[Chevalier Anne d*Hiver]

Название: Старый новый мир (отыгрыш). Шестая часть и Вместо эпилога
Фэндом: Вандея
Авторы:  Chevalier sans nomme,  Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: Не прошло и полугода, как мы с Электрой дописали этот трэш, угар и содомию. В итоге в конце в кучу смешались люди (но, к счастью, только люди )

Шестая часть

Лескюр медленно обернулся и, казалось заледенел - в глупой и весьма предосудительной - чтобы не сказать большего - позе. Дыхание Анри обжигало ему щёку, перекинутое бедро, казалось, было сделано из раскалённого железа.
Но хуже всего был взгляд Аньес.
Не обвиняющий, не гневный - нет. Растерянный и наполненный болью.
Лескюр пытался что-то сказать, но на ум ни шла ни единая фраза, кроме жалкого и пошлого: "Это не то, что ты подумала".
Она всё думала правильно. Бог весть, знала ли она прежде о содомии, но их нагота, раскрасневшиеся лица, расслабленность, едва не состоявшийся поцелуй... Его невеста была слишком умна для того, чтобы подумать что-то иное.
Даже покаяться он не смог бы - ни перед ней, ни даже перед Богом. Он не изменил бы ничего - ни ночи в борделе, ни этого вечера, как не отказался бы встретить Аньес. Она и Анри были полноправными хозяевами его сердца на равных, до ниточки равных правах.

В первую секунду Аньес показалось, что от боли она ослепла, но нет, у нее просто помутилась в глазах и подогнулись колени; чтобы не упасть, она схватилась одной рукой за стену, а другой прикрыла рот, сдерживая рвущийся из груди вскрик. В груди у нее разом стало совсем пусто, точно кто-то невидимой рукой вырвал оттуда сердце, и оттого кровь у нее в жилах захолодела и остановилась. Аньес не могла поверить тому, что видит, но пришлось безжалостно заставлять себя делать это - месье, обнаженный, лежал на диване в обнимку со своим братом, и их поза, их выражения лиц, с какими они смотрели друг на друга, сразу выдавали то, что между ними произошло.
Это было невозможно, это было ужасно, и не могло быть ничего хуже этого. Дело было даже не в том, что они оба были мужчинами - хотя Аньес, всегда спавшая на проповедях, смутно помнила, что это один из самых жутких грехов, на какой способен человек. Дело было в том, что месье все это время притворялся, что любит Аньес и заботится о ее судьбе - на самом деле, ему было наплевать. Может, он только потому и взял ее в дом, что она была чем-то похожа на его брата: такая же светлокожая и белокурая, она вполне могла временно заменить месье Анри в постели маркиза...
Не проронив ни слова (да и что тут можно было сказать?), Аньес отступила и, заливаясь слезами, побежала прочь по коридору. В этот момент она ненавидела весь мир, начиная с себя самой, позволившей так легко себя обмануть, и единственным ее желанием было - оказаться как можно дальше от Клиссона, даже если это означало покончить с собой.

Уже давно Лескюр не испытывал такого жгучего, такого искреннего желания провалиться сквозь землю, а ещё лучше - заткнуть уши, зажмурить глаза и забраться в самый дальний угол самой тёмной комнаты Клиссона, чтобы никогда уже оттуда не выйти. Нежное тепло, поселившееся было в груди, мгновенно и жестоко сменилось могильным холодом и чувством вины, которую он не имел ни сил, ни возможности искупить.
Маркиз попытался заставить себя вернуться к реальности, в которой он изменил любимой женщине с любимым мужчиной и даже сделал робкую попытку понять, что сейчас следует сделать. Следовало бы одеться и догнать Аньес, что-то объяснить или, во всяком случае, проследить, чтобы она ничего с собой не сделала, но он не думал, что сейчас она имеет желание выслушивать его оправдания.
Лескюр растеряно, точно потерявшийся ребёнок, огляделся по сторонам и столкнулся взглядом с Анри.

У кузена был настолько дикий взгляд, что Анри испугался, что тот одномоментно свихнулся - в конце концов, иначе, как помешательством, это было не объяснить. Положение приобрело настолько скверный оборот, что и самому Ларошжаклену стало не по себе - он вовсе не был склонен злорадствовать над поверженной соперницей, как сделали бы многие на его месте; наоборот, его начала затапливать волна отчаянного стыда за все: за то, что он нарушил семейную идиллию Лескюра, только-только обретшего покой после всех душевных потрясений, за то, что не удержался и пришел к нему вместо того, чтобы запереть в себе эти ненужные, разрушительные чувства, и покорно ждать, пока они перекипят и испарятся, оставив после себя лишь воспоминание, за то, наконец, что причинил боль и этой девочке, которая явно не заслужила ничего подобного...
- Что ты смотришь? - вопросил он, пожалуй, слишком резко, но его волнение было слишком велико, чтобы он мог подбирать слова. - Скорее, останови ее!

Словно постепенно отмирая, Лескюр медленно поднялся, заодно подняв с пола носовой платок, выпавший из кармана, и неловко, неаккуратно стёр с себя следы произошедшего. Одевался он тоже ужасно медленно и неловко, точно слепой, не попадая руками в рукава, а ногами - в чулки и штанины. Вид у него так и остался неловким и встрёпанным, но это было уже неважно - Анри был прав, тысячу раз прав. В душе мелькнула горячая благодарность кузену - он всегда находил нужное решение быстро, в то время как Лескюр, ограниченный во времени, тут же терялся и нервничал, чтобы не сказать - паниковал.
Бросив последний взгляд на кузена, тоже начавшего одеваться, Лескюр стремительно покинул библиотеку. На языке осталось вертеться "я не хотел, чтобы вышло так" - но он проглотил эту фразу. Анри и так знал это, а Аньес...он не знал, что скажет Аньес. И захочет ли она вообще терпеть его присутствие...
Он всё ещё не знал, что сказать, когда услышал глухие рыдания, доносившиеся из её комнаты и медленно, обречённо потянул за ручку незапертой двери.

