- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Название: Старый новый мир (отыгрыш). Третья часть
Фэндом: Вандея
Авторы: Chevalier sans nomme, Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: А отношения развиваются...
читать дальше
На Лескюра накатила тоска и апатия - сразу, вдруг. Вот ещё недавно всё было сносно, новая жизнь, и вдруг - раз! - и хоть руки на себя накладывай.
Весь день маркиз ходил по замку бледной тенью, не в силах сосредоточиться ни на бумагах, ни даже на чтении, заглянул во все углы - как замка, так и собственной памяти, в итоге махнул рукой, дождался вечера. когда все разбрелись спать, и засел в гостиной с бутылкой травяной настойки, медленно и мрачно попивая её из мутноватого бокала.
Эффект не заставил себя ждать - уже на втором бокале мир заиграл красками и стал, вроде бы, не таким и омерзительным - Лескюр даже улыбнулся. Настойка жгла полупустой желудок - воспоминания лишили его даже аппетита, и он почти не притронулся к еде - а в голове всё сильнее шумело.
Аньес со временем заметила, что стала чувствовать себя в замке кем-то вроде хозяйки. Пусть она каждый вечер падала и мгновенно засыпала, как убитая, от усталости, но ей удавалось переделать столько дел, на которые она никогда не считала себя способной. Дочери месье при встрече улыбались ей и разговаривали почти в дружеском тоне - Аньес, у которой отродясь не было подруг, была почти на седьмом небе от радости. О своей старой жизни она вспоминала все меньше и меньше, потому что поняла, что любые воспоминания гнетут ее, и тут напомнить ей решил сам месье - собственной персоной.
Зайдя в гостиную, Аньес сразу почувствовала знакомый спиртной дух, и на секунду замерла от страха - такой запах обычно сопровождал отца, и она мгновенно впала в ужас при мысли о том, что он мог явиться, чтобы забрать ее обратно. Но, к счастью, это не имело ничего общего с реальностью: просто месье, сидящий в кресле в обществе полупустой бутылки, очевидно, немного перебрал. Он уже засыпал, голова у него клонилась на бок, а бокал был готов вот-вот выскользнуть из ослабевших пальцев, но Аньес успела его подхватить и водрузить на стол рядом с бутылкой.
- Пойдемте спать, месье, - предложила она ласковым и убедительным тоном, каким обычно говорила с отцом, выволакивая его из кабака. - Держитесь за меня, вот так...
Шёл Лескюр ещё довольно твёрдо, но ему предстояло подняться в единственную уцелевшую башню, где на самом верху располагалась его комната, поэтому помощь Аньес отнюдь не была лишней. Винтовая лестница была очень узкой, им приходилось тесно прижиматься друг к другу, и Лескюр, оголодавший по чужому теплу, пользовался временным пьяным помутнением рассудка чтобы попросту, не думая ни о чём, наслаждаться чужим присутствием.
Аньес довала его до постели, на которую он почти упал, да так и остался сидеть, слишком трезвый, чтобы заснуть без просыпу, слишком пьяный, чтобы сообразить начать раздеваться.
Все-таки в чем-то мужчины совершенно друг от друга не отличались - месье, при всем своем господском происхождении и доброте своей души, вел себя точь-в-точь как отец Аньес, напившись: упал на постель, не раздеваясь, и сразу попытался опрокинуться на подушки, чтобы заснуть. Аньес остановила его.
- Давайте, я вам помогу, - мягко предложила она и, поняв, что месье вряд ли может связать хотя бы два слова, принялась его раздевать. Это было неожиданно сложно, ибо ей еще не приходилось делать ничего подобного: отца можно было оставить спать хоть на полу или в луже у крыльца, если он брыкался и не хотел идти в дом, и снимать с него одежду не имело никакого резона. Но месье все-таки стоило избавить хотя бы от сюртука и башмаков, с чем Аньес все-таки справилась, хоть и не без труда. Месье пьяно бормотал что-то и делал неопределенные жесты руками, и Аньес, чтобы он не волновался, начала напевать тихую, протяжную мелодию, чем-то похожую на колыбельную.
Кажется, когда-то он уже слышал подобное тихое пение - не в детстве ли от кормилицы? Он помнил эту мелодию, и она ассоциировалась у него с теплом и уютом - теми вещами, которых ему постоянно не хватало...
Аньес помогла ему снять сюртук и стащила башмаки, ремень Лескюр ослабил самостоятельно - и, прежде чем окончательно упасть на подушки и, по привычке скорчившись, словно младенец в материнской утробе, протянул руку и мимолетно погладил Аньес по голове...
_ Спасибо...моя хорошая... - пьяно пробормотал он, уже плохо понимая, что говорит - и упал, почти на лету погружаясь в беспробудный сон.
Аньес с трудом удержалась от того, чтобы не схватить месье за руку - ей почему-то ужасно захотелось, чтобы прикосновение продлилось подольше. Но она не сделала этого, конечно же - просто постояла еще немного возле постели, наблюдая за тем, как месье медленно погружается в сон, и удивилась тому, каким умиротворенным и спокойным становится его лицо. Обычно в месье всегда чувствовалась какая-то еле уловимая напряженность, но теперь он казался почти ребенком, и Аньес, не сумев перебороть себя, все-таки протянула руку и осторожно коснулась его волос.
- Спите спокойно, - сказала она и побыстрее ушла, пока ей в голову не пришло натворить еще что-нибудь.
Ночь она провела беспокойно, ворочаясь и засыпая с трудом, а с утра, заварив маркизу травяной чай от головной боли и сухости в глотке, поднялась обратно в его спальню. Предчувствие подсказывало ей, что она застанет месье в достаточно жалком состоянии, и не обмануло.
Обычно пробуждение Лескюра напоминало выползание из могилы беспокойного мертвеца. Сейчас, видимо, ещё и порядком подгнившего...
Проще говоря, голова раскалывалась, от почти ослеп от тяжести в затылке. Вдобавок подташнивало, желудок сводило от голода, но он знал - если поест, то его тотчас же вывернет наизнанку.
Аньес молча зашла и - к счастью! - без лишних слов протянула ему чашку с незнакомо пахнущим отваром. Он подозрительно глотнул и слегка поморщился, а потом допил жидкость мелкими глотками - хорошо хоть она не усиливала дурноты.
Но, удивительно, к тому моменту, как Лескюр допил последний глоток, тяжесть в голове словно бы начала потихоньку рассасываться...
- Спасибо... - немного удивлённо сказал Лескюр - голос слегка охрип. - А что это было? - на всякий случай уточнил он.
Месье выпил отвар так быстро, что Аньес не успела моргнуть глазом, как чашка полностью опустела. Наверное, несчастного действительно сильно мучила жажда, потому что иначе пить эту травянистую гадость было, по мнению девушки, невозможно.
- Лучше вам не знать, что это, - сказала Аньес, забирая у него чашку. - Спокойнее будете.
На самом деле, ничего ужасного в составе отвара не было - в основном корни и листья трав, произрастающих в окрестностях замка, - но ей неожиданно захотелось... пошутить? Кажется, это называлось именно так.
- Вам скоро станет лучше, - пообещала Аньес, кланяясь. Хотелось еще попросить месье, чтобы он не пил больше, - Аньес меньше всего желала, чтобы он довел себя до полуживотного состояния, подобного отцовскому, - но она справедливо рассудила, что это не ее дело.
Лескюр, как ни странно, больше не пил - разве что иногда засиживался в гостиной за единственным бокалом настойки - и книгой. Иногда он перемещался со всем этим в библиотеку - да и просто просиживал там едва ли не целые дни после обеда.
Аньес часто оказывалась рядом, смахивая пыль, протирая полки. С книгами она старалась обращаться на удивление бережно, словно с хрустальными, хотя большинство из них было в прекрасном состоянии, и им ничего не угрожало.
Как-то раз маркиз во вполне положительном расположении духа зашёл в библиотеку и застал Аньес не просто с книгой в руках - а с книгой раскрытой. Девушка с почти детским восхищением разглядывала гравюру на желтоватой бумаге. Лескюр сразу узнал книгу - "Кларисса".
Аньес с нарастающим удивлением отмечала, что продолжает словно бы оживать, наливаться жизненными силами, как иссохшая рожь, получившая долгожданный глоток дождевой воды. По крайней мере, Аньес почти каждый день открывала в себе новые чувства и переживания, о которых раньше не подозревала. Например, в ней начало пробуждаться любопытство. Сколько она ни говорила себе не лезть не в свое дело, но ее тянуло к неизведанному - потрогать, исследовать, даже попробовать, если это возможно. И самым привлекательным помещением во всем замке оказалась вовсе не кухня, где всегда можно было перехватить от щедрот Мадлен что-нибудь вкусное, а библиотека.
