- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Кажется, наша учебка решила, что давно её не поминали, как филиал ада, и решила устроить мне расписание, достойное этого няшного заведения.
А ещё завтра две пары французского в продолжающей группе, я не знаю дз, я боюсь, что у меня днищный уровень, я истерю и жру.
Еда - это то, что в мире стабильно хорошо и утешительно.
А ещё завтра пара истории страны с Бовыкиным. Если я не окончательно облажаюсь и не сдохну на французским (ПЕРВАЯ ПАРА У ВЕЧЁРКИ, КАРЛ!!!), то у меня будет полтора часа смысла жизни и гедонирования. Он офигенный лектор всё-таки. И вообще препод классный, хотя все, кто узнаёт, что я иду к нему в дипломники, смотрят на меня, как на камикадзе.
Устал. Боюсь. Изнервничался. Не выспался. Периодически задумываюсь, зачем мне оно надо.
Когда-то я был маленьким и наивным шевалье, только открывшим Вандею и мечтавшим заниматься ей. Теперь я понимаю. что даже если я полностью отойду от этой эпохи, что-то навсегда останется со мной. Я могу забыть интересные события, личностей, битвы, процессы...
Но одна холодная, снежная зима навсегда останется с Анном д'Ивер.
Потому, что он в каком-то смысле явился оттуда - de l'hiver de 1794 AD.
И место в его сердце для Мориса д'Эльбе найдётся, как находилось гораздо дольше, чем можно вообразить.
Я всякий раз так подкрепляю себя, когда кажется, что готов сдаться, что все усилия напрасны.
Моя жизнь далеко не всегда - цель, стремление, желание. Когда совсем плохо, она - служение выбранному идеалу.
Просто соскрести себя с кровати и пойти вперёд. С пафосными заламываниями рук, пустыми обещаниями, истериками, выматыванием чужих нервов, за которое потом стыдно, селфхармом, постоянным тошнотворным рефреном "все, кто рядом с тобой, только из жалости, и даже д'Эльбе считает тебя грязным ничтожеством", постоянной невротической боязнью насмешки, оскорбления, презрения даже от самых близких.
Не рыдать, не показывать посторонним, что тебе плохо.
Ползти - или хотя бы лежать по направлению к цели.
Я люблю осень. И зиму тоже люблю. Это время умирания.
Мне никогда не заходила эстетика жизни. В четыре я доводил мать до истерики регулярным "я хочу на Небо", позже регулярно обдумывал свои похороны, в подростковом возрасте ходил во всём чёрном и с истерикой выбивал у матери право на серёжки-черепа.
Я боюсь много чего, но только не смерти. Я люблю кладбища. Там тихо. Вечный покой, не то что среди живых.
И профессию я, по сути, выбрал такую, чтобы иметь дело с мёртвыми.
Мне всегда казалось, что они добрее и сострадательнее живых. Кое-кто, плотно увлекавшийся посторонним, говорил мне, что покойникам обычно нет дела до нас.
Наверное, я исключение. Или просто их достал...
Облетают листья. Прекрасное время медленной смерти мира.
А ещё завтра две пары французского в продолжающей группе, я не знаю дз, я боюсь, что у меня днищный уровень, я истерю и жру.
Еда - это то, что в мире стабильно хорошо и утешительно.
А ещё завтра пара истории страны с Бовыкиным. Если я не окончательно облажаюсь и не сдохну на французским (ПЕРВАЯ ПАРА У ВЕЧЁРКИ, КАРЛ!!!), то у меня будет полтора часа смысла жизни и гедонирования. Он офигенный лектор всё-таки. И вообще препод классный, хотя все, кто узнаёт, что я иду к нему в дипломники, смотрят на меня, как на камикадзе.
Устал. Боюсь. Изнервничался. Не выспался. Периодически задумываюсь, зачем мне оно надо.
Когда-то я был маленьким и наивным шевалье, только открывшим Вандею и мечтавшим заниматься ей. Теперь я понимаю. что даже если я полностью отойду от этой эпохи, что-то навсегда останется со мной. Я могу забыть интересные события, личностей, битвы, процессы...
Но одна холодная, снежная зима навсегда останется с Анном д'Ивер.
Потому, что он в каком-то смысле явился оттуда - de l'hiver de 1794 AD.
И место в его сердце для Мориса д'Эльбе найдётся, как находилось гораздо дольше, чем можно вообразить.
Я всякий раз так подкрепляю себя, когда кажется, что готов сдаться, что все усилия напрасны.
Моя жизнь далеко не всегда - цель, стремление, желание. Когда совсем плохо, она - служение выбранному идеалу.
Просто соскрести себя с кровати и пойти вперёд. С пафосными заламываниями рук, пустыми обещаниями, истериками, выматыванием чужих нервов, за которое потом стыдно, селфхармом, постоянным тошнотворным рефреном "все, кто рядом с тобой, только из жалости, и даже д'Эльбе считает тебя грязным ничтожеством", постоянной невротической боязнью насмешки, оскорбления, презрения даже от самых близких.
Не рыдать, не показывать посторонним, что тебе плохо.
Ползти - или хотя бы лежать по направлению к цели.
Я люблю осень. И зиму тоже люблю. Это время умирания.
Мне никогда не заходила эстетика жизни. В четыре я доводил мать до истерики регулярным "я хочу на Небо", позже регулярно обдумывал свои похороны, в подростковом возрасте ходил во всём чёрном и с истерикой выбивал у матери право на серёжки-черепа.
Я боюсь много чего, но только не смерти. Я люблю кладбища. Там тихо. Вечный покой, не то что среди живых.
И профессию я, по сути, выбрал такую, чтобы иметь дело с мёртвыми.
Мне всегда казалось, что они добрее и сострадательнее живых. Кое-кто, плотно увлекавшийся посторонним, говорил мне, что покойникам обычно нет дела до нас.
Наверное, я исключение. Или просто их достал...
Облетают листья. Прекрасное время медленной смерти мира.