Аньес не понимала, почему ноги принесли ее в ее спальню - наверное, она хотела, перед тем, как уйти, забрать с собой какие-то вещи, но, оказавшись в уютной, совсем недавно обставленной комнате, с такой силой ощутила свое ничтожество, что, тяжело осев на пол, предалась безутешным рыданиям. Все, что было у нее теперь, дал ей месье: начиная от вещей и побрякушек и заканчивая ребенком, который рос у нее в животе. Даже саму ее суть месье словно бы извлек из-под толстого слоя стылой грязи, под которым она была погребена, и вручил Аньес; не будет его - и от нее самой ничего не останется. Осознавать это было больно до пронзительной рези в груди - Аньес слабо надеялась, что не выдержит этого и упадет замертво, но вопреки всему продолжала жить секунда за секундой, хоть смысл этой жизни и был безвозвратно потерян.
Услышав скрип двери, она даже не шелохнулась. Месье сделал из нее то, чем она являлась сейчас, и так же просто мог отобрать то, что ранее подарил от щедрот своих. Аньес была полностью в его власти, но ей было все равно, что еще он удумает сделать с ней.

Язык словно присох к нёбу. Он не знал, что может сказать ей. "Прости" звучало глупо и жалко, "Я виноват" было ложью, ведь он не чувствовал за собой никакой вины - разве что за то, что причинил боль двум людям, которых любил. Поэтому Лескюр просто тихо, почти неслышно подошёл к Аньес и опустился на пол рядом с ней, ожидая, пока утихнут её рыдания и борясь с желанием дотронуться до её руки - ему казалось, что он не имеет права касаться её той рукой, что жалкие минуты назад бесстыдно ласкал Анри.
К тому времени, когда всхлипы Аньес стали тише, он нащупал нужную фразу, точно верную ноту в гамме.
- Я люблю вас обоих. Одинаково. И никому не хотел причинять боль.
Это всё равно звучало жалко, словно оправдание. Лескюр был противен сам себе, но счёл это частью расплаты за собственные любовные метания.

Когда месье заговорил, Аньес вздрогнула. Она с трудом понимала его слова, точно он произносил их на другом языке. Напрасно месье надеялся, что это успокоит ее - ее боль и обида никуда не ушли, а только усилились, точно месье подбросил щедрую охапку сухих дров в разгорающийся костер.
- Почему тогда мне так плохо? - вопросила она, некрасиво размазывая слезы по лицу. - Вы с самого начала хотели, чтобы так было, да? И ничего не говорили мне?
Краем глаза она видела, что в коридоре маячит фигура месье Анри - тот несмело топтался возле дверного проема, не решаясь попасться на глаза ни маркизу, ни самой Аньес, которая, впрочем, не испытывала и тени злости, какая приличествует обманутой невесте. Она не хотела ни злиться, ни мстить, ни бороться - только того, чтобы все это закончилось.

- Нет. Я не хотел. Прости меня, пожалуйста.
Он мог бы начать говорить, что ничего не знал, не мог решить, не думал, что его чувства к Анри далеко не братские, но всё это вряд ли имело для неё значение. Лескюр почувствовал, как его затапливает с головой беспомощное чёрное отчаяние, и почти бессознательно схватил всё же ледяную, безвольную руку Аньес и крепко сжал, возможно - в последний раз. От этой мысли стало так невыносимо больно, что на глаза навернулись слёзы, и он только усилием воли заставил себя не разрыдаться. Это было бы совсем уж глупо и дёшево.

Аньес даже не ощутила того, что месье крепко сжал ее руку, ибо та словно занемела от одного его прикосновения. Что маркиз чувствовал сейчас, для Аньес было тайной за семью печатями; поглощенная с головой своими собственными переживаниями, она очень вяло могла представить себе чужие.
- Наверное... - начала она, слабо пытаясь высвободить свою ладонь из цепких пальцев маркиза, - наверное, мне лучше уйти...
- Нет, - внезапно раздался над их головами решительный голос месье Анри.
Он, бросив мяться на пороге, бесшумно зашел в сторону и замер за спиной месье Лескюра; его лицо было необычайно бледно, губы - поджаты в мучительной гримасе, но глаза горели такой решительностью, что Аньес на секунду стало страшно.
- Это я во всем виноват, - твердо сказал месье Анри и, наклонившись, положил руку маркизу на плечо. - Мне лучше будет уехать, Луи. Забудь обо всем этом. А вам, мадемуазель, - он впервые обратился к Аньес напрямую, и она обомлела, до того непривычно ей было слышать это в его устах, - я приношу свои глубочайшие извинения. Я не знаю, о чем я думал, но... больше я не побеспокою ни вас, ни месье Лескюра. Даю слово.

