад, причём из чувства искренней зависти - по Шарпентье именно он вывез д'Эльбе с поля боя на руках.

Из словаря "Вандейцы и республиканцы в вандейской войне" Фредерика Огри:
Родился 27 декабря 1767 года в Пин-ан-Може, брат предыдущего (Жака Кателино - прим. перев.). Последовал за братом во время Революции. Вандейский офицер, прославился во многих крупных сражениях в 1793 году. 18 октября этого знаменательного года отказался пересечь Луару с остатками Армии, был предводителем отряда, сопровождавшего раненого д'Эльбе на Нуармутье. Затем он возглавил отряд, который вскоре насчитывал несколько тысяч человек и который получил название Маленькой Армии. С ней он переместился в Мож, отслеживая возвращение Великой Армии. В конце декабря он вместе с графом де Буор Я не знаю, как правильно транслитерировать Bouёre пытался прийти на помощь Королевской Католической армии, которая пытвлась вернуться в Вандею из Анжера и Ансени. Безуспешно...
Он присоединился к Стоффле и Ларошжаклену, которому передал командование.
Тяжело раненый под Шоле в феврале 1794 года, он не оправился от ран и умер в Пин-ан-Може в марте*.
У Жака и Пьера Кателино было двое братьев: Жозеф, родившийся 23 мая 1772, который был пойман в Шаллоне, куда был отправлен в качестве разведчика, он был гильотинирован 27 марта 1793 года. Жан, родившийся 5 декабря 1756 года, вандейский офицер, участвовавший в северо-западном походе и убитый в битве при Савене 23 декабря 1793 года.

витражный портрет из церкви Пин-ан-Мож

* Согласно Генеанету - 10 марта.

@темы: переводы, вандейское

---

18.03.2015 в 16:20

Пишет  Electra_666:

Суть флэшмоба: сообщить десять фактов о себе на любую тематику, которую потребуют в комментах, осалить пятерых ПЧ

Осаливаю  Nuretta,  Сын Дракона,  TimeWarLord,  Aegren Waeise и  Танья Шейд



Осаливаю  Capricorn_me,  TessaNoel,  Warmel,  ~ Тенебринт ~,  Маленький мичман - но сие дело сугубо добровольное

Путешествия от  TimeWarLord

1) Шевалье с трёхлетнего возраста и по нынешние времена ежегодно проводит часть лета в одной и той же деревне, где нам приходится вечно у кого-то ютиться. Тем не менее, шевалье нравится - там можно прятаться от людей в лесу.
2) В детстве шевалье постоянно таскали во всякие паломничества - в Кашин, в Оптину пустынь, в Дивеево, в Годеново. С тех пор шевалье ненавидит ездить куда-то с экскурсионными группами - воспоминания о куче людей, благостном голосе экскурсовода и запахе бензина вкупе с постоянной необходимостью держать возле рта пакетик и ничего не жрать во избежание не позволяют проникнуться всей прелестью такого времяпровождения.
3) С другой стороны шевалье весьма полюбил с тех пор провинциальные города в их живописной полузаброшенности и своеобразной ламповости.
4) Единственные дальние самостоятельные поездки шевалье - в Сергиев Посад из Москвы и из Парижа в Нант.
5) Когда-то шевалье и Лиловика планировали поехать в автостоп. Лиловика в него таки поехала, а шевалье перестала соблазнять подобная перспектива.
6) Первая заграничная поездка шевалье была именно в то место, которое не так давно перестало быть заграницей. Впечатления, кстати, были не особенно радужные.
7) Шевалье никогда не хотел поехать в тёплые края и - см. выше. - не особенно любит море.
8) Шевалье обещал матери отвезти её в паломничество в Питер. Не то что шевалье этого хочет, но иначе его потащат туда ещё и в составе экскурсии...однако он предпочёл бы вернуться в Питер без родительницы.
9) Когда-то шевалье мечтал съездить в Англию и постоять на могиле Профессора.
10) Шевалье обязательно вернётся во Францию.