Раньше Аньес книги видела редко - разве что требник в церкви, - и никогда не подозревала, что их может быть так много в одном месте. Иногда, удостоверившись, что она одна, Аньес брала наугад книгу с полки и перелистывала ее, наслаждаясь видом ровных, аккуратных строчек. Написанного она, конечно, не понимала - кто стал бы учить ее грамоте? Зато в некоторых книгах были картинки, и Аньес увлеченно разглядывала их...
Увидев, что ее застукали, она поспешно захлопнула книгу и сунула ее на место. Голову Аньес тут же втянула в плечи - наверняка месье будет зол, увидев, что она отлынивает от работы и без спроса трогает его драгоценные книги - они же, должно быть, стоят очень дорого и предназначены совсем не для ее рук.
- Не бойся, - Сколько раз он повторял эту фразу? - Меня совсем не злит твой интерес к книге.
Он снова взял с полки роман и, потихоньку перелистывая с гравюры на гравюру, давая Аньес время их рассмотреть, неспешно рассказывал:
- Здесь рассказывается история молодой девушки из Англии, Клариссы. Она была добродетельной, но, пожалуй, слишком романтичной на взгляд окружающих и хотела выйти замуж по любви. Один молодой человек, пленившись её красотой, хотел соблазнить её, а Кларисса, любя его, пыталась его изменить. Он пытался всеми силами склонить её к мимолетной связи, но она не поддавалась - и тогда он взял её силой. Оскорблённая и униженная, она умирает, но перед смертью дарует ему прощение - а он, мучимый чувством раскаяния, теряет возможность быть счастливым...
Аньес с опаской наблюдала за тем, как месье приближается к ней, и даже немного попятилась, но он не изменил собственным словам и действительно не отвесил ей даже самого легкого подзатыльника, чему она в очередной раз крайне удивилась. От такого отношения к себе она ужасно стеснялась и тушевалась, потому что всей душой хотела бы достойно отплатить, но понятия не имела, как себя вести и что делать - для месье, похоже, доброта и честность были вещами привычными, а Аньес привыкала к ним с трудом, постоянно вытравливая из себя предчувствие, что рано или поздно эта сказка кончится...
Рассказ о несчастной девушке она прослушала с интересом, сочувственно вздохнув, когда месье закончил говорить, и осторожно заметила:
- Наверное, у вас тут много таких историй. Я вам завидую, месье - вы можете их прочитать.
- В библиотеке несколько сотен книг. Не все из них на французском - некоторые на английском, немецком...вот эта, например, на испанском, - Он указал на корешок потрёпанного издания "Дон Кихота". - А эта - на итальянском, - Он указал на Данте. - Некоторые книги на латыни, но большинство - на французском.
Странная мысль пришла вдруг ему в голову. Почему бы не научить её читать? Вреда от обучения Аньес уж точно не будет, со своими обязанностями она справлялась прекрасно, замок сиял, так что можно было слегка уменьшить её обязанности в пользу занятий...
- Если хочешь - я могу научить тебя читать.
Оно вырвалось почти само собой, но брать слова назад Лескюр и не подумал.
Глаза Аньес широко распахнулись от изумления. Она уставилась на маркиза, как будто видела его впервые. До сих пор она думала, что любой доброте положен предел, но то, что он предлагал, было уже за гранью.
- Вы?.. - выдохнула она, не зная, что ответить. - Но я... я не хочу отбирать ваше время, месье...
Она крепко сжала кулаки, в очередной раз напоминая себе, что говорить необходимо то, что надо, а не то, что хочется. Кто она, в конце концов, такая, чтобы месье добровольно нанимался к ней в учителя?
Во взгляде Аньес он снова прочёл недоверие - но не только. Он был почти уверен в том, что она не против научиться грамоте - просто снова боится, что это обман, что она не заслуживает человеческого отношения...
Гуманизм Лескюра периодически начинал ему отказывать при мысли о родителях Аньес.
- Не волнуйся, у меня его достаточно - а ты можешь просто не так часто убираться. Тебе наверняка тяжело, а замок и без того сверкает чистотой. Я мог бы давать тебе уроки пару раз в неделю...не бойся и честно скажи - ты бы этого хотела?
- Я... я не знаю, - Аньес все еще призывала себя к осторожности, но какая-то часть ее хотела безоглядно довериться месье, и у девушки оставалось все меньше сил сражаться с ней. - Если вам не сложно... то да, конечно.
Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой: ее кормили досыта, не наказывали за проступки, теперь еще хотели научить читать, и все это - не требуя ничего взамен. Да и что Аньес могла бы дать месье? Ни умом, ни красотой она не могла похвастаться, а он отчего-то взялся за нее, вытащил на белый свет, дал возможность жить... и все это - просто так. Аньес трудно было примириться с этой мыслью, но, когда она думала об этом, в груди ее разливалось странное тепло.
***
Вечерами Лескюр ожидал Аньес в библиотеке к шести часам. Она приходила тихо, почти неслышно, всякий раз смущённо медля на пороге и переминаясь с ноги на ногу - и Лескюру всякий раз приходилось позволять ей подойти.
Она оказалась довольно талантливой ученицей - ему почти не с кем было сравнивать, дочерей обучали грамоте гувернантки, но когда-то ему пришлось помогать с учёбой Анри, и тот в конечном итоге умудрился вывести кузена из себя, отвлекаясь на каждую муху и ставя кляксы на дорогой шелковистой бумаге. Аньес не заслуживала положительно ни одного замечания, всякий раз слушала с обострённым вниманием, приоткрыв рот - пару раз Лескюр, не сумев сдержать улыбки, собственноручно его закрывал. Аньес смущалась и краснела, маркиз успокаивал её и всё повторялось. Темнело, они зажигали свечи и засиживались иной раз до самой ночи...
Учиться грамоте неожиданно оказалось легко и очень приятно - каждый день Аньес, будучи занята своей обычной работой, не могла удержаться от того, чтобы смотреть на часы каждые десять минут. Время текло ужасно медленно, а ей хотелось, чтобы поскорее наступил вечер, и она могла пойти в библиотеку, где они с маркизом вместе разбирались в книгах. Аньес, как выяснилось, не знала половины слов, которые встречались ей, и всякий раз испытывала жгучий стыд, когда приходилось тихо спрашивать у месье, что они означают. Он был ужасно терпелив, как и всегда; наверное, другой учитель давно погнал бы ее вон, но он упорно продолжал ее обучение - Аньес старалась не гадать, почему. Она вообще предпочитала не задумываться о подобных вещах: впервые в жизни ей было хорошо, сыто и спокойно, и она старалась как можно сильнее впитать в себя каждое мгновение, осознавая, что счастливая пора ее жизни может кончиться так же внезапно, как и началась.
- "Все хорошо, да горе только в том..." - она изо всех сил старалась читать не по слогам, а произносить слово целиком, - "...что Крыса пл... пла..."
Слово было немного смазанным, и Аньес наклонилась ближе к странице, чтобы разглядеть его. В следующую секунду она соприкоснулась щекой со щекой маркиза, гладкой и прохладной, и все слова разом вымелись из ее несчастной головы.
- Плавает, - поправил Лескюр - но голос был неожиданно тихим - почти шёпотом. Был уже совсем вечер, скоро было пора расходиться и идти спать, однако вечер был таким славным - тепло и уют, любимая библиотека, общество Аньес - а Лескюр внезапно понял, что это общество не просто терпит из благих альтруистических побуждений, нет, оно действительно ему по нраву. Это было странно - людей, с которыми он с удовольствием коротал бы время, прежде было исчезающе мало. Разве что Анри, несмотря на свою излишнюю эмоциональность и ветреность, всегда создавал вокруг себя странный ореол дружелюбия и тепла. Общение с викторией с самого начала было пыткой - поначалу сладкой, а потом просто пыткой, беседой двух глухих, сначала полной надежд, потом - взаимного разочарования. Иногда Лескюр проводил часть вечера с дочерьми, но близняшки быстро уставали от его общества. Мари могла слушать бесконечные истории чуть дольше, да и понимала больше сестёр, но в конечном итоге Лескюр замечал, что она устала от потока информации и отпускал её играть. Иногда ему казалось, что он обречён иметь в собеседниках исключительно книги, слишком пленившие его в недобрый час, так и не давшие ему в полной мере выбраться в мир...