В желудок провалился холодный ком.
Анри всегда был решительным. Анри всегда знал, что делать. Порой Лескюр забывал, что кузен младше него и чувствовал младшим и беспомощным себя.
И он знал, что если Анри на что-то всерьёз решился, то остановить его может только смерть.
Поэтому Лескюр не сказал ни слова против, хотя в груди было больно, как не было никогда. Он знал Анри с рождения, и сама мысль о том, что это была их последняя встреча, была невыносимой.
Анри дал слово вслух. Его кузен - про себя.
Что что бы не случилось - он обязательно найдёт способ увидеть Анри вновь, снова говорить с ним и видеть его улыбку, гладить золотистые кудри и слышать его голос...
Но сейчас он не сказал ни слова, держа Аньес за руку.

Посмотрев на лицо маркиза, Аньес поняла, каких невероятных душевных усилий стоит ему отпустить месье Анри, столь благородно решившего пожертвовать... черт его знает, чем именно, но и по нему видно было, что эта жертва дается ему нелегко. Она была лишней здесь, это бы и слепой заметил, и если она хотела доказать хотя бы себе, что еще чего-то стоит, и уроки, данные ей месье Лескюром, не прошли даром, то ей не стоило лукавить в такой момент. Поднявшись, она взглянула на месье Анри с решительностью не меньшей, чем его собственная.
- Нет, - возразила она, стараясь смотреть прямо и холодно. - Это мне лучше уйти, месье. Я не вправе мешать вам.
- Мешать? - он в удивлении приподнял густые светлые брови. - Мадемуазель, это вы должны меня простить, что я нарушил ваше счастье. Не вините месье Лескюра, он лишь...
- Я все понимаю, - сказала Аньес с нажимом, - и именно поэтому мне следует уйти.
Месье Анри, кажется, начал всерьез кипятиться. В его голосе заклокотали нотки глухой ярости.
- Позвольте мне усомниться в том, что вы все понимаете, мадемуазель. Вы нужны месье Лескюру, и...
- Вы нужны ему больше, - упорствовала Аньес. - Вы знаете друг друга с детства, а я всего лишь...
- Вы всего лишь носите его ребенка, которого он, несомненно, признает, - отбрил месье Анри. - Позвольте, не совершайте опрометчивых поступков, ведь того, что было сегодня, больше не повторится.
Это было похоже на разговор с глухой стеной. До сих пор месье Анри не вызывал у Аньес сомнений в своей сообразительности, и поэтому она начала подозревать, что он просто-напросто над ней издевается.
- Прекратите это, - строго заметила она. - Я вам не ровня, но это не значит, что я настолько глупа.
- Это не значит, что я настолько жесток, чтобы лишать вас счастья, - месье Анри упрямо наклонил голову, точь-в-точь бык, которого силком пытаются вытащить из загона. Аньес подумала, что еще чуть-чуть - и она кинется на него с кулаками, дабы вбить в него силой то, что он не желал понимать словесно.

Лескюр растеряно переводил взгляд с одного возмущённого лица на другое. Спорщики были неуловимо похожи - особенно своей горячностью и готовностью причинить друг другу счастье даже против воли. Они всё повышали голос, и он даже испугался, что всё станет ещё серьёзнее. не хотелось бы обратить на себя их закипающий гнев - поэтому он не сразу собрался с силами, чтобы перебить их робким:
- А почему кому-то из вас обязательно надо уйти?
Решение показалось ему гениальным в своей ослепительной простоте.
- Зачем уходить? - повторил он, убедившись, что спорщики с недоумением перевели на него взгляд. - Я люблю вас обоих и не хочу терять никого из вас, понимаете? - он словно бы объяснял какую-то сложную истину маленьким детям. - Почему вы не хотите остаться оба - или для вас это невозможно? Почему?

Заслышав сдавленный, робкий голос месье, Аньес примолкла и медленно повернула голову в его сторону. То же самое сделал и его соперник, подавившись очередной гневной репликой.
- Как ты себе это представляешь, Луи? - поинтересовался он нормальным, почти ласковым тоном. - В браке не может быть троих. Оставь это и дай мне спокойно уйти...
- И далось же вам это "уйти", месье, - фыркнула Аньес, которой недавнее потрясение явно добавило храбрости; еще недавно она боялась лишний раз поднять взгляд на месье Анри, а теперь, когда ей нечего было терять, не гнушалась осадить его. Он посмотрел на нее с глухим раздражением.
- Я всего лишь хочу, чтобы Луи... то есть, месье Лескюр был счастлив.
- Я тоже этого хочу, - ответила она. - Благодаря ему я стою здесь. Если бы не он, я бы, наверное, умерла. У меня не меньше причин желать ему счастья.
- И что вы предлагаете?
Аньес мелко пожала плечами. Ее начала бить мелкая дрожь, и она, боясь, что упадет, непроизвольно прикрыла живот крепко сцепленными ладонями.

Лескюр, наконец, тоже поднялся на ноги. Они казались ему ватными, но продолжать разговор с пола было глупо. К тому же Аньес явно было нехорошо, и он на всякий случай встал чуть ближе к ней, чтобы, в случае нужды, подхватить её.
- Кто сказал, что в браке не может быть троих? Закон? Ну так мы и не пойдём втроём под венец. Кто запретит мне любить тех, кого я люблю? Или ты боишься общественного мнения, дорогой кузен? - Лескюр даже улыбнулся при этой мысли - настолько не вязался образ Анри с чопорностью и следованию навязанным обществам понятиям о правильном и неверном.
- Или ты слишком ревнив? Не хочешь делить меня ни с кем? - Маркиз, чуть сощурившись, вглядывался в лицо кузена. - Прости, что моё сердце занято не только тобой одним. Но я не хочу, чтобы ты уходил, как не хочу, чтобы уходила Аньес. Если кто-то из вас почтёт за лучшее для себя уйти - я смирюсь, но не надо приносить себя на алтарь моего счастья, Бога ради!