Алкоголь от  Electra_666

1) Шевалье вырос в семье, все мужчины которой были алкоголиками, а все женщины в связи с этим весьма нервно относились к выпивке.
2) До сих пор матери не нравится моё общение с Электрой в том числе и по этой причине.
3) В связи с воспитанием шевалье реагирует на выпивку примерно так же смущённо, как примерный семьянин на порножурнал.
4) Шевалье единственный раз в жизни напился до провала в памяти и зарёкся так делать.
5) В связи с предыдущим пунктом у шевалье возникла привычка находить в каждом баре на полке бутылку "Jack Daniels" и содрогаться.
6) Один из любимых напитков шевалье - ирландский кофе, и с ним шевалье познакомился абсолютно случайно, ткнув в Брюгге наугад в меню пиццерии.
7) Самое крепкое, что когда-либо пробовал шевалье - ром, который вообще-то назывался "Charrette", но на табличке бара название было написано через одну "r". Подозреваю, исторический Шаретт пил что-то вроде этой жуткой спиртяги...
8) У шевалье и Электры есть рецепт шота имени д'Эльбе - 10 грамм скотча, 20 грам шнапса, 20 грамм куантро.
9) Шевалье пробовал его на первой в своей жизни пьянке - и это единственное хорошее воспоминание от того вечера. Остальные - покоцаный телефон, шрам на ноге и начало разрыва с Хоббитом.
10) У шевалье ностальгическое отношение к ягермастеру - под завершавший вечер стакан сего напитка шевалье признались в любви.

Косплей от  Маленький мичман

1) Первый косплей шевалье - попытки нарядиться в монахиню лет в 5, при помощи старых тряпок.
2) В детстве и отрочестве шевалье регулярно косплеил перед зеркалом каких-то греческих богинь в газовых платках, а также косплеил бушмена, разрисовываясь фломастерами и акриловыми красками. Последние смылись с шевалье - но не с ванны.
3) У шевалье есть фотка, как он лет в 6 изображает воительницу в русском стиле. Проблема в том, что маменька не разбиралась в оружии и вручила шевалье пластмассовую катану
4) С принаряженным в костюм зайца шевалье даже фоткались - в детстве и в спектаклях он временами бывал обаятелен
5) Шевалье не думал замахиваться в этом дальше любительского уровня - ибо никакой фотошоп не уберёт с личности шевалье все прыщи, но Электра его в этом переубедила.
6) Шевалье с Электрой ждут лета, чтобы скосплеить главных героев "Шара и Креста".
7) Иногда шевалье думает скосплеить Буагарди на более высоком уровне, но это требует тщательной ревизии шмоток, кучи косметики, человека с фотоопаратом и тонн фотошопа, которым шевалье не владеет.
8) Шевалье почти никогда не покупает специально косплейных вещей, а делает наряд из подручного материала. В этом особая прелесть.
9) Из всех женских персонажей, которые только существуют, шевалье хочется косплеить только принцессу Эболи и Жанну д"Арк. Первую он уже косплеил, вторую планирует.
10) Планшетные фотки стирают недостатки внешность шевалье, но они же портят цвет глаз (а глаза это чуть ли не единственное, что шевалье в себе безоговорочно нравится, несмотря на то, что они близорукие)


Мечты от  Lightning_Gamma

1) Шевалье с детства был очень мечтательным ребёнком, в связи с чем мог коротать, например, часы поездки куда-то, почти не вынося мозг старшим.
2) С детства же шевалье мечтал быть попаданцем - то во времена ВОВ, то во времена Александра Македонского, то на Дикий Запад, то в Средиземье. Это всегда включало в себя спасение кого-то из персонажей и счастливый замуж с кучей детей
3) С десяти до восемнадцати лет шевалье воображал себя королевой Рохана и супругой Эомера. Был период, когда уход в эти мечты был для шевалье единственным способом не сойти с ума окончательно.
4) Шевалье долго считал себя не в праве мечтать о каких-то хороших взаимоотношениях с д'Эльбе - даже тогда, когда решил прописать себя в качестве ОЖП. Это изменилось - и вместо "Сломанного" возникло "Перепутье". К счастью.
5) Шевалье до сих пор часто живёт не настоящим, а мечтами о будущем. Сейчас в них конкурируют два разных варианта, связанных с разными людьми - и один из этих вариантов, как ни странно, связан с текущей реальностью. В кои-то веки.
6) В сущности, мечты шевалье всегда довольно просты в включают в себя, в первую очередь, взаимные чувства и простое человеческое тепло. С отсутствием всего остального можно мириться.
7) Свои выполнимые мечты шевалье выполняет без энтузиазма - например, так и не может всерьёз заняться поиском работы и свалить из отчего дома.
8) Мечты одновременно сильно подпортили личность шевалье, опасно приблизив его к состоянию галуаста, но, в то же время. именно мечты, основанные на стоящих книгах, взрастили в нём что-то хорошее. Словом, мечты воспитали из шевалье того, кто он есть сейчас.
9) Иногда у шевалье проскальзывают и вполне материальные мечты - например, о домике в Сен-Обене/Бопрео, в котором можно будет коротать старость.
10) Сейчас основная мечта шевалье - просто спокойно и немного раздолбаисто жить, писать фички, делать переводы, обсуждать Вандею, встречаться по выходным с Электрой, коситься периодически на портрет месье Мориса в поисках одобрения и чувствовать себя живым. Пока сбывается