Аньес пришла в этот книжный мир, осторожно переминаясь на пороге, дождалась приглашения и теперь делала первые шаги на пути познания, не пугаясь, жадно, как губка, впитывая и простые орфографию с грамматикой, и какие-то обрывки географии, истории, даже физики, которые перемежали чтение - порой сумбурно и путано. Лескюр не выстроил систему обучения, да вряд ли бы и смог, но всё выходило так, как надо и даже лучше - и он восхищался этим чудом.
Аньес тут же поправилась, отодвигаясь и избегая того, чтобы втихаря покоситься на маркиза. Что она хотела найти в его лице? Наверняка оно было таким же, каким она привыкла видеть - доброжелательным и спокойным... но почему ей так резко перестало этого хватать?
Аньес не могла понять, что с ней происходит. Иногда она даже думала, что заболевает - ее одолевала странная слабость, сердце как будто стучало быстрее и изредка кружилась голова, но не было ни лихорадки, ни болей, ни других признаков хвори. Впрочем, верным лекарством от странного состояния Аньес было, как она заметила, общество месье - очевидно, у него была какая-то склонность к исцелению, потому что, побыв рядом с ним хоть немного, она ощущала невиданный прилив сил и была готова, как ей казалось, свернуть горы, только бы заслужить его одобрение. Но иногда, как сейчас, рядом с ним она замирала и терялась, как будто ждала чего-то... и никак не могла дождаться.
- Можно подвинуть ее ближе? - осторожно спросила она, указывая на книгу. - Я так плохо вижу...
Лескюр молча придвинул к ней книгу и свечу, случайно задев хрупкую тёплую ладошку девушки - и замер, не шевелясь, словно убоявшись спугнуть момент. Аньес ощутимо вздрогнула - и это было достаточным поводом для того, чтобы машинально сжать её руку - и почувствовать на секунду робкое ответное пожатие.
Кажется, только сейчас он начал понимать, насколько ему не хватало подобных простых жестов, простых событий... Нет ничего зауряднее, чем сидеть при свечах и держать за руку девушку, но это казалось ему значительным, точно открытие нового материка, нового света... Должно быть, люди понимали это гораздо раньше, года в четыре - а не в тридцать четыре, очень простую и элементарную истину - человек не может быть один. Со временем эта истина искажалась под влиянием мира, отношения искажались, отношения больше напоминали взаимное пожирание - кому, как не ему, было об этом знать - но начиналось всё именно с этой, простой до ослепительности истины - просто доброжелательное присутствие.
Когда Аньес взяли за руку, у нее ослабели колени, и она непременно упала бы, если б не сидела на стуле. Наверное, никто и никогда за всю ее жизнь не прикасался к ней таким образом - максимумом были подзатыльники от матери, обидные тычки и щипки от сестер и тяжелые, от которых звенело в голове, удары отца. Все остальные предпочитали обходить стороной неказистую замарашку, а маркиз, такой величавый и прекрасный, не гнушался бережно сжимать ее ладонь. Аньес посмотрела на руку маркиза - холеную, белую, с тонкими красивыми пальцами, - накрывшую ее собственную, и зажмурилась, стараясь как можно глубже впечатать себе в память этот момент. Но это длилось лишь секунду - потом она как ни в чем не бывало продолжила читать. Руки, правда, убирать не стала, но маркиз не выказывал ничего против.
***
Дни становились короче, всё чаще с запада задувал пронзительный ветер, моросили дожди и, наконец, однажды под вечер облака собрались в масштабную грозовую тучу.
"Должно быть, последняя в этом году" - отстранёно подумал Лескюр, опуская взгляд на бумаги - очередная ссора крестьян из-за клочка земли. Он вникал в неё уже полтора часа, не в силах сосредоточиться - прежде бы, презрительно фыркнув, разделил кусок земли напополам, не вдумываясь, но общение с Аньес и воспоминания о том, в каком состоянии он впервые увидел её, заставляли его пытаться быть внимательнее и справедливее к людям, волею закона и судьбы попавшим под его покровительство. Тем не менее, это требовало усилий, особенно от человека, плотно застрявшего в своём воображении и мало сталкивавшегося с реальностью (а при столкновениях предпочитавшего плыть по течению, утешая себя многоступенчатыми иллюзиями), так что Аньес, показавшуюся в дверях с чаем, он встретил, как радостного вестника краткого перерыва - но не только поэтому послал ей приветливую, хоть и несколько усталую, улыбку.
С утра в тот день у Аньес все валилось из рук: утренняя яичница подгорела, тряпка при протирке окон так и норовила выскользнуть на пол, ведро с водой, предназначенное для мойки пола, и вовсе опрокинулось, на полчаса превратив гостиную замка в болото. Аньес изрядно намучилась, ползая по полу на коленях и тщательно промокая разлившуюся лужу, и предавалась печальным мыслям о том, что, должно быть, когда она сегодня понесет маркизу вечерний чай, то всенепременно опрокинет чайник ему на голову. Поэтому, заходя в кабинет, она старалась быть как можно более осторожной - подошла к столу едва ли не на цыпочках, осторожно поставила поднос на стол и собралась было уходить, как вдруг за окном прозвучал оглушительный грохот.
У Аньес против воли вырвался крик ужаса. Грозы она боялась больше всего на свете, всякий раз забиваясь первое попавшееся укрытие и мелко трясясь там, пока не смолкнет гром и не утихнет дождь. Мать, бывало, крепко ругала ее за это - своими криками Аньес мешала ей отдыхать, а один раз, впав в какое-то странное исступление, неловко взмахнула рукой и едва не разбила окно. Аньес и сама не могла определить природу своего страха; просто вспышки молний и сопровождавший их грохочущий звук исходили с неба и были тем, что она не могла объяснить. Гроза была в ее воображении чем-то вроде небесной кары, которая могла каждую секунду обрушиться ей на голову, и именно это заставляло Аньес испуганно ежиться и судорожно пытаться спрятаться. Почти не помня себя, Аньес бросилась к столу маркиза с намерением забраться под него и, крепко обняв собственные колени, дождаться, пока все стихнет.
Чай расплескался - хорошо хоть крепкая чашка брессюирского производства уцелела, будучи почти брошенной на стол. При ударе грома Аньес дико вскрикнула и сделала попытку забраться под стол.
Лескюр, как и часто - особенно в последнее время - действовал подсознательно, как-то машинально. С силой обнять Аньес, подхватить с пола, взять на руки и, сделав два шага до кресла, усадить к себе на колени тёплое испуганное существо, сжавшееся и тихо попискивающее, даже не способное удивляться.
- Тише, тише, Аньес, тише, моя девочка... - Язык молол какую-то чушь, независимо от разума, но маркиз не мог остановиться, наверное, не смог бы разжать объятия... - Всё хорошо, это всего лишь обычная гроза, это никакой не кошмар, просто электричество...
Аньес не сразу поняла, что произошло - просто ей почему-то стало очень тепло, и снаружи, и почему-то изнутри. Даже охвативший ее страх будто попятился, как спугнутое животное, и сознание Аньес немного прояснилась. Не без изумления она поняла, что сидит на коленях у маркиза, а он обнимает ее, совсем как... как никто.
- П... простите меня, - прошептала она и хотела высвободиться, чтобы не стеснять его своим присутствием - где это видано, чтобы господин утешал служанку? - но тут до нее донесся новый раскат грома, и она, задрожав с новой силой, уткнулась маркизу в грудь. Он говорил ей что-то, но она не разбирала слов; только за последнее, длинное и странное, ухватилась.
- Эл... электричество? - всхлипнула она, осторожно поднимая на маркиза взгляд. Смотреть ему в глаза ей пришлось себя заставлять - больше всего она боялась увидеть там терпеливую усталость или даже неприязнь.
- Ну да. - Познания Лескюра в физике были довольно смутными и отрывочными, но он попытался объяснить, как мог. - Знаешь, бывает иногда, что до человека дотрагиваешься - и словно что-то ударяет. Говорят, что током бьёт. Или если долго расчёсывать волосы, они начнут липнуть к гребешку и потрескивать. Так вот, это тоже электричество, когда его немного - это ничего. Но оно скапливается в облаках, там его гораздо больше, чем, например, в волосах, и ему надо куда-то деваться - от этого и бывают молнии. Это как если бы в чашку налили слишком много воды, и она начала бы переливаться через край - вот эта проливающаяся вода и была бы похожа на молнии. А гром - это вообще запоздалый звук полёта молнии, его-то бояться точно не стоит.
Лескюр говорил и говорил, размеренно, успокаивающе, гладя Аньес по растрепавшимся светлым кудряшкам, зарываясь в пушистые локоны пальцами, касаясь тёплой кожи - и, если бы не страх Аньес, готов был сидеть так вечно.