Все в голове Анри перемешалось, складываясь в какую-то ужасно далекую от реальности картину. Если все, что произошло до этого, он еще мог уложить в своем сознании, то решение, предлагаемое Лескюром, казалось ему бредом сумасшедшего. Похоже, кузен действительно помешался - об этом же говорил и нездоровый блеск его глаз.
- Я... я не боюсь, - растерянно произнес Анри. - Я думаю не о том, что скажут в обществе. Я думаю о тебе.
Искоса он глянул на девчонку - та, взъерошенная и заплаканная, сейчас походила на маленького звереныша, готового оскалить зубы, и смотрела на него с каким-то немым осуждением. Кажется, она была готова вслед за Лескюром сойти с ума, но Анри не был бы собой, если бы не попытался, следуя своему вечному упрямству, в последний раз воззвать к его разуму.
- Ты подумал, каково будет тебе самому? - спросил он, внимательно глядя, как реагирует кузен. - То, что ты живописал мне... это не будет разъедать тебя изнутри? Подумай, ведь одному из нас может быть лучше покинуть тебя.
Он говорил слово "покинуть" без сомнения, не подпуская к себе даже слабое искушение заверить Лескюра в том, что они могут остаться друзьями и продолжать общаться, как ни в чем не бывало. Конечно же, они не могли. И рано или поздно не удержались бы вновь.

Лескюр с недоумением взглянул на кузена.
- Разъедать? Скорее уж мне причинит боль потеря кого-то из вас. Неужели ты не можешь понять, - Лескюр шагнул вперёд и легко коснулся его плеча кончиками пальцев, отчего Анри дёрнулся, точно его ударили, - что вы равно дороги мне? Разве ты смог бы выбрать между двумя половинами своего сердца, если ты не можешь жить без них обоих? Разве ты мог бы выбирать между двумя равно дорогими людьми?
В глазах Анри он не видел понимания. Всё оставалось по-прежнему...
- Если ты хочешь уйти - на время, чтобы обдумать, или... - ему с трудом далось это слово, - навсегда, то я не вправе тебя остановить. Ты можешь идти - но ты можешь и вернуться в любой момент.

Нет, это было не безумие. Это было что-то, что Анри был пока не в силах понять и принять. Когда Лескюр дотронулся до него, он невольно вздрогнул, ибо это прикосновение повлекло за собой цепочку воспоминаний о других, недавних, которые до сих пор отдавались во всем теле волнующим жаром. Тщетно стараясь скрыть свое смущение, Анри отступил.
- Я все же лучше уеду сейчас, - произнес он, но без прежней уверенности. - Не... не навсегда. Я вернусь.
И, точно это могло послужить подтверждением его слов, схватил прохладную ладонь Лескюра и прижал ее к губам. Оставалось надеяться, что это скажет кузену достаточно - ибо слова у Анри уже кончились. Ум у него заходил за разум, и кое-как прочистить его могла лишь, как он предчувствовал, бешеная скачка, борьба с бьющим в лицо ветром, то захватывающее чувство движения, которое всегда помогало ему жить.
- До встречи, - сказал он и, коротко поклонившись Аньес на прощание, вышел из комнаты. По счастью, Луи хватило благоразумия не пытаться его остановить.

Оставалось лишь надеяться, что Анри сдержит слово - больше он не иог сделать ничего. Тшль3о надеяться - и обернуться к Аньес, потеряно стоящей чуть позади него, молчавшей всё то время, пока он убеждал Анри...пытался убедить.
Лескюр попытался было снова найти подходящие слова, но этого не потребовалось - у Аньес был такой вид, словно она сейчас упадёт прямо на пол, и он едва успел подхватить её, усадить на постель, обнимая её со смутной надеждой, что она не оттолкнёт его. Конечно, до неё, в отличие от Анри, дошёл смысл его слов, но он боялся всё равно, боялся до дрожи потерять их обоих - и Аньес не меньше, чем Анри.

После всего случившегося Аньес потеряла волю ко всему; ее не особенно заботило, что месье уложил ее в постель и обнял, накрыв одеялом. То, что на нее обрушилось, она с трудом могла переварить, и тем более - представить, как ей теперь жить со всем этим, не сходя с ума от боли и ревности. Тем более, взгляд месье, обращенный на нее, не изменился - там была все та же теплота и нежность, совсем как в те дни, когда они принадлежали только друг другу, и это вгоняло Аньес в смятение. Но, как бы ни было сильно ее беспокойство, утомление все же пересилило - и вскоре она уже дремала, приткнувшись месье под бок, и видела странные, мутные, но удивительно умиротворенные сны.
***
Окрестности Клиссона этой зимой казались просто сказочными. Было удивительно безветренно, снег мирно укрывал землю, шапками лежал на шарах омелы, покрывающих деревья...
В последнее время в замке стало ужасно шумно и суетливо, и Лескюр, хоря и был совершенно доволен причиной этой суеты, всё же не мог постоянно её выносить и приобрёл привычку ежедневно гулять по окрестным рощам, наслаждаясь видами спящей природы и мирной, убаюкивающей тишиной.
В этот раз он забрёл особенно далеко от замка, отойдя почти на лье, и думал было уже вернуться, пока не замёрз и пока ноги ещё не слишком устали, как вдруг впереди по дороге послышался всё приближающийся стук копыт - всадник гнал коня без жалости, и это встревожило маркиза - какую весть мог принести неизвестный пришелец?
Однако когда из-за поворота показался взмыленный серый в яблоках конь, Лескюр только замер, не веря своим глазам. Снежинки, легко и невесомо падавшие с затянутого облаками неба, ложились на золотые кудри драгоценнными украшениями, щёки всадника раскраснелись и глаза горели от бешегой скачки. Заметив Лескюра, Анри резко потянул поводья и конь, поднявшись на дыбы, остановился в половине корпуса от маркиза.
- Совсем коня не жалеешь, - укоризненно покачал головой Лескюр вместо приветствия.