Искусство от Гость

1) Шевалье весьма избирательно любит искусство.
2) Распиаенные произведения в любом виде искусства шевалье терпеть не может.
3) Современное искусство ускользает от понимания шевалье напрочь.
4) Среди видов живописи шевалье, как правило, предпочитает портретную. Любимый художник - Жорж де Латур, исключительно ради которого шевалье в последнюю поездку побывал в Лувре.
5) Любовь к архитектуре у шевалье, как правило, ограничивается готическими соборами, особенно - антверпенским. Также шевалье симпатична эклектика, а вот ампир, как и его предтечу - греко-римскую архитектуру - шевалье терпеть не может.
6) Шевалье прогуливает лекции по искусству, поскольку его невыносимо раздражает извечное "Посмотрите, как это красиво!!!". На своём веку шевалье имел возможность сравнить нескольких разных по характеру искусствоведов и понять, что это неизгладимая профдеформация.
7) Классическая музыка шевалье не особенно нравилась всегда, за что он был гнобим матерью, как бескультурное существо, ничего не понимающее в искусстве.
8) Греческие статуи вызывают у шевалье условный рефлекс надеть на них трусы.
9) Шевалье может часами рассматривать портреты вандейцев. В реальности они ещё прекраснее...
10) Шевалье редко бывает в театре и почти не смотрит кино, поэтому об этих видах искусства даже сказать ничего не может.


Исторические романы от  тереза-с-севера

1) В детстве шевалье перечитал их столько, что не помнит ни авторов, ни названий.
2) Дюма пришёл в жизнь шевалье довольно поздно, и ему всегда больше нравились "20 лет спустя" чем "Три Мушкетёра", потому что там герои поумнели.
3) Шевалье однажды пытался читать исторический роман на английском, призывая на помощь силы ада и гугл-переводчик - это была "Вандея" Энтони Троллопа. Респект ему за немножко д'Эльбе и осиновый кол за адски запоротую матчасть.
4) На любимую тему шевалье предпочитает читать не Гюго или Бальзака, а Дюма, хотя его романы о шуанах довольно тягомотны - зато он не ругает однозначно контрреволюцию, скорее, симпатизирует людям, самоотверженно борющимся за обречённое, по его мнению, дело. Его встреча Наполеона и Кадудаля абсолютно бесподобна...
5) Шевалье до сих пор нежно любит "Ларец" Елены Чудиновой, прочитанный впервые лет в девять. Так же сильно, как плюётся от образа Ларошжаклена в "Лилее" - и не только от него.
6) Шевалье с детства вечно планировал произведения на историческую тематику.
7) В шесть лет он сочинил сказку про Дениса Давыдова, лет в 15 написал юмористический рассказ из жизни Англии после нормандского завоевания, первое из произведений на тему, которое до сих пор лежит в интернете - "Клятва".
8) Шевалье, к стыду своему, куда больше любит романы, нежели монографии, в связи с чем регулярно ставит крест на своём будущем как историка.
9)Шевалье часто воспринимает как историчеакий роман произведение, автор которого был современником событий - например "Преступление и Наказание".
10) Когда-нибудь шевплье и сам напишет роман, но это уже совсем другая история...


