- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Думаю, я не буду оригинален, если скажу, что это был тяжёлый год.
Нет, не так.
Это был год, когда многие узнали о том, что такое кромешная тьма - и я среди них.
Когда я говорил, что хотел бы оказаться в революционной Франции, я имел в виду не то, что вокруг меня начнётся "освободительная" война со всеми и сразу, преследование за белыекокарды ленточки, признание всех и каждого иноагентами Питта и Кобурга, а также мобилизация в 300к человек. И я ничего не смогу изменить и исправить, я буду сидеть и смотреть вживую на то, что моя страна реализует ровно такие же ужасы, которые вызывали у меня дрожь на страницах мемуаров.
Я ничего не смог сделать. Решение пойти на митинг было... это скорее было для себя. Для своей совести. Для того, чтобы с нажимом вывести свою подпись из двух запрещённых слов.
Pas de guerre, vive la paix!
Это никого не спасло. Это не могло никого спасти. Осталась только память о том, что восемь часов подряд меня не считали за человека люди в форме, и это было страшнее полутора часов на морозе в шеренге у дверей ОВД.
"Вы хотели митинговать, ну вот, митингуйте! Что, холодно, да?"
Меня до сих пор трясёт не от угроз посадить в камеру, не от угроз уголовными статьями, не от уродских шуточек, не от страха. Меня трясёт от фразы начальника отделения, громкой и презрительной:
"Что, будете говорить, как вы кровь проливали?!"
И каждый раз, когда я читаю о полицейском насилии, я сижу с мыслью, что мне повезло. Меня не били, не насиловали, не держали сутками, нам даже разрешили взять запасы воды - у кого были - из своих рюкзаков. Мы просто сидели на полу в коридоре, по обе стороны. Мимо меня проходили ноги. Ноги были в защитных штанах, сбоку у них были резиновые дубинки.
Они ехали, чтобы бить ими людей. Они ехали против обычных мужчин и женщин, против старушек, школьников. Против одной моей знакомой, маленькой и худенькой второкурсницы.
Чтобы её душить.
Я не смогу никого спасти. Но обещаю сделать всё, чтобы они заплатили за каждую каплю крови и слёз. Чтобы их не простила сама история, и у меня есть право говорить от имени истории даже формальное - мои два красных диплома исторического факультета МГУ.
Я защитился. Всем, кроме меня, понравилась моя магистерская, мне понравилось то, что эти четыре года оказались не зря. Я не пошёл на торжественное и вообще хоть какое-то награждение - не хотелось нарваться на "патриотические" слоганы и буквы латинского алфавита.
Единственная буква "зет", которую я признаю - это зет-отчёт на работе.
Успешные выпускники МГУ идут работать в МИД. Дивные резко меняют свою жизнь после удачно подобранных таблеток и идут работать продавцом сексшопа. Да, я тоже от себя не ожидал, но мне нравится.
За этот год я чудовищными темпами повзрослел. Или даже постарел. Я вижу фото знакомых в твиттере - у всех в глазах читается всё, что мы пережили. Кто-то клеил плакаты, кто-то помогал депортированным, кто-то волонтёрил в ОВД-инфо. Кто-то ходил на митинг, а кто-то обзванивал все инстанции, чтобы его найти живым. А кто-то просто пережил то, что его любимые фигуристы так или иначе стали вовлечены в государственную пропаганду. Я кое-что знаю и почти всем сделал скидку - я не знаю, что делал бы на их месте.
Рушится почти всё, что я любил. Невозможно уйти от того, что происходит - оно идёт фоном, вымазанной в крови нитью. А если ты забудешь - с тобой в вагон войдут десять росгвардейцев, ты увидишь эти дубинки, и тебя начнёт трясти.
Весь этот год я жил вопреки. Было несколько очень тёмных дней, когда я напоминал себе, кого именно я хочу пережить, до чего хочу дожить, а с пятого этажа об землю насмерть с гарантией не получится.
Я не хочу уезжать. Это моя страна. Каким бы ни было государство - это моя страна, в которой однажды можно будет говорить всё, что ты думаешь, не боясь за это сесть.
Я хотел написать традиционный новогодний флэшмоб, но ограничусь только тем, что я безумно благодарен тем людям, которые поддерживали меня. Среди них внезапно оказался мой отец, совершенно случайно узнавший про мои приключения на митинге и одобривший меня, хотя сам же уговаривал меня не рыпаться. Я почувствовал то, чего хотел все на тот момент четверть века моей жизни - мне не надо соответствовать чужим ожиданиям, чтобы меня любили.
Мой лучший друг был тем, кто нашёл меня в списках ОВД и ночью рванул на такси на Тимирязевскую с намерением хотя бы передать мне воды и ждать у отделения хоть вечность на морозе - чтобы я, с прилипшим каменным выражением лица выйдя из ОВД, рухнул ему на плечо и разрыдался. И каждый раз он успокаивал меня, когда мне всё это снилось.
И если всё внезапно исчезнет, со мной навсегда останется то, что сделало меня тем, кто я есть. Тот, кто сделал. Со мной навсегда останется д'Эльбе, который научил меня, что человечность, жизни невинных людей - это то, за что следует бороться, а если не можешь - жить и стоять на том, что pas de guerre.
Нет, не так.
Это был год, когда многие узнали о том, что такое кромешная тьма - и я среди них.
Когда я говорил, что хотел бы оказаться в революционной Франции, я имел в виду не то, что вокруг меня начнётся "освободительная" война со всеми и сразу, преследование за белые
Я ничего не смог сделать. Решение пойти на митинг было... это скорее было для себя. Для своей совести. Для того, чтобы с нажимом вывести свою подпись из двух запрещённых слов.
Pas de guerre, vive la paix!
Это никого не спасло. Это не могло никого спасти. Осталась только память о том, что восемь часов подряд меня не считали за человека люди в форме, и это было страшнее полутора часов на морозе в шеренге у дверей ОВД.
"Вы хотели митинговать, ну вот, митингуйте! Что, холодно, да?"
Меня до сих пор трясёт не от угроз посадить в камеру, не от угроз уголовными статьями, не от уродских шуточек, не от страха. Меня трясёт от фразы начальника отделения, громкой и презрительной:
"Что, будете говорить, как вы кровь проливали?!"
И каждый раз, когда я читаю о полицейском насилии, я сижу с мыслью, что мне повезло. Меня не били, не насиловали, не держали сутками, нам даже разрешили взять запасы воды - у кого были - из своих рюкзаков. Мы просто сидели на полу в коридоре, по обе стороны. Мимо меня проходили ноги. Ноги были в защитных штанах, сбоку у них были резиновые дубинки.
Они ехали, чтобы бить ими людей. Они ехали против обычных мужчин и женщин, против старушек, школьников. Против одной моей знакомой, маленькой и худенькой второкурсницы.
Чтобы её душить.
Я не смогу никого спасти. Но обещаю сделать всё, чтобы они заплатили за каждую каплю крови и слёз. Чтобы их не простила сама история, и у меня есть право говорить от имени истории даже формальное - мои два красных диплома исторического факультета МГУ.
Я защитился. Всем, кроме меня, понравилась моя магистерская, мне понравилось то, что эти четыре года оказались не зря. Я не пошёл на торжественное и вообще хоть какое-то награждение - не хотелось нарваться на "патриотические" слоганы и буквы латинского алфавита.
Единственная буква "зет", которую я признаю - это зет-отчёт на работе.
Успешные выпускники МГУ идут работать в МИД. Дивные резко меняют свою жизнь после удачно подобранных таблеток и идут работать продавцом сексшопа. Да, я тоже от себя не ожидал, но мне нравится.
За этот год я чудовищными темпами повзрослел. Или даже постарел. Я вижу фото знакомых в твиттере - у всех в глазах читается всё, что мы пережили. Кто-то клеил плакаты, кто-то помогал депортированным, кто-то волонтёрил в ОВД-инфо. Кто-то ходил на митинг, а кто-то обзванивал все инстанции, чтобы его найти живым. А кто-то просто пережил то, что его любимые фигуристы так или иначе стали вовлечены в государственную пропаганду. Я кое-что знаю и почти всем сделал скидку - я не знаю, что делал бы на их месте.
Рушится почти всё, что я любил. Невозможно уйти от того, что происходит - оно идёт фоном, вымазанной в крови нитью. А если ты забудешь - с тобой в вагон войдут десять росгвардейцев, ты увидишь эти дубинки, и тебя начнёт трясти.
Весь этот год я жил вопреки. Было несколько очень тёмных дней, когда я напоминал себе, кого именно я хочу пережить, до чего хочу дожить, а с пятого этажа об землю насмерть с гарантией не получится.
Я не хочу уезжать. Это моя страна. Каким бы ни было государство - это моя страна, в которой однажды можно будет говорить всё, что ты думаешь, не боясь за это сесть.
Я хотел написать традиционный новогодний флэшмоб, но ограничусь только тем, что я безумно благодарен тем людям, которые поддерживали меня. Среди них внезапно оказался мой отец, совершенно случайно узнавший про мои приключения на митинге и одобривший меня, хотя сам же уговаривал меня не рыпаться. Я почувствовал то, чего хотел все на тот момент четверть века моей жизни - мне не надо соответствовать чужим ожиданиям, чтобы меня любили.
Мой лучший друг был тем, кто нашёл меня в списках ОВД и ночью рванул на такси на Тимирязевскую с намерением хотя бы передать мне воды и ждать у отделения хоть вечность на морозе - чтобы я, с прилипшим каменным выражением лица выйдя из ОВД, рухнул ему на плечо и разрыдался. И каждый раз он успокаивал меня, когда мне всё это снилось.
И если всё внезапно исчезнет, со мной навсегда останется то, что сделало меня тем, кто я есть. Тот, кто сделал. Со мной навсегда останется д'Эльбе, который научил меня, что человечность, жизни невинных людей - это то, за что следует бороться, а если не можешь - жить и стоять на том, что pas de guerre.
), осознаю, что у меня куча тараканов, подселенных в разные периоды жизни.
Во-первых - чтобы не читать ещё что-то. Во-вторых - она очень типичная, поэтому по сути моё выступление будет не о ней, а об истории вандейского историописания (разумеется, куда же без господа нашего Эмиля Габори). В принципе это будет интересно.