Нескольких месяцев хватило Ларошжаклену, чтобы понять, что он больше не может жить по-старому - пережитое им в Клиссоне въелось в него намертво, и все его усилия к тому, чтобы позабыть об этом, были заведомо тщетны. Пару раз он заезжал в бордель и напивался там до совершенно непотребного состояния, но ни девицы, ни лучшее сент-эмильонское вино не давали ему желанного успокоения. Анри, никогда прежде не чувствовавший слишком большой тяги к религии, хотел было исповедаться в совершенном грехе, но разочаровался в этой идее, едва переступив порог церкви, ибо с неожиданной ясностью понял, что чувство, грызущее его изнутри - вовсе не раскаяние, а жгучее желание во что бы то ни стало вернуться в Клиссон. Понимая, что от тоски начинает сходить с ума, Анри оставил всякие попытки вернуть свою жизнь в прежнее русло и решил покориться судьбе. Он, со своей стороны, сделал все, чтобы остановить это безумие, но если ему не удалось - значит, того хочет сила, более могущественная, чем любой из когда-либо живших людей.
На пути в Анжу он едва не загнал лошадь, но, подъезжая к замку кузена, получил лишнее подтверждение тому, что провидение было на его стороне. Кузен неторопливо прогуливался по холму, и рядом с ним не было ни кого-либо из слуг, ни Аньес - мог ли Анри мечтать о большей удаче?
Вместо приветствия он услышал мягкий упрек, но его это ничуть не задело. Молниеносно соскочив на землю, Анри без лишних слов сгреб кузена в объятия и, прижавшись к его холодным губам, увлек в крепкий, головокружительный поцелуй.

Только сейчас, кажется, Лескюр до конца понял, как ему не хватало кузена, всегда вносившего в его существование краски жизни. Как сейчас. Когда они, толком не поздоровавшись словесно, уже жадно целовались, сначала сплетясь в объятии, но постепенно понимая, что этого не хватит, что они оба хотят большего...
Лескюр всегда предпочитал слова делу, но тут приходил Анри и без лишних слов делал нужное, когда Лескюр ещё только открывал рот, чтобы высказать свои соображения. Вот и сейчас маркиз едва было вознамерился разорвать поцелуй и смущённо предложить сойти с дороги, где их могут увидеть, но Анри опередил его, молча и решительно потянув его за первые деревья рощи.
А там уже под сюртук и рубашку проникла удивительно тёплая среди зимы ладонь, а другая смело опустилась ему между ног, дразняще поглаживая - и слова куда-то исчезли, испарились, переплавились в тихие, затаённые стоны, в движения губ и рук...

Анри понял, что он счастлив быть сумасшедшим. Слова ему были не нужны - зачем они, когда движения губ и рук могли сказать куда больше? Наверное, предаваться любви прямо посреди леса было неосмотрительно и опасно, но кто мог увидеть их здесь? В душе Анри поселилась какая-то детская уверенность, что, пока они с Лескюром вместе, никто не посмеет причинить им зла, и он ни секунды не сомневался, расстегивая пуговицы на сюртуке Лескюра, пробираясь ладонью ему под одежду и слушая тихие вздохи удовольствия, звуки которых будоражили его кровь больше, чем все девицы Пале-Рояля, вместе взятые. Анри даже не понимал толком, что намерен делать, просто судорожно шарил руками по телу кузена и покрывал поцелуями его лицо, смутно надеясь, что Лескюр сейчас направит его, подскажет, в каком направлении двигаться - так, как он делал всегда и во всем. И ожидание Анри не затянулось - повинуясь мелкому, дерганому движению Лескюра, он опустился перед ним на колени, облизнул пересохшие губы и повторил то, с чего все когда-то началось в тот бесконечно далекий, невозможный вечер.

Ему казалось, что снежинки плавятся, не долетая до его лица и оседая на нём мелкими каплями, мешаясь с о слезами, выступившими на глазах от почти забытого удовольствия. Быть с Анри. Ощущать его, казалось, каждым нервом тела, чуть подаваться вперёд и кусать губы почти до крови, пытаясь заглушить стоны, но они всё равно вырывались - мелкие, хриплые и тихие. А снежинки всё летели, внезапно расплывшись в глазах, и Лескюр на мгновение почти ослеп и оглох, судорожно выгнувшись, и ещё долго пытался отдышаться, придти в себя, пока кузен обнимал его и оправлял на нём одежду...
А потом маркиз отплатил ему тем же, и это было уже совсем по-другому, но не менее волнующе. Уж кто, а Анри не стеснялся стонать, просить, умолять, почти всхлипывая, и в груди Лескюра росло довольное тепло от того, что это он, и никто другой, приносит Анри удовольствие.
И настал его черёд подхватить ещё дрожащего Анри в объятия, шепча ему на ухо что-то ласковое, оправлять одежду, и дожидаться, пока Анри придёт в себя.