Дружба от Гость

1) В детстве шевалье дружил в основном с мальчиками. Лет в 12 это, к сожалению, ушло в прошлое.
2) Все попытки шевалье подружиться с девушками рано или поздно скатывались во влюблённость с кучей ревности и истериками.
3) Шевалье считает, что не очень хорошо умеет дружить.
4) Сейчас есть несколько людей, чувства к которым шевалье в принципе может определить, как дружеские.
5) Почти ни с кем из тех людей, с кем шевалье дружил в детстве и отрочестве, он не поддерживает контакта.
6) Шевалье считает, что истинная любовь и истинная дружба очень похожи - поэтому плохо разграничивает эти чувства.
7) Шевалье ненавидит фрэндзону и скорее предпочтёт вовсе разорвать с человеком отношения, нежели мучиться безнадёжными чувствами вблизи от объекта этих чувств.
8) В книгах и собственных сюжетах шевалье весьма любит прописывать дружбу, правда, в половине случаев эта дружба порадует любого слэшера - см. пункт 6.
9) Шевалье вполне доволен своим узким кругом друзей. Все они очень разные, но равно замечательные люди.
10) Критерии друга для шевалье - честность, умение сопереживать и доверие - плюс общие интересы.


Вера от Гость Исправлено в соответствии с уточнением темы

1) Для шевалье нет ничего, во что бы он теоретически не мог поверить.
2) Время и пространство для шевалье - понятия очень относительные. Он периодически с трудом вспоминает, какой сейчас год и может, как многие историки, забывшись, говорить об исторических личностях в настоящем времени - и это ничуть его не смущает - он ведь не удивится, если шагнёт с порога квартиры в 1793 год.
3) Шевалье идеалист.
4) Шевалье верит в чудеса и в принципе с ними сталкивался.
5) Шевалье верит, что на земле нет ничего сильнее любви и регулярно "исповедует" эту веру в своих текстах.
6) Любая вера в голове шевалье в последнее время подвергается сомнению и переоценке. Пока единственный незыблемый фундамент - милосердие.
7) Шевалье верит, что его тексты могут быть проекцией будущего.
8) Шевалье не то что бы отрицает существование колдовства - он верит, что достаточно от него защищён.
9) Шевалье верит только в хорошие предсказания.
10) Шевалье почти не помнит тот момент, когда разочаровался в вере в Деда Мороза - и никакой трагедии из этого не произошло.


Куклы и другие игрушки от  Инна ЛМ

1) Шевалье почти не помнит себя в детстве за какой-то масштабной игрой в одиночестве. Чаще он читал книжки.
2) Одно из немногих чётких игровых воспоминаний о детстве - игра в детсаде в роддом. Что самое смешное - мы отыгрывали кесарево сечение
3) Шевалье до сих пор переживает о кукле, которую у него украли в больнице в девятилетнем возрасте.
4) Шевалье не спал с игрушками в детстве, но сейчас спит с тремя мягкими совами.
5) У шевалье есть четыре ящика, забитые под завязку куклами Штеффи (типа Барби, но с менее распутными лицами). Периодически он пытается сшить на них одежду, но с рукоделием у шевалье традиционно нелады.
6) У шевалье есть целая деревянная усадьба с небольшими куколками - дом и хоздвор. Шевалье её совершенно разлюбил, а маменька до сих пор хвастается гостям, а раньше по собственной инициативе докупала туда предметы.
7) Если кто-то без разрешения трогает его игрушки, шевалье может устроить скандал с битьём шелудивых ручек вне зависимости от возраста хозяина этих ручек.
8) Шевалье до сих пор иногда бродит по игрушечным магазинам - и не обольщается на тот счёт, кому бы это всё купил. Отнюдь не возможным детям
9) В детстве шевалье вырезал кукол из бумаги и игрался с ними. В связи с издержками воспитания это были битвы распутных современных модниц с правильными патриархальными девушками
10) Келлс и Бьёрн сулят шевалье на День Рождения куклу д'Эльбе