Голос месье лился, как тихий ручей, и Аньес с удовольствием прислушивалась к нему - он помогал забыться, отвлечься от того ужаса, что бушевал за окном. Объяснения, конечно, казались ужасно странными, но Аньес была слишком утомлена собственными переживаниями, чтобы вникать в них. Ей и без того было хорошо - объятия маркиза будто обеспечивали ей невидимую защиту, и под этой защитой было удивительно уютно...
- Спасибо, месье... - пробормотала она, неотрывно глядя маркизу в глаза - это будто обеспечивало какую-то связь между ними, которую даже гроза не могла оборвать. - Месье Лескюр...
Последние слова вырвались у нее неожиданно для нее самой. Аньес, конечно же, знала фамилию маркиза, но никогда не произносила ее вслух, рассуждая, что это не для ее языка дело. Но в тот момент в ней будто что-то дрогнула, и она неожиданно ясно представила на секунду, как они могли бы сидеть так же рядом друг с другом - не господин и служанка, взятая им в замок из жалости, а просто - Лескюр и Аньес. Картина могла бы показаться кощунственной, но Аньес внезапно поняла, что ничего в жизни никогда не желала так, как ее воплощения.
Рука Лескюра дрогнула, съехав с растрёпанной причёски Аньес по её виску и нежной щеке - к губам, чуть пухлым, слегка обветренным. Словно завороженный, маркиз провёл по ним самыми кончиками пальцев и вдруг, не говоря ни слова, резко, с силой прижал Аньес к себе, краем сознания отметив изумлённый вздох - но только сильнее обхватив обеими руками худенькое тело. Лескюр крепко зажмурился и сидел так долгие секунды, может, минуты, пока ему не пришло в голову, что Аньес может быть неудобно - он спешно ослабил хватку.
- Извини. - Улыбка вышла немного виноватой. На секунду пришло недоумение - почему он оправдывается перед служанкой? - но тут же развеялось. Не было сейчас ни служанки, ни господина, были два человека, долго лишённые чужого тепла - а может быть дело было не только в этом, а ещё и в том, что два человека были мужчиной и женщиной?
Все-таки маркиз обладал способностью постоянно приводить Аньес в растерянность. Теперь он вздумал извиняться перед ней, а она не знала, что на это ответить. Что на это вообще полагается отвечать? Раньше никто не говорил ей таких слов, раньше... ее все больше захватывало чувство, что она и не жила раньше. Просто спала, ходила по земле, говорила - и то немного. Но в этом было столько же жизни, сколько в забавных куклах на веревочках, которых она видела на ярмарке как-то раз: человек, управлявший ими, дергал их так искусно, что они могли показаться живыми, но все понимали - стоит ему опустить руки, и куклы тут же безжизненно опустятся на землю, став тем, чем и являются - обычным тряпьем.
- Наверное, я пойду... - пробормотала Аньес, осторожно слезая с колен маркиза. Страшно больше не было, да и гроза успела утихнуть - можно было вернуться к своим обычным обязанностям.
- Спасибо вам, - тихо сказала Аньес, поклонившись. - Я не буду больше бояться, простите...
Не хотелось, чтобы она уходила. Хотелось снова прижать её к себе и сидеть так целую вечность - но он не знал, как объяснит своё поведение, наконец, это было бы эгоистично по отношению к Аньес...
- Конечно, - он закашлялся, пожалуй, даже обрадованный этой вынужденной паузе - было странно возвращаться в обычный, полный людей, мир, из более простого и более таинственного, где был только он и Аньес.
- И да - ничего страшного, если ты испугаешься снова. Каждый человек имеет право бояться, это нормально. Я не в обиде на тебя, наоборот... - Последнее слово едва не заставило его вспыхнуть краской, как мальчишку.
Выходя из кабинета, Аньес поднесла к лицу собственные ладони и сделала глубокий вдох - кожа сохранила еле уловимый запах маркиза, одновременно чужой и ставший родным. Надеясь, что запах сохранится как можно дольше, Аньес крепко сжала кулаки и быстро пошла, почти побежала вниз по лестнице.
"Все-таки он не человек, - мелькнула у нее в голове вовсе не пугающая, а какая-то веселая мысль. - Люди просто не могут быть такими добрыми".
Фэндом: Вандея
Авторы: Chevalier sans nomme, Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: А отношения развиваются...
читать дальше
На Лескюра накатила тоска и апатия - сразу, вдруг. Вот ещё недавно всё было сносно, новая жизнь, и вдруг - раз! - и хоть руки на себя накладывай.
Весь день маркиз ходил по замку бледной тенью, не в силах сосредоточиться ни на бумагах, ни даже на чтении, заглянул во все углы - как замка, так и собственной памяти, в итоге махнул рукой, дождался вечера. когда все разбрелись спать, и засел в гостиной с бутылкой травяной настойки, медленно и мрачно попивая её из мутноватого бокала.
Эффект не заставил себя ждать - уже на втором бокале мир заиграл красками и стал, вроде бы, не таким и омерзительным - Лескюр даже улыбнулся. Настойка жгла полупустой желудок - воспоминания лишили его даже аппетита, и он почти не притронулся к еде - а в голове всё сильнее шумело.
Аньес со временем заметила, что стала чувствовать себя в замке кем-то вроде хозяйки. Пусть она каждый вечер падала и мгновенно засыпала, как убитая, от усталости, но ей удавалось переделать столько дел, на которые она никогда не считала себя способной. Дочери месье при встрече улыбались ей и разговаривали почти в дружеском тоне - Аньес, у которой отродясь не было подруг, была почти на седьмом небе от радости. О своей старой жизни она вспоминала все меньше и меньше, потому что поняла, что любые воспоминания гнетут ее, и тут напомнить ей решил сам месье - собственной персоной.
Зайдя в гостиную, Аньес сразу почувствовала знакомый спиртной дух, и на секунду замерла от страха - такой запах обычно сопровождал отца, и она мгновенно впала в ужас при мысли о том, что он мог явиться, чтобы забрать ее обратно. Но, к счастью, это не имело ничего общего с реальностью: просто месье, сидящий в кресле в обществе полупустой бутылки, очевидно, немного перебрал. Он уже засыпал, голова у него клонилась на бок, а бокал был готов вот-вот выскользнуть из ослабевших пальцев, но Аньес успела его подхватить и водрузить на стол рядом с бутылкой.
- Пойдемте спать, месье, - предложила она ласковым и убедительным тоном, каким обычно говорила с отцом, выволакивая его из кабака. - Держитесь за меня, вот так...
Шёл Лескюр ещё довольно твёрдо, но ему предстояло подняться в единственную уцелевшую башню, где на самом верху располагалась его комната, поэтому помощь Аньес отнюдь не была лишней. Винтовая лестница была очень узкой, им приходилось тесно прижиматься друг к другу, и Лескюр, оголодавший по чужому теплу, пользовался временным пьяным помутнением рассудка чтобы попросту, не думая ни о чём, наслаждаться чужим присутствием.
Аньес довала его до постели, на которую он почти упал, да так и остался сидеть, слишком трезвый, чтобы заснуть без просыпу, слишком пьяный, чтобы сообразить начать раздеваться.
Все-таки в чем-то мужчины совершенно друг от друга не отличались - месье, при всем своем господском происхождении и доброте своей души, вел себя точь-в-точь как отец Аньес, напившись: упал на постель, не раздеваясь, и сразу попытался опрокинуться на подушки, чтобы заснуть. Аньес остановила его.
- Давайте, я вам помогу, - мягко предложила она и, поняв, что месье вряд ли может связать хотя бы два слова, принялась его раздевать. Это было неожиданно сложно, ибо ей еще не приходилось делать ничего подобного: отца можно было оставить спать хоть на полу или в луже у крыльца, если он брыкался и не хотел идти в дом, и снимать с него одежду не имело никакого резона. Но месье все-таки стоило избавить хотя бы от сюртука и башмаков, с чем Аньес все-таки справилась, хоть и не без труда. Месье пьяно бормотал что-то и делал неопределенные жесты руками, и Аньес, чтобы он не волновался, начала напевать тихую, протяжную мелодию, чем-то похожую на колыбельную.
Кажется, когда-то он уже слышал подобное тихое пение - не в детстве ли от кормилицы? Он помнил эту мелодию, и она ассоциировалась у него с теплом и уютом - теми вещами, которых ему постоянно не хватало...
Аньес помогла ему снять сюртук и стащила башмаки, ремень Лескюр ослабил самостоятельно - и, прежде чем окончательно упасть на подушки и, по привычке скорчившись, словно младенец в материнской утробе, протянул руку и мимолетно погладил Аньес по голове...