После того, что сделал Анри, Лескюр, конечно же, не остался неблагодарным, и если бы его сюртук не был сделан из плотной шерстяной ткани, то Ларошжаклен расцарапал бы ему все плечи; от того, что вытворял Луи своим ртом, у него мутилось в глазах и в сознании, и с губ срывались какие-то слова, смысла которых он не понимал. Впрочем, судя по довольному взгляду кузена, все произнесенное лишь пуще удовлетворило его. И, посмотрев на его счастливое лицо, Анри ясно ощутил, что сейчас все наконец-то встало на свои места. Сейчас все так, как и должно было быть, и до чего же смешно он выглядел, пытаясь убежать от неизбежного.
- Я устал, - признался Ларошжаклен, когда они оба худо-бедно перевели дух. - Я хочу горячего кофе и отдохнуть. Я почти не спал все эти дни...
Точно в подтверждение своих слов он подавил зевок.
- Как ты здесь? - интересоваться жизнью кузена, наверное, стоило до того, что они успели вытворить в роще, но Анри было не до условностей. - Как... как твоя жена?

Они медленно шли назад к дороге по собственному следу, бешено разворошившему сугробы.
- До замка совсем немного, а там будет всё, что душе твоей угодно, - Лескюр улыбнулся. Анри и вправду выглядел усталым, но по его довольному виду можно было сказать, что после должного отдыха он будет выглядеть лучше прежнего. Маркиз не удержался и взял кузена за руку, сплетя свои холодные пальцы с его - тёплыми, казавшимися почти обжигающим вечно мёрзнувшему из-за худобы Лескюру.
- Я, как ты можешь убедиться - прекрасно, и в Клиссоне всё безмятежно...ну, почти. Но это приятная суета. В общем, сам увидишь, - Улыбка маркиза стала шире, что так редко бывало прежде.
Анри помог ему забраться в седло позади себя, и они медленно поехали к замку, словно оживший герб тамплиеров, сберегая силы и без того порядком измученной лошади.

Роды у Аньес прошли не слишком-то легко, но ее вечная живучесть не изменила ей и в этот раз: она успешно оправлялась и теперь все свое время посвящала заботам о ребенке - миниатюрном мальчишке, которого они с месье еще не успели окрестить. Кормилицу ему искать не стали - Аньес, хоть и была теперь одной из господ, попросила у маркиза разрешения кормить сына самой, и тот удивительно легко согласился, как будто и сам думал об этом, просто не решался сказать. Крестины должны были состояться в ближайшие несколько дней - до сих пор месье затягивал с ними, словно чего-то ждал и на что-то втайне надеялся, а Аньес разве что мягко намекала ему, что можно бы и поторопиться...
Девочки от появления брата пришли в полный восторг и теперь вились вокруг мачехи целыми днями, наперебой выпрашивая подержать его.
- Он вам не игрушка, - замечала Аньес с напускной строгостью, но изредка все же уступала их просьбам и зорко следила, как близняшки и Мари по очереди качают младенца на руках. Как раз этим она и занималась, сидя в кресле в каминном зале, когда за дверью вдруг послышался шум и чьи-то шумные шаги, слишком громкие для маркиза. Испуганно выхватив сына у Мари, Аньес прижала его к себе и уставилась на дверь, как будто за ней таилась какая-то опасность, но это оказался всего лишь месье - правда, в сопровождении своего брата.
Сердце Аньес замерло и ухнуло куда-то вниз.

Лескюр, признаться, немного беспокоился о том, как пройдёт встреча. Последний раз, когда они трое виделись, закончился не слишком радостно для них всех. Не хотелось бы тревожить Аньес, едва не погибшую во время родов, не хотелось бы причинять Анри новую боль, но он был бессилен что-то изменить и мог только молиться, чтобы всё прошло гладко.
Он стремительными шагами вошёл в зал, на ходу расстёгивая сюртук и улыбаясь как можно безмятежнее - испуганной Аньес, одинаково замершим, точно в детской игре, дочерям, захныкавшему было маленькому свёртку...
Анри остался стоять у порога, неожиданно робко глядя на снова устанавливающуюся семейную идиллию, точно не видел там места для себя.
- Кузен, ты хоть поздоровайся, и вообще - познакомься со своим племянником!
Лескюр легко, но осторожно подхватил на руки сына, слегка покачивая, чтобы тот успокоился. Ребёнок и в самом деле утих, глядя на мир большими серыми глазами, неожиданно ясными для своего двухнедельного возраста.

Не все вышло так светло и радужно, как представлял себе Анри - зайдя в гостиную и увидев Аньес, держащую на руках ребенка, увидев, как тепло улыбается ей Луи, он отчетливо ощутил себя третьим лишним. Эйфория встречи с кузеном спала, будто ее и не было, и Ларошжаклен вновь ощутил сомнения: стоило ли приезжать? Возможно, он просто в очередной раз испортит все своим появлением?
Луи, наверное, понял, что чувствует Анри, и поторопился передать ему на руки ребенка - неловко подхватив его, Ларошжаклен с некоторым удивлением уставился в младенческое лицо. Сейчас сложно было определить, на кого из родителей больше похож мальчик, однако глубокий серый цвет глаз он, несомненно, унаследовал от отца.
- Как его зовут? - поинтересовался Анри, укачивая ребенка; краем глаза он наблюдал за реакцией Аньес, но она сидела неподвижно, сложив руки на коленях и не проявляя ни малейшего беспокойства.