Еда от Гость

1) Шевалье может спокойно забыть поесть и не есть целый день (в лучшем случае рассеяно закидывая в себя чай с печеньками и сухарики).
2) Как бы это не было противоречиво с предыдущим пунктом, шевалье любит поесть, много, вкусно и разного.
3) Шевалье сладкоежка, но, тем не менее, между куском сырокопчёной колбасы и шоколадкой, скорее всего, выберет первое.
4) Словосочетание "домашняя еда" оценивается шевалье крайне негативно вплоть до тошноты. Домашнюю еду без кетчупа он есть не может.
5) Шевалье в принципе нормально готовит, но обычно слишком рассеян для того, чтобы чем-то заморачиваться. Поэтому, если дома нет еды, он живёт на тех же сухариках и печеньках, дошираке и корейской морковке. В детстве, лет в 10-12, периодически не было и этого, в связи с чем шевалье делал подобие супа из специй и холодной воды, чем до сих пор иногда занимается, ибо вкусно.
6) Шевалье не выносит даже запаха печёнки. Всё остальное теоретически может съесть, но не особо в восторге от растительных белков (грибов и бобовых), молочных продуктов и от жирных блюд.
7) Каждое разговение в семье шевалье начинается с его восторженного вопля "Брауншвейгская колбаса!". После чего шевалье некуртуазно отрезает внушительный кусок, обгладывает корку, выковыривает жир и растягивает на подольше мясо.
8) Шевалье налагал мораторий на все попытки запретить ему есть фастфуд, печеньки и копчёную колбасу, упирая на те тонны позитива, которые можно от них получить. Шевалье действительно часто заедает плохое настроение, и только сносный обмен веществ спасает его от превращения в бегемота.
9) В отрочестве шевалье ел лимонную кислоту в таких количествах, что у него разъедало язык. Однажды он пытался поджарить её на лампочке и получил шрам на тыльной стороне правой кисти
10) Когда шевалье и Электра сидели в рыбном ресторане на Нуармутье, шевалье с энтузиазмом проглотил устриц просто потому, что они были живые - и это было забавно. В связи с этим родился один из эпизодов модерн!АУ

@темы: флэшмоб, о себе любимом

---

Коротко о жизни

Чтение работы одногруппника: "Что я только что прочитал? О чём оно вообще? Что за набор бессмысленных предложений?"
Рецензирование работы одногруппника: "Эта работа, безусловно, заслуживает высокой оценки - каждая её строка сквозит старанием автора донести до нас свои, весьма оригинальные выводы...(овердофига слов)".
Институт круговой поруки жил, жив и будет жить

***
А у нас с Электрой анонсируется новый отыгрыш - АУ, постканон. Брак Лескюра и Виктории разваливается, они уже не испытывают к друг другу ничего, кроме отвращения. Виктория гуляет по балам, заводит...ухажёров десятками, Лескюр тихо спивается. Тут из приграничного гарнизона приезжает Анри, заходит к кузену и пытается привести его в чувства - дальше в программе Пале-Рояль, овердофигища баб известной репутации, вино и слэш в рамках PG-13... А что вы хотите, я их шипперил ещё в ту пору, когда был слэшефобом и даже мемуаров Виктории не читал - сидел себе на подготовительных курсах и рисовал эту милую парочку...
Нет, я не забыл про "Перепутье", главу на этой неделе напишу
***
И да - введу-ка я тэги для Анри и Лескюра... Вечером допроставлю на старые посты.

@темы: гранит науки, vita, вандейское, ангелоподобная личность, святой с каролингом

---

Нашёл у Электры старый флэшмоб: "Вы мне называете персонажа, и я вам даю три факта из моего личного фанона о нем" - пусть будет. Ибо меня тянет рассказывать свои фаноны направо и налево и я юбуду это делать, даже если никто так и не спросит

Ларошжаклен от  тереза-с-севера
1) Они с Лескюром знали друг друга с детства, и, несмотря на разницу в возрасте, подружились ещё тогда
2) Ларошжаклен не особенно любит читать, но у него есть любимая книга - легенды о короле Артуре. Иногда он вполне сознательно подражает Галахаду.
3) В период службы в королевской гвардии он встретился с ручной белочкой дофина, о которой говорил Карамзин... Спустя три часа переговоров сослуживец Отишан смог таки убедить его слезть с карниза под истерический хохот толпы окружающих.