_ Спасибо...моя хорошая... - пьяно пробормотал он, уже плохо понимая, что говорит - и упал, почти на лету погружаясь в беспробудный сон.
Аньес с трудом удержалась от того, чтобы не схватить месье за руку - ей почему-то ужасно захотелось, чтобы прикосновение продлилось подольше. Но она не сделала этого, конечно же - просто постояла еще немного возле постели, наблюдая за тем, как месье медленно погружается в сон, и удивилась тому, каким умиротворенным и спокойным становится его лицо. Обычно в месье всегда чувствовалась какая-то еле уловимая напряженность, но теперь он казался почти ребенком, и Аньес, не сумев перебороть себя, все-таки протянула руку и осторожно коснулась его волос.
- Спите спокойно, - сказала она и побыстрее ушла, пока ей в голову не пришло натворить еще что-нибудь.
Ночь она провела беспокойно, ворочаясь и засыпая с трудом, а с утра, заварив маркизу травяной чай от головной боли и сухости в глотке, поднялась обратно в его спальню. Предчувствие подсказывало ей, что она застанет месье в достаточно жалком состоянии, и не обмануло.
Обычно пробуждение Лескюра напоминало выползание из могилы беспокойного мертвеца. Сейчас, видимо, ещё и порядком подгнившего...
Проще говоря, голова раскалывалась, от почти ослеп от тяжести в затылке. Вдобавок подташнивало, желудок сводило от голода, но он знал - если поест, то его тотчас же вывернет наизнанку.
Аньес молча зашла и - к счастью! - без лишних слов протянула ему чашку с незнакомо пахнущим отваром. Он подозрительно глотнул и слегка поморщился, а потом допил жидкость мелкими глотками - хорошо хоть она не усиливала дурноты.
Но, удивительно, к тому моменту, как Лескюр допил последний глоток, тяжесть в голове словно бы начала потихоньку рассасываться...
- Спасибо... - немного удивлённо сказал Лескюр - голос слегка охрип. - А что это было? - на всякий случай уточнил он.
Месье выпил отвар так быстро, что Аньес не успела моргнуть глазом, как чашка полностью опустела. Наверное, несчастного действительно сильно мучила жажда, потому что иначе пить эту травянистую гадость было, по мнению девушки, невозможно.
- Лучше вам не знать, что это, - сказала Аньес, забирая у него чашку. - Спокойнее будете.
На самом деле, ничего ужасного в составе отвара не было - в основном корни и листья трав, произрастающих в окрестностях замка, - но ей неожиданно захотелось... пошутить? Кажется, это называлось именно так.
- Вам скоро станет лучше, - пообещала Аньес, кланяясь. Хотелось еще попросить месье, чтобы он не пил больше, - Аньес меньше всего желала, чтобы он довел себя до полуживотного состояния, подобного отцовскому, - но она справедливо рассудила, что это не ее дело.
Лескюр, как ни странно, больше не пил - разве что иногда засиживался в гостиной за единственным бокалом настойки - и книгой. Иногда он перемещался со всем этим в библиотеку - да и просто просиживал там едва ли не целые дни после обеда.
Аньес часто оказывалась рядом, смахивая пыль, протирая полки. С книгами она старалась обращаться на удивление бережно, словно с хрустальными, хотя большинство из них было в прекрасном состоянии, и им ничего не угрожало.
Как-то раз маркиз во вполне положительном расположении духа зашёл в библиотеку и застал Аньес не просто с книгой в руках - а с книгой раскрытой. Девушка с почти детским восхищением разглядывала гравюру на желтоватой бумаге. Лескюр сразу узнал книгу - "Кларисса".
Аньес с нарастающим удивлением отмечала, что продолжает словно бы оживать, наливаться жизненными силами, как иссохшая рожь, получившая долгожданный глоток дождевой воды. По крайней мере, Аньес почти каждый день открывала в себе новые чувства и переживания, о которых раньше не подозревала. Например, в ней начало пробуждаться любопытство. Сколько она ни говорила себе не лезть не в свое дело, но ее тянуло к неизведанному - потрогать, исследовать, даже попробовать, если это возможно. И самым привлекательным помещением во всем замке оказалась вовсе не кухня, где всегда можно было перехватить от щедрот Мадлен что-нибудь вкусное, а библиотека.
Раньше Аньес книги видела редко - разве что требник в церкви, - и никогда не подозревала, что их может быть так много в одном месте. Иногда, удостоверившись, что она одна, Аньес брала наугад книгу с полки и перелистывала ее, наслаждаясь видом ровных, аккуратных строчек. Написанного она, конечно, не понимала - кто стал бы учить ее грамоте? Зато в некоторых книгах были картинки, и Аньес увлеченно разглядывала их...
Увидев, что ее застукали, она поспешно захлопнула книгу и сунула ее на место. Голову Аньес тут же втянула в плечи - наверняка месье будет зол, увидев, что она отлынивает от работы и без спроса трогает его драгоценные книги - они же, должно быть, стоят очень дорого и предназначены совсем не для ее рук.
- Не бойся, - Сколько раз он повторял эту фразу? - Меня совсем не злит твой интерес к книге.
Он снова взял с полки роман и, потихоньку перелистывая с гравюры на гравюру, давая Аньес время их рассмотреть, неспешно рассказывал:
- Здесь рассказывается история молодой девушки из Англии, Клариссы. Она была добродетельной, но, пожалуй, слишком романтичной на взгляд окружающих и хотела выйти замуж по любви. Один молодой человек, пленившись её красотой, хотел соблазнить её, а Кларисса, любя его, пыталась его изменить. Он пытался всеми силами склонить её к мимолетной связи, но она не поддавалась - и тогда он взял её силой. Оскорблённая и униженная, она умирает, но перед смертью дарует ему прощение - а он, мучимый чувством раскаяния, теряет возможность быть счастливым...
Аньес с опаской наблюдала за тем, как месье приближается к ней, и даже немного попятилась, но он не изменил собственным словам и действительно не отвесил ей даже самого легкого подзатыльника, чему она в очередной раз крайне удивилась. От такого отношения к себе она ужасно стеснялась и тушевалась, потому что всей душой хотела бы достойно отплатить, но понятия не имела, как себя вести и что делать - для месье, похоже, доброта и честность были вещами привычными, а Аньес привыкала к ним с трудом, постоянно вытравливая из себя предчувствие, что рано или поздно эта сказка кончится...
Рассказ о несчастной девушке она прослушала с интересом, сочувственно вздохнув, когда месье закончил говорить, и осторожно заметила:
- Наверное, у вас тут много таких историй. Я вам завидую, месье - вы можете их прочитать.
- В библиотеке несколько сотен книг. Не все из них на французском - некоторые на английском, немецком...вот эта, например, на испанском, - Он указал на корешок потрёпанного издания "Дон Кихота". - А эта - на итальянском, - Он указал на Данте. - Некоторые книги на латыни, но большинство - на французском.
Странная мысль пришла вдруг ему в голову. Почему бы не научить её читать? Вреда от обучения Аньес уж точно не будет, со своими обязанностями она справлялась прекрасно, замок сиял, так что можно было слегка уменьшить её обязанности в пользу занятий...
- Если хочешь - я могу научить тебя читать.
Оно вырвалось почти само собой, но брать слова назад Лескюр и не подумал.
Глаза Аньес широко распахнулись от изумления. Она уставилась на маркиза, как будто видела его впервые. До сих пор она думала, что любой доброте положен предел, но то, что он предлагал, было уже за гранью.
- Вы?.. - выдохнула она, не зная, что ответить. - Но я... я не хочу отбирать ваше время, месье...
Она крепко сжала кулаки, в очередной раз напоминая себе, что говорить необходимо то, что надо, а не то, что хочется. Кто она, в конце концов, такая, чтобы месье добровольно нанимался к ней в учителя?
Во взгляде Аньес он снова прочёл недоверие - но не только. Он был почти уверен в том, что она не против научиться грамоте - просто снова боится, что это обман, что она не заслуживает человеческого отношения...
Гуманизм Лескюра периодически начинал ему отказывать при мысли о родителях Аньес.
- Не волнуйся, у меня его достаточно - а ты можешь просто не так часто убираться. Тебе наверняка тяжело, а замок и без того сверкает чистотой. Я мог бы давать тебе уроки пару раз в неделю...не бойся и честно скажи - ты бы этого хотела?
- Я... я не знаю, - Аньес все еще призывала себя к осторожности, но какая-то часть ее хотела безоглядно довериться месье, и у девушки оставалось все меньше сил сражаться с ней. - Если вам не сложно... то да, конечно.
Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой: ее кормили досыта, не наказывали за проступки, теперь еще хотели научить читать, и все это - не требуя ничего взамен. Да и что Аньес могла бы дать месье? Ни умом, ни красотой она не могла похвастаться, а он отчего-то взялся за нее, вытащил на белый свет, дал возможность жить... и все это - просто так. Аньес трудно было примириться с этой мыслью, но, когда она думала об этом, в груди ее разливалось странное тепло.
***
Вечерами Лескюр ожидал Аньес в библиотеке к шести часам. Она приходила тихо, почти неслышно, всякий раз смущённо медля на пороге и переминаясь с ноги на ногу - и Лескюру всякий раз приходилось позволять ей подойти.
Она оказалась довольно талантливой ученицей - ему почти не с кем было сравнивать, дочерей обучали грамоте гувернантки, но когда-то ему пришлось помогать с учёбой Анри, и тот в конечном итоге умудрился вывести кузена из себя, отвлекаясь на каждую муху и ставя кляксы на дорогой шелковистой бумаге. Аньес не заслуживала положительно ни одного замечания, всякий раз слушала с обострённым вниманием, приоткрыв рот - пару раз Лескюр, не сумев сдержать улыбки, собственноручно его закрывал. Аньес смущалась и краснела, маркиз успокаивал её и всё повторялось. Темнело, они зажигали свечи и засиживались иной раз до самой ночи...
Учиться грамоте неожиданно оказалось легко и очень приятно - каждый день Аньес, будучи занята своей обычной работой, не могла удержаться от того, чтобы смотреть на часы каждые десять минут. Время текло ужасно медленно, а ей хотелось, чтобы поскорее наступил вечер, и она могла пойти в библиотеку, где они с маркизом вместе разбирались в книгах. Аньес, как выяснилось, не знала половины слов, которые встречались ей, и всякий раз испытывала жгучий стыд, когда приходилось тихо спрашивать у месье, что они означают. Он был ужасно терпелив, как и всегда; наверное, другой учитель давно погнал бы ее вон, но он упорно продолжал ее обучение - Аньес старалась не гадать, почему. Она вообще предпочитала не задумываться о подобных вещах: впервые в жизни ей было хорошо, сыто и спокойно, и она старалась как можно сильнее впитать в себя каждое мгновение, осознавая, что счастливая пора ее жизни может кончиться так же внезапно, как и началась.
- "Все хорошо, да горе только в том..." - она изо всех сил старалась читать не по слогам, а произносить слово целиком, - "...что Крыса пл... пла..."
Слово было немного смазанным, и Аньес наклонилась ближе к странице, чтобы разглядеть его. В следующую секунду она соприкоснулась щекой со щекой маркиза, гладкой и прохладной, и все слова разом вымелись из ее несчастной головы.
- Плавает, - поправил Лескюр - но голос был неожиданно тихим - почти шёпотом. Был уже совсем вечер, скоро было пора расходиться и идти спать, однако вечер был таким славным - тепло и уют, любимая библиотека, общество Аньес - а Лескюр внезапно понял, что это общество не просто терпит из благих альтруистических побуждений, нет, оно действительно ему по нраву. Это было странно - людей, с которыми он с удовольствием коротал бы время, прежде было исчезающе мало. Разве что Анри, несмотря на свою излишнюю эмоциональность и ветреность, всегда создавал вокруг себя странный ореол дружелюбия и тепла. Общение с викторией с самого начала было пыткой - поначалу сладкой, а потом просто пыткой, беседой двух глухих, сначала полной надежд, потом - взаимного разочарования. Иногда Лескюр проводил часть вечера с дочерьми, но близняшки быстро уставали от его общества. Мари могла слушать бесконечные истории чуть дольше, да и понимала больше сестёр, но в конечном итоге Лескюр замечал, что она устала от потока информации и отпускал её играть. Иногда ему казалось, что он обречён иметь в собеседниках исключительно книги, слишком пленившие его в недобрый час, так и не давшие ему в полной мере выбраться в мир...
Аньес пришла в этот книжный мир, осторожно переминаясь на пороге, дождалась приглашения и теперь делала первые шаги на пути познания, не пугаясь, жадно, как губка, впитывая и простые орфографию с грамматикой, и какие-то обрывки географии, истории, даже физики, которые перемежали чтение - порой сумбурно и путано. Лескюр не выстроил систему обучения, да вряд ли бы и смог, но всё выходило так, как надо и даже лучше - и он восхищался этим чудом.
Аньес тут же поправилась, отодвигаясь и избегая того, чтобы втихаря покоситься на маркиза. Что она хотела найти в его лице? Наверняка оно было таким же, каким она привыкла видеть - доброжелательным и спокойным... но почему ей так резко перестало этого хватать?
Аньес не могла понять, что с ней происходит. Иногда она даже думала, что заболевает - ее одолевала странная слабость, сердце как будто стучало быстрее и изредка кружилась голова, но не было ни лихорадки, ни болей, ни других признаков хвори. Впрочем, верным лекарством от странного состояния Аньес было, как она заметила, общество месье - очевидно, у него была какая-то склонность к исцелению, потому что, побыв рядом с ним хоть немного, она ощущала невиданный прилив сил и была готова, как ей казалось, свернуть горы, только бы заслужить его одобрение. Но иногда, как сейчас, рядом с ним она замирала и терялась, как будто ждала чего-то... и никак не могла дождаться.
- Можно подвинуть ее ближе? - осторожно спросила она, указывая на книгу. - Я так плохо вижу...
Лескюр молча придвинул к ней книгу и свечу, случайно задев хрупкую тёплую ладошку девушки - и замер, не шевелясь, словно убоявшись спугнуть момент. Аньес ощутимо вздрогнула - и это было достаточным поводом для того, чтобы машинально сжать её руку - и почувствовать на секунду робкое ответное пожатие.
Кажется, только сейчас он начал понимать, насколько ему не хватало подобных простых жестов, простых событий... Нет ничего зауряднее, чем сидеть при свечах и держать за руку девушку, но это казалось ему значительным, точно открытие нового материка, нового света... Должно быть, люди понимали это гораздо раньше, года в четыре - а не в тридцать четыре, очень простую и элементарную истину - человек не может быть один. Со временем эта истина искажалась под влиянием мира, отношения искажались, отношения больше напоминали взаимное пожирание - кому, как не ему, было об этом знать - но начиналось всё именно с этой, простой до ослепительности истины - просто доброжелательное присутствие.
Когда Аньес взяли за руку, у нее ослабели колени, и она непременно упала бы, если б не сидела на стуле. Наверное, никто и никогда за всю ее жизнь не прикасался к ней таким образом - максимумом были подзатыльники от матери, обидные тычки и щипки от сестер и тяжелые, от которых звенело в голове, удары отца. Все остальные предпочитали обходить стороной неказистую замарашку, а маркиз, такой величавый и прекрасный, не гнушался бережно сжимать ее ладонь. Аньес посмотрела на руку маркиза - холеную, белую, с тонкими красивыми пальцами, - накрывшую ее собственную, и зажмурилась, стараясь как можно глубже впечатать себе в память этот момент. Но это длилось лишь секунду - потом она как ни в чем не бывало продолжила читать. Руки, правда, убирать не стала, но маркиз не выказывал ничего против.
***
Дни становились короче, всё чаще с запада задувал пронзительный ветер, моросили дожди и, наконец, однажды под вечер облака собрались в масштабную грозовую тучу.
"Должно быть, последняя в этом году" - отстранёно подумал Лескюр, опуская взгляд на бумаги - очередная ссора крестьян из-за клочка земли. Он вникал в неё уже полтора часа, не в силах сосредоточиться - прежде бы, презрительно фыркнув, разделил кусок земли напополам, не вдумываясь, но общение с Аньес и воспоминания о том, в каком состоянии он впервые увидел её, заставляли его пытаться быть внимательнее и справедливее к людям, волею закона и судьбы попавшим под его покровительство. Тем не менее, это требовало усилий, особенно от человека, плотно застрявшего в своём воображении и мало сталкивавшегося с реальностью (а при столкновениях предпочитавшего плыть по течению, утешая себя многоступенчатыми иллюзиями), так что Аньес, показавшуюся в дверях с чаем, он встретил, как радостного вестника краткого перерыва - но не только поэтому послал ей приветливую, хоть и несколько усталую, улыбку.
С утра в тот день у Аньес все валилось из рук: утренняя яичница подгорела, тряпка при протирке окон так и норовила выскользнуть на пол, ведро с водой, предназначенное для мойки пола, и вовсе опрокинулось, на полчаса превратив гостиную замка в болото. Аньес изрядно намучилась, ползая по полу на коленях и тщательно промокая разлившуюся лужу, и предавалась печальным мыслям о том, что, должно быть, когда она сегодня понесет маркизу вечерний чай, то всенепременно опрокинет чайник ему на голову. Поэтому, заходя в кабинет, она старалась быть как можно более осторожной - подошла к столу едва ли не на цыпочках, осторожно поставила поднос на стол и собралась было уходить, как вдруг за окном прозвучал оглушительный грохот.
У Аньес против воли вырвался крик ужаса. Грозы она боялась больше всего на свете, всякий раз забиваясь первое попавшееся укрытие и мелко трясясь там, пока не смолкнет гром и не утихнет дождь. Мать, бывало, крепко ругала ее за это - своими криками Аньес мешала ей отдыхать, а один раз, впав в какое-то странное исступление, неловко взмахнула рукой и едва не разбила окно. Аньес и сама не могла определить природу своего страха; просто вспышки молний и сопровождавший их грохочущий звук исходили с неба и были тем, что она не могла объяснить. Гроза была в ее воображении чем-то вроде небесной кары, которая могла каждую секунду обрушиться ей на голову, и именно это заставляло Аньес испуганно ежиться и судорожно пытаться спрятаться. Почти не помня себя, Аньес бросилась к столу маркиза с намерением забраться под него и, крепко обняв собственные колени, дождаться, пока все стихнет.
Чай расплескался - хорошо хоть крепкая чашка брессюирского производства уцелела, будучи почти брошенной на стол. При ударе грома Аньес дико вскрикнула и сделала попытку забраться под стол.
Лескюр, как и часто - особенно в последнее время - действовал подсознательно, как-то машинально. С силой обнять Аньес, подхватить с пола, взять на руки и, сделав два шага до кресла, усадить к себе на колени тёплое испуганное существо, сжавшееся и тихо попискивающее, даже не способное удивляться.
- Тише, тише, Аньес, тише, моя девочка... - Язык молол какую-то чушь, независимо от разума, но маркиз не мог остановиться, наверное, не смог бы разжать объятия... - Всё хорошо, это всего лишь обычная гроза, это никакой не кошмар, просто электричество...
Аньес не сразу поняла, что произошло - просто ей почему-то стало очень тепло, и снаружи, и почему-то изнутри. Даже охвативший ее страх будто попятился, как спугнутое животное, и сознание Аньес немного прояснилась. Не без изумления она поняла, что сидит на коленях у маркиза, а он обнимает ее, совсем как... как никто.
- П... простите меня, - прошептала она и хотела высвободиться, чтобы не стеснять его своим присутствием - где это видано, чтобы господин утешал служанку? - но тут до нее донесся новый раскат грома, и она, задрожав с новой силой, уткнулась маркизу в грудь. Он говорил ей что-то, но она не разбирала слов; только за последнее, длинное и странное, ухватилась.
- Эл... электричество? - всхлипнула она, осторожно поднимая на маркиза взгляд. Смотреть ему в глаза ей пришлось себя заставлять - больше всего она боялась увидеть там терпеливую усталость или даже неприязнь.
- Ну да. - Познания Лескюра в физике были довольно смутными и отрывочными, но он попытался объяснить, как мог. - Знаешь, бывает иногда, что до человека дотрагиваешься - и словно что-то ударяет. Говорят, что током бьёт. Или если долго расчёсывать волосы, они начнут липнуть к гребешку и потрескивать. Так вот, это тоже электричество, когда его немного - это ничего. Но оно скапливается в облаках, там его гораздо больше, чем, например, в волосах, и ему надо куда-то деваться - от этого и бывают молнии. Это как если бы в чашку налили слишком много воды, и она начала бы переливаться через край - вот эта проливающаяся вода и была бы похожа на молнии. А гром - это вообще запоздалый звук полёта молнии, его-то бояться точно не стоит.
Лескюр говорил и говорил, размеренно, успокаивающе, гладя Аньес по растрепавшимся светлым кудряшкам, зарываясь в пушистые локоны пальцами, касаясь тёплой кожи - и, если бы не страх Аньес, готов был сидеть так вечно.
Голос месье лился, как тихий ручей, и Аньес с удовольствием прислушивалась к нему - он помогал забыться, отвлечься от того ужаса, что бушевал за окном. Объяснения, конечно, казались ужасно странными, но Аньес была слишком утомлена собственными переживаниями, чтобы вникать в них. Ей и без того было хорошо - объятия маркиза будто обеспечивали ей невидимую защиту, и под этой защитой было удивительно уютно...
- Спасибо, месье... - пробормотала она, неотрывно глядя маркизу в глаза - это будто обеспечивало какую-то связь между ними, которую даже гроза не могла оборвать. - Месье Лескюр...
Последние слова вырвались у нее неожиданно для нее самой. Аньес, конечно же, знала фамилию маркиза, но никогда не произносила ее вслух, рассуждая, что это не для ее языка дело. Но в тот момент в ней будто что-то дрогнула, и она неожиданно ясно представила на секунду, как они могли бы сидеть так же рядом друг с другом - не господин и служанка, взятая им в замок из жалости, а просто - Лескюр и Аньес. Картина могла бы показаться кощунственной, но Аньес внезапно поняла, что ничего в жизни никогда не желала так, как ее воплощения.
Рука Лескюра дрогнула, съехав с растрёпанной причёски Аньес по её виску и нежной щеке - к губам, чуть пухлым, слегка обветренным. Словно завороженный, маркиз провёл по ним самыми кончиками пальцев и вдруг, не говоря ни слова, резко, с силой прижал Аньес к себе, краем сознания отметив изумлённый вздох - но только сильнее обхватив обеими руками худенькое тело. Лескюр крепко зажмурился и сидел так долгие секунды, может, минуты, пока ему не пришло в голову, что Аньес может быть неудобно - он спешно ослабил хватку.
- Извини. - Улыбка вышла немного виноватой. На секунду пришло недоумение - почему он оправдывается перед служанкой? - но тут же развеялось. Не было сейчас ни служанки, ни господина, были два человека, долго лишённые чужого тепла - а может быть дело было не только в этом, а ещё и в том, что два человека были мужчиной и женщиной?
Все-таки маркиз обладал способностью постоянно приводить Аньес в растерянность. Теперь он вздумал извиняться перед ней, а она не знала, что на это ответить. Что на это вообще полагается отвечать? Раньше никто не говорил ей таких слов, раньше... ее все больше захватывало чувство, что она и не жила раньше. Просто спала, ходила по земле, говорила - и то немного. Но в этом было столько же жизни, сколько в забавных куклах на веревочках, которых она видела на ярмарке как-то раз: человек, управлявший ими, дергал их так искусно, что они могли показаться живыми, но все понимали - стоит ему опустить руки, и куклы тут же безжизненно опустятся на землю, став тем, чем и являются - обычным тряпьем.
- Наверное, я пойду... - пробормотала Аньес, осторожно слезая с колен маркиза. Страшно больше не было, да и гроза успела утихнуть - можно было вернуться к своим обычным обязанностям.
- Спасибо вам, - тихо сказала Аньес, поклонившись. - Я не буду больше бояться, простите...
Не хотелось, чтобы она уходила. Хотелось снова прижать её к себе и сидеть так целую вечность - но он не знал, как объяснит своё поведение, наконец, это было бы эгоистично по отношению к Аньес...
- Конечно, - он закашлялся, пожалуй, даже обрадованный этой вынужденной паузе - было странно возвращаться в обычный, полный людей, мир, из более простого и более таинственного, где был только он и Аньес.
- И да - ничего страшного, если ты испугаешься снова. Каждый человек имеет право бояться, это нормально. Я не в обиде на тебя, наоборот... - Последнее слово едва не заставило его вспыхнуть краской, как мальчишку.
Выходя из кабинета, Аньес поднесла к лицу собственные ладони и сделала глубокий вдох - кожа сохранила еле уловимый запах маркиза, одновременно чужой и ставший родным. Надеясь, что запах сохранится как можно дольше, Аньес крепко сжала кулаки и быстро пошла, почти побежала вниз по лестнице.
"Все-таки он не человек, - мелькнула у нее в голове вовсе не пугающая, а какая-то веселая мысль. - Люди просто не могут быть такими добрыми".
@темы: твАрения, дружеское, вандейское, святой с каролингом
-
-
04.04.2015 в 19:11Мне очень нравится, что они развиваются так неспешно и постепенно - и, если можно так выразиться, соответствуют логике чувств обоих участников, у которых с чувствами всё весьма непросто, особенно у Аньес.