- Пока ещё никак, - ответил Лескюр и пояснил в ответ на недоуменный взгляд Анри. - Крестить ещё не успели. Если честно...я ждал тебя, - добавил он тихо и смущённо улыбнулся. - Не откажешься быть крёстным?
Он боялся, что этим предложением оскорбит кузена или причинит ему боль, заставит чувствовать себя второстепенным, но не мог придумать другого способа пригласить Анри снова стать частью его семьи - не менее важной, чем Аньес и дети.
Он не говорил об этом предложении Аньес, подспудно боясь огорчить и её. Налаживанием мира между двумя предметами его сердца требовало недюжинных усилий, но Лескюр всегда был упорен в достижении действительно важных для него целей. Там, где Анри упрямо и безоглядно готов был пробивать собой стену, Лескюр медленно и упорно подкапывал её, чтобы она, наконец, обрушилась сама.
И с этой стеной он был готов сражаться до последнего.

Внезапное предложение Лескюра ошарашило Анри. Продолжая неловко удерживать ребенка на руках, он изумленно посмотрел на кузена и по его лицу убедился, что тот не шутит.
- Я... я буду очень рад, - проговорил он, все еще не веря своим ушам. - Только не говори, что ты ждал меня. Ты же не знал, что я приеду.
Тут у Аньес, очевидно, кончилось терпение, и она подошла к Ларошжаклену, чтобы забрать сына. Тот без сопротивления отдал ей сверток, взглянув на нее при этом лишь мимоходом - все его внимание было обращено к Лескюру. Обыденное предложение стать крестным отцом племянника поселило в душе Анри такую радость, что он готов был буквально воспарить под потолок замка, ибо слова кузена вселили в него уверенность - Анри не придется чувствовать себя чужим.

- Я надеялся, если быть совсем честным. Не знал, но надеялся, - Лескюр сжал его освободившуюся руку почти до боли - хотя вряд ли его слабые руки были способны причинить боль Анри.
- Крестины послезавтра, ты успел вовремя, - Маркиз улыбнулся чуть свободнее, хотя он знал, что ему предстоит самое сложное - сказать обо всём Аньес, что он и сделал, не откладывая дело в долгий ящик - ведь для этого надо было всего лишь обернуться и преодолеть два шага, чтобы не кричать через половину зала.
Но ещё требовалось снова собраться с силами - и не думать, что любое его неосторожное слово может привести к новой ссоре, которой он боялся больше, чем конца света - потому, что это было бы его личным концом.
Он не смог бы жить без них обоих.

Все время, пока месье говорил с братом, Аньес молчала. Она знала, что вправе высказаться и даже возразить, но старательно давила в себе любой порыв начать перечить - это было бы слишком жестоко по отношению к маркизу, которого она давно уже не видела таким радостным. Появление месье Анри было для нее сюрпризом, но она изо всех сил пыталась примириться с ним и найти в нем что-то хорошее: хотя бы то, что месье перестанет переживать, что потерял его навсегда. В конце концов, месье Анри - хороший человек, и они, наверное, смогут ужиться втроем...
- Спасибо, что согласились, - сказала Аньес с улыбкой, обращаясь к гостю. - Я буду очень рада видеть вас на крестинах.
Она надеялась, что ее голос звучит искренне, но Анри все равно покосился на нее недоверчиво, и Аньес инстинктивно втянула голову в плечи. Несмотря на то, что жизнь с родителями давно растворилась в ее памяти, оставшись там лишь слабым воспоминанием, как о давешнем страшном сне, иногда в Аньес просыпалась застарелая привычка начинать дрожать, как только она понимала, что кто-то ей недоволен.
- Я скажу постелить вам... - она нервно сглотнула, ощущая, что начинает стыдливо краснеть, - в одной комнате, да?
Пусть они побудут вдвоем, решила она про себя. А она спокойно может поспать и в одиночестве.

Щёки Лескюра мгновенно вспыхнули алым от слов Аньес, сказанных так спокойно, словно это было в порядке вещей, словно так было всегда. Он едва не расцеловал Аньес прямо на месте, с трудом удержав в себе этот порыв.
Страх потерять их обоих отпустил. Наконец-то отпустил.
***
Анри лежал рядом с ним, телом к телу, так, что можно было касаться его влажной от пота кожи, ощущать тяжёлое дыхание, протянуть руку - и коснуться слипшихся кудрей. Несмотря на слова Анри об усталости, выяснилось, что его сил вполне хватило на долгую беседу и...и не только на неё.

Аньес знала, что господа предпочитают спать порознь даже после того, как вступили в близость, но ей никогда не нравился этот обычай, а маркиз не имел ничего против того, что она поселилась в его спальне, практически позабыв про свою собственную. Оказалось, что за прошедшие месяцы ворочаться одной в холодной постели для Аньес стало непривычно до того, что она не могла заснуть. Поминутно она протягивала руку, чтобы нащупать рядом с собой месье, и тихо вздыхала от разочарования, наткнувшись лишь на прохладные гладкие простыни. От мысли о том, что он сейчас обнимает и целует месье Анри, пока она вынуждена ежиться под разом ставшим неуютным одеялом, в душе Аньес поднималось неприятное, жгучее, до сей поры ей не знакомое чувство. Она пыталась не обращать на него внимания, упрямо смыкала веки, которые норовили открыться словно бы сами по себе, и отчаянно звала к себе сон, но тот оставался глух к ее мольбам, как камень, и совершенно не собирался приходить. Промучившись, как ей показалось, не один час, она решительно села на постели и принялась отыскивать на полу туфли. Стоило признать - она себя порядком переоценила.
"Ладно же, - думала она, хватая подушку и заворачиваясь в одеяло, как в накидку, - я имею ровно столько же прав на месье Лескюра, сколько имеет месье Анри. Придется ему потесниться".