Тальмон от  Lightning_Gamma
1) В детстве Тальмон был очень милым ребёнком. А потом научился говорить...и первым его словом было "дай!!!11".
2) Он третировал своего брата-близнеца на протяжении всего детства и всего отрочества. В итоге брат тайком снял у их шпаг колпачки и едва не убил Тальмона в процессе обучения.
3) Тальмон бабник, но не в силу физиологии - он просто считает, что многочисленные беспорядочные связи - это престижно.
На самом деле о Тальмоне у меня много фанонов, но большинство из них лучше не озвучивать из соображений приличия и хотя бы внешнего уважения к памяти покойного...

Каррье от  Electra_666
1) В детстве он, страдая от одиночества, разводил рыбок. Родители не поняли увлечения и пустили их на уху. В сердцах маленький Жан-Батист заявил, что лучше бы их самих сожрали рыбки...
2) Руку своей канонной жены он получил в качестве платы за оказание профессиональных услуг её отцу, богатому торговцу.
3) Самое большое для него наслаждение - эманации человеческих страданий. Боль, причиняемая им человеку, не способ и не побочный эффект - это цель.

Робеспьер от  TimeWarLord Это было сложно, я не задумывался раньше над якобинскими фанонами, пришлось импровизировать
1) Максимилиан определённо помогал младшему брату в учёбе. Благодарный Огюстен, в свою очередь, когда они жили в одном доме, следил, чтобы старший не забывал есть.
2) Апельсины были единственным лакомством, которое Максимилиан позволял себе в отрочестве в связи с бедностью семьи. Когда он их ест, то вспоминает юные годы, и у него, несмотря ни на что, улучшается настроение - младшие были такими милыми!
3) Когда Робеспьер не может сформулировать мысль, он начинает объяснять её вслух, чаще всего адресуясь к Браунту.

Сен-Жюст от  TimeWarLord
1) Однажды в юные годы он пытался работать учителем в провинциальной школе. Даже на фронте ему не было так тяжко - и он спешно ретировался.
2) В юности он однажды случайно встретился с Шареттом - и они даже вместе пили. СЖ проиграл
3) Сен-Жюст может читать речи экспромтом. Но только торжественные - обличительные ему не даются


Тентаньяк от  Инна ЛМ
1) Он очень маленького роста - около полутора метров - но относится к этому со здоровой иронией. Одна из звёздных его фраз: "Несите лестницу, я должен побеседовать с принцем!"
2) Он сторонник свободной любви - и активно доказывает эту позицию на деле. В связи с чем если и имеет какие-то чувства к объекту рейтинга, то, как правило, достаточно лёгкие и быстро проходящие.
3) Чёлочку он стриг сам. На спор. После разудалой пьянки в компании Буагарди.

Эме дю Буаги от  Инна ЛМ
1) Если бы они чуть дольше общались с Ларошжакленом, то вполне могли бы подружиться.
2) Однажды он в порыве ярости убил несколько пленных, узнав о гибели своего брата в только что завершившемся сражении. Впоследствии он задним числом выдал награду своему подчинённому, который отобрал у него саблю, скрутил ему руки и окунул головой в ближайший ручей. То, что его в сердцах назвали "молокососом", Эме благородно забыл.
3) Девушкам (и даже женщинам постарше) безумно нравились его волосы и немного застенчивая улыбка - за которой скрывалась очень даже бойкая личность, которая периодически пользовалась этим интересом...

Лескюр от самого себя.
1) Он слегка близорук, но упорно это скрывает и не носит очки. Некоторые его ошибки в плане сражения при Люсоне объяснялись тем, что он расплывчато видел карту.
2) Когда ему снится кошмар (что происходит довольно часто), он пытается прижаться к лежащему рядом человеку и тыкается в грудь. Если вырваться - не просыпаясь, всхлипывает.
3) Весь пафос того, что он якобы не убивает никого из милосердия был призван скрыть то, что у него не хватало решимости кого-то насмерть ткнуть шпагой - и даже просто ранить человека, даже если человек сам пытался причинить ему вред.

@темы: флэшмоб, вандейское, ангелоподобная личность, святой с каролингом, ВФР

---

Встал пораньше, чтобы дописать остатки курсача и сделать английский. "Никогда я ещё так не ошибался"(с)

Вчера не мог заснуть от открывшейся мне в полной пере потрясающей трактовки характера Лескюра - потрясающей в очень и очень грустном смысле. Мысли по поводу бродили давно, но последний перевод Электры из мемуаров Рене (который про штурм Туара - кстати, описанный там эпизод с Лескюром заиллюстрирован в комиксе про Кателино, если мне не изменяет склероз) очертил мои мысли с потрясающей чёткостью.
В фэндоме, как я понимаю, уже в достаточной мере распространилась трактовка о том, что Анри был инфантильным, и вырастать начал только в последние месяцы жизни (и так и не достиг в этом успеха). Лично я всегда удивлялся, что ж он так опоздал с развитием - а теперь, как мне думается, вижу примеры и пострашнее. Например, человека, который не смог повзрослеть до двадцати восьми лет - и, в общем-то, практически не имел на это шансов. Причём не потому, что он был такой плохой - совсем наоборот, у него были задатки прекрасного человека, доброго, неглупого, талантливого. Тем больнее осознавать, в какую пропасть всё это ехало уже на момент Вандеи - и во что превратился бы Лескюр, если бы выжил.
Жил-был мальчик. С семьёй ему, прямо скажем, особо не повезло - мать умерла, когда он был ещё несмышлёнышем, а отец на него, видимо, просто забил. Об отношениях с мачехой ничего не известно, впрочем, когда она появилась, Лескюру было уже четыре года, и первые годы жизни он был скинут на слуг. Не спорю, нередкое явление в любые времена, но, странное дело, есть такая закономерность - что одним как с гуся вода, то другим - психологическая травма на всю жизнь. А недостаток родительской любви в детстве сказывается даже бессознательно почти на любом ребёнке.
Наш герой был умненьким ребёнком - когда он гостил у бабушки, та не могла отобрать у него книжку. К двадцати с небольшим он знал на неплохом уровне несколько языков, а перечитанные им книги самой различной тематики могли составить приличную библиотеку (не удивлюсь, кстати, если он носил очки - с таким количеством текстов, прочитанных при свечах, зрение можно посадить только так). Мальчик был очень умненьким - и, мягко говоря, не слишком красивым (это сейчас нам его лицо кажется как минимум необычным в хорошем смысле слова, а вы посмотрите на идеалы красоты эпохи - да ещё не самой худшей реакцией на внешность Лескюра было бы "аааа, оно живое!!!"), причём, видимо, сознавал это, отчего замыкался в себе почти до абсолютного уровня, уходя в свой воображаемый мир, иллюзориум - а он у него наверняка был богатым, вот только поделиться им было не с кем.
В восемнадцать он осиротел. Его отношения с отцом так и не наладились - где-то я читал очень интересную версию. что вся чрезмерная религиозность и "правильность" Лескюра взялась именно от боязни походить на собственного отца, их отношения были близки к искренней ненависти, несомненно, только подкреплённой тем, что папенька оставил после себя 600 тысяч (!!!) долга. Как Лескюр за семь лет умудрился выплатить две трети - загадка. Подозреваю, что распродал большую часть семейных поместий и остался гол, как сокол, с одним Клиссоном. Инна мне как-то сообщала, что Лескюр и Виктория были помолвлены ещё с детских лет - и надо отдать должное принципиальности её родителей - только принципиальность могла заставить их не расторгать эту довольно бесперспективную помолвку.
За романтичными представлениями о жёнах вандейцев, служащих неким консервативным аналогом жён декабристов, мы забываем часто одну очень важную деталь - брак по любви в конце 18 века был исключением. В любом сословии. Одно исключение я вам назову почти со стопроцентной вероятностью - д'Эльбе. Потому, что ничем иным, кроме как по меньшей мере сильной взаимной симпатией, этот брак объяснить в принципе нельзя - никакой ощутимой пользы ни одна из сторон не получала, так что остаётся только предположить рай в шалаше. Ну, или же Маргарита поняла, что не в её положении выбирать (по отношению к ней эпитет "старая дева" был применим на все 146%), но тогда по крайней мере мотивация д'Эльбе (брак с весьма засидевшейся в девицах бесприданницей)) может быть романтической.
Ну вот, а теперь представьте себе Викторию. Единственную дочку богатых родителей, у которой папенька маркиз и генерал, она чуть ли не с королевой кофе попивает и вообще в Версале родилась. Представьте себе идеал девицы, крутящейся в светском обществе - и попробуйте найти человека, подходящего под этот идеал меньше, чем Лескюр. Прошли те времена, когда родство и равные титулы означали людей одного круга - миры, в которых выросли Лескюр и Виктория, практически не пересекались. Не знаю, много ли они виделись до свадьбы, но, как ни страшно это признавать, их разговоры, скорее всего, напоминали беседы двух глухих.
Любовь - истинная любовь, не влюблённость и не очарованность - подразумевает принятия человека таким, какой он есть. Если бы Виктория попыталась бы принять то, за что её выдали замуж, она наглоталась бы ртути - поэтому выстроила себе идеальный образ. Меня ещё при прочтении её мемуаров полтора года назад поразила одна деталь - Виктория единственный раз с обидой упоминает, что Лескюр на неё сорвался. Единственный раз за два года совместной жизни, причём Виктория говорит об этом с искренним недоумением, словно вообще не могла предполагать, что её муж может на кого-то сорваться - и списывает это на ранение, ставшее в итоге смертельным.
Ещё одна неприятно запомнившаяся мне деталь - она не присутствует при кончине Лескюра. Понятно, что зрелище было не ахти - маркиз уже вряд ли кого-то узнавал и вообще не воспринимал действительность, поскольку воспалившееся ранение в голову - это ничем не лучше вошедшего в легенды перитонита Боншана, только растянутое не на сутки, а на несколько. Да, опиум там вряд ли был. Да, вряд ли кто-то удосужился хотя бы сменить маркизу повязку.
Виктория строила себе идеальный образ, потому что вряд ли бы смирилась с реальным Лескюром в качестве собственного мужа. Думаю, если бы они прожили вместе энное количество лет, и она сняла бы свои розовые очки, самым добрым её эпитетом по отношению к мужу стало бы слово "ничтожество" - что в её системе ценностей было бы в принципе справедливо. Видимо, Лескюр это подсознательно чувствовал - и подкреплял её иллюзии, силился их продлить - просто потому, что цеплялся за Викторию, как утопающий - за соломинку. Наконец-то появился человек, который "по долгу службы" должен его полюбить - и в попытках понравиться этому человеку Лескюр запрятал истинного себя в самые глубины - но внутренне-то измениться он не мог! Внутри так и остался гигантских размеров комплекс неполноценности и неизбывное одиночество. И все его бросания на амбразуру и попытки прославиться в качестве полководца, к чему, прямо скажем, у него особых способностей не было - это одна большая попытка самоутвердиться и утвердиться в глазах окружающих. В глазах Виктории - даже успешная, судя по восторженным интонациям её мемуаров. А вот насчёт его собственных глаз не скажу. Ведь он, по сути, был не так уж глуп, и, если бы не побоялся развеять иллюзии, признался бы себе, что он частенько делал тот шаг, что отделяет великое от смешного - и делал его отнюдь не в сторону великого...
Только что-то мне подсказывает, что этого шага он не сделал - иначе бы попросту застрелился. Потому, что правда заключалась в том, что его никто не любит. НИКТО. Даже Виктория, создавшая на месте него красивую иллюзию. Даже Анри, который, может, и рад бы, но сам-то ещё не повзрослел и цепляется за кузена, как за опору в водовороте восстания (вспомнить хотя бы эпизод с избранием Анри - его истерика посвящена именно мотиву как ОН несчастен, что его выбрали. Его можно понять и глупо обвинять, но мог бы и обратить внимание на то, что кузен с трудом сидит с простреленной головой!) - а Лескюру и самому не за кого зацепиться, ему страшно - и он всё больше уходит в свои иллюзии, где он непобедим, неотразим и счастлив...

@темы: my opinion, вандейское, святой с каролингом

---

Шерстя историографию...

...обнаруживаешь дивные совершенно фразы. Например, о движении багаудов в Арморике (современная Бретань). Из латинского панегирика:
"несведующие в военном деле сельские жители стали стремиться к военному строю...крестьянин стал подражать пехотинцу, а сельский житель - враждебному варвару"
Что-то мне это напоминает...

Или ещё - "Потусторонняя Галлия" - она же провинция Lugdunensis III, она же Арморика. Ну, с учётом их сказок - верю, верю... (Хотя вообще-то имелась в виду "Галлия по ту сторону Луары")

@темы: профессиональное, немного хихихи