Для нее главное, что происходит в этой части отыгрыша - пробуждение, а затем и счастливое утоление душевного и интеллектуального голода. Очень люблю такие сюжетные ситуации - потому что это, на мой взгляд, одна из самых важных и ценных вещей, которые могут происходить с любым человеком.
и засел в гостиной с бутылкой травяной настойки
А зачем он стал пить именно эту... ну, не гадость, но сомнительный напиток? Неужели не нашлось приличного вина, анжуйского там или еще какого-нибудь? Или он специально выбрал самый крепкий алкоголь из всего, что было доступно в запасах Клиссона?
Все-таки в чем-то мужчины совершенно друг от друга не отличались - месье, при всем своем господском происхождении и доброте своей души, вел себя точь-в-точь как отец Аньес, напившись
Вот так в неокрепших умах и зарождаются идеи равенства всех сословий!)))
Обычно пробуждение Лескюра напоминало выползание из могилы беспокойного мертвеца.
Он из тех, для кого утро начинает становиться добрым не раньше полудня? Как я его понимаю...
ей неожиданно захотелось... пошутить? Кажется, это называлось именно так.
Господи, у нее даже это - впервые в жизни. Несчастная девочка. Но на глазах у нас становящаяся бесконечно счастливее, чем была.
Раньше Аньес книги видела редко - разве что требник в церкви
Наверное, она и в руках их держит впервые, раньше только видела издалека.
Зато в некоторых книгах были картинки, и Аньес увлеченно разглядывала их...
Еще бы! Для нее это тоже в новинку. Думаю, единственные "картинки", которые она могла видеть раньше - это росписи (возможно, еще витражи) в ее родной деревенской церкви, которые вряд ли отличались высоким качеством.
- Здесь рассказывается история молодой девушки из Англии, Клариссы.
Если бы ей попалась "Памела", то ситуация вышла бы более чем красноречивой - история юной служанки, которая стойко сопротивлялась домогательствам своего хозяина, так что в результате он женился на ней.)) Хотя подозреваю, что Аньес на нынешнем этапе отношений с Лескюром даже в голову не может взбрести, что между ними возможно то же, что в этом романе.
- В библиотеке несколько сотен книг. Не все из них на французском - некоторые на английском, немецком...вот эта, например, на испанском, - Он указал на корешок потрёпанного издания "Дон Кихота". - А эта - на итальянском,
Тут я задумалась - а знает ли Аньес вообще о существовании других стран с другими языками? Мне кажется, что она должна знать про Англию - просто потому, что в ходе вандейского восстания, на фоне которого прошла часть ее детства, Англия постоянно поминалась как источник помощи, оружия и т.п. (особенно если в AU отыгрыша Англия напрямую участвовала в восстановлении французской монархии, прислав свои войска).
Что касается иностранных языков, то Аньес точно должна знать о латыни - просто потому, что на ней идут церковные службы, читают молитвы, и понятно, что это какой-то другой язык, похожий на ее родной только отдельными словами.
когда-то ему пришлось помогать с учёбой Анри, и тот в конечном итоге умудрился вывести кузена из себя, отвлекаясь на каждую муху и ставя кляксы на дорогой шелковистой бумаге.
Вот бы кому не помешала пара подзатыльников для стимуляции усидчивости!)) С ним, балбесом, занимаются, а он дурака валяет.
Аньес пришла в этот книжный мир, осторожно переминаясь на пороге, дождалась приглашения и теперь делала первые шаги на пути познания, не пугаясь, жадно, как губка, впитывая и простые орфографию с грамматикой, и какие-то обрывки географии, истории, даже физики, которые перемежали чтение - порой сумбурно и путано. Лескюр не выстроил систему обучения, да вряд ли бы и смог, но всё выходило так, как надо и даже лучше - и он восхищался этим чудом.
Как это всё прекрасно. Развитие человека, доставляющее радость и тому, кто этим развитием руководит.
И совершенно замечательная сцена с грозой и разговором об электричестве, которая - уже сейчас видно - стала началом новой стадии их взаимоотношений. Нового этапа осознания ими обоими своих чувств, хотя у Лескюра это, естественно, протекает иначе, чем у Аньес - хотя бы потому, что у него гораздо больше жизненного опыта, в частности, есть опыт любви. У нее-то в этом смысле совсем ничего, она даже не понимает, что начинает влюбляться - ей не с чем сравнивать свои совершенно новые и незнакомые ощущения...
-
-
05.04.2015 в 02:28Абсолютно согласна
Или он специально выбрал самый крепкий алкоголь из всего, что было доступно в запасах Клиссона?
Именно. Чтобы напиться поскорее - вина всё-таки ему нужно полную бутылку выпить. К тому же, подозреваю, за время своего житься с Викторией он его уже столько выпил, что смотреть на него не может.
Он из тех, для кого утро начинает становиться добрым не раньше полудня? Как я его понимаю...
Я тоже)
Наверное, она и в руках их держит впервые, раньше только видела издалека.
Ну а откуда было бы...
Еще бы! Для нее это тоже в новинку. Думаю, единственные "картинки", которые она могла видеть раньше - это росписи (возможно, еще витражи) в ее родной деревенской церкви, которые вряд ли отличались высоким качеством.
Как правило, стены в церквях там не расписаны, но витражи, в принципе, достаточно неплохие (правда, из того, что мы видели, это, в основном, уже 19 век).
Если бы ей попалась "Памела", то ситуация вышла бы более чем красноречивой - история юной служанки, которая стойко сопротивлялась домогательствам своего хозяина, так что в результате он женился на ней.)) Хотя подозреваю, что Аньес на нынешнем этапе отношений с Лескюром даже в голову не может взбрести, что между ними возможно то же, что в этом романе.
Всё проще - авторы просто не вспомнили про "Памелу"
Тут я задумалась - а знает ли Аньес вообще о существовании других стран с другими языками?
Думаю, очень смутно слышала. Про другие языки вы упомянули латынь, но она может не связать её с другим языком - если слышит с раннего детства (а французский и латынь всё же достаточно похожи - сравнимо с русским и церковнославянским), то она её понимает - хотя не может говорить.
Про Англию знает, возможно, что-то краем уха слышала про Италию (ибо Ватикан), разумеется, представляет, что где-то далеко есть Палестина, но может не задуматься, что, например, герои Священного Писания говорили не на французском и не на латыни.
ей не с чем сравнивать свои совершенно новые и незнакомые ощущения...
Это один из самых любопытных моментов пейринга - и он будет дальше только подчёркиваться, в частности, когда они дойдут до рейтинга - Аньес очень забавно интерпретирует намерения Лескюра ("Месье хочет сделать мне ребёнка? Зачем, у него же уже целых три дочки?")
-
-
05.04.2015 в 21:13Думаю, что, в отличие от чувств, физическая сторона отношений для нее секрета не представляет: когда вся семья - дети и нестарые еще родители - ночует в одной комнате, то тут волей-неволей просветишься в области секса. Опять же, деревенские праздники, посиделки и т.п., где общается вся молодежь и все у всех на виду; да и разговоры соответствующие... Кстати, а пытался ли кто-то из ровесников к ней приставать? Мне кажется, что Аньес не пользовалась популярностью из-за своего замкнутого и отстраненного характера, и внешность у нее обычная.
"Все-таки он не человек, - мелькнула у нее в голове вовсе не пугающая, а какая-то веселая мысль. - Люди просто не могут быть такими добрыми".
Мне кажется, что Лескюр может вызывать у нее какие-то церковные ассоциации - со статуями святых, или с их изображениями на витражах - просто потому, что для крестьянской девушки это единственные "возвышенные люди", не похожие на обычных окружающих ее людей общим обликом, выражением лиц, тем, что не являются участниками повседневной жизни... не знаю, как лучше выразиться.
Технический вопрос: кто из вас за кого из персонажей пишет? Я правильно поняла, что вы - за Лескюра, а Электра - за всех, чей текст идет курсивом?
-
-
05.04.2015 в 21:27Да. Когда Анри появится в следующий раз, скорее всего, будем за него писать по очереди.
Кстати, а пытался ли кто-то из ровесников к ней приставать?
К ней в своё время пытался приставать один из старших братьев, "неудачный" даже по меркам этой семьи. Это весьма интересная история, но спойлерная
Мне кажется, что Лескюр может вызывать у нее какие-то церковные ассоциации
Когда Электра это написала, у меня первая ассоциация, если честно, была с вампиром
-
-
29.02.2024 в 07:18Посетите также мою страничку
gmcguire.digital.uic.edu/mediawiki/index.php?ti... открытие иностранного счета уведомить налоговую
33490-+