Они начали было уже задрёмывать, утомлённые событиями минувшего, дня, как дверь, тихонько скрипнув, начала медленно открываться...
Лескюр подскочил на кровати, как ошпаренный. Мысль о том, что их с Анри застанет кто-то посторонний - пусть даже дочери - была ужасна, и даже не из-за того, что могли поползти слухи, которые могли закончиться для них печально - просто не хотелось пускать кого-то в их мир.
Кого-то, кроме Аньес - и именно она стояла на пороге, многозначительно держа в руках подушку и одеяло.
И Лескюр улыбнулся, понимая, чего именно ему не хватало для полного счастья.
- Проходи. Анри, подвинься. - Он слегка толкнул продолжавшего безмятежно спать кузена, тот недовольно пробормотал что-то невнятное, но послушно сдвинулся...
Две светлокудрых головы лежали по бокам от Лескюра. Обнимая Анри и Аньес, он засыпал со счастливой мыслью, что впервые за много лет его счастью ничто не грозит...

Вместо эпилога

Время для Анри полетело вскачь. Он не жил в Клиссоне все время, часто отлучаясь по делам в Париж или уезжая в гарнизон, но, зная, что о Лескюре есть кому позаботиться, делал это со спокойным сердцем. С Аньес у него установились близкие дружеские отношения, которые никогда не переходили определенную грань приличий - иногда Анри думал, что для полной гармонии в их маленькой тройной семье ему не хватало полюбить Аньес, но в результате все вышло совсем по-иному - так, как мало кто мог бы предречь.
То был непогожий осенний вечер, когда Анри постучался в кабинет к кузену. С того момента, как он вернулся в Клиссон, чтобы сказать Луи, что никогда больше его не оставит, прошло больше десяти лет, но нарушал уединение Лескюра Анри по-прежнему не без робости, словно ему вновь было шесть лет, и матушка строго наказывала ему не мешать кузену заниматься.
- Луи? - кашлянул он, отвлекая Лескюра от чтения. - Я хотел бы поговорить...

В доме с самого утра царила ужасная суматоха. Близняшки не разговаривали второй день из-за того, что не могли решить, кому же из них улыбался молодой граф де Пюибельяр на последнем балу и обменивались едкими записками, используя в качестве почтальона младшего брата. Юный Анри-Луи-Анье при очередном забеге не вписался в поворот и разбил лоб и вазу, украшавшую вход в гостиную. На грохот прибежала Аньес, души не чаявшая в единственном ребёнке, а дальше последовала суета, призванная помочь ей в нелёгком деле перевязки кровоточащей царапины. В разгар процесса юный наследник Лескюров отважно сбежал из-под материнского крылышка...а дальше последовали его поиски. нотация, потом близняшки, уставшие ждать, переругались уже вслух, удивительно дружно обругав заодно и пытавшуюся их примирить Мари. Маркиз, отчаявшись водворить покой в семье, попросту сбежал в библиотеку, не испытывая никакого чувства вины по поводу своей ретирады. Когда раздались шаги, он даже вздрогнул, но потом увидел, что это всего лишь Анри.
- Конечно, - Лескюр улыбнулся.
Анри почти не изменился за эти годы, словно само время отступала, видя его прекрасные черты, лишь чуть заострившиеся. Сам маркиз не мог похвастаться подобным - в волосах уже сквозили первые седые нити - но он не особенно печалился по этому поводу. Зачем, если Анри и Аньес будут любить его, несмотря ни на что?
- Садись. - Он чуть подвинулся и приглашающим жестом похлопал по дивану рядом с собой - тому самому, где некогда Анри впервые отдался ему.

Рядом с Лескюром Анри действительно не ощущал своего возраста, понимая, что его не зря могут называть взрослым мужчиной, лишь разумом, но не сердцем. В душе его до сих пор оставалось что-то ребяческое, что заставляло его в детстве лазить по деревьям, воровать сладости с кухни и на спор прыгать с веревки в реку, а ныне - предаваться украдкой самозабвенным поцелуям в тенях клиссонского сада, произносить глупые, но чистосердечные обещания, а теперь неловко мяться, точно он пришел каяться в очередной шалости, а вовсе не...
- Мы с Мари хотим пожениться, - выпалил он, не тратя время на церемонии и преамбулы - это лишь ослабило бы его решимость, а Анри не спустил бы себе подобной трусости. - Я... ты благословишь нас?
В ожидании ответа он чуть прикрыл глаза, воскрешая перед своим мысленным взором картину годичной давности - он вернулся из гарнизона на неделю раньше, чем планировал, и встретила его одна Мари, ибо отец ее с мачехой уехали в Брессюир, где задержались до позднего вечера из-за дождя, размывшего дороги. Мари, оставшаяся за старшую в доме, позаботилась о неожиданном госте и составила ему компанию за ужином; наверное, тогда Анри с удивлением осознал, что серьезная не по годам девочка давно повзрослела, став молодой девушкой - не слишком красивой, но удивительно похожей на своего отца.
Кто-то сказал бы, что во влюбленности, которая накрыла Анри с головой за каких-то несколько недель, было что-то болезненное. Но Ларошжаклен был готов поручиться чем угодно, что это было не так - его чувства были чисты и полны, совсем как те, которые он испытывал к Луи, и... о да, теперь он понимал в полной мере, что значит любить двоих - совершенно по-разному, но в чем-то одинаково, никому не отдавая предпочтения.

Несколько секунд Лескюр непонимающе смотрел на Анри, пытаясь осознать смысл его слов, а когда осознал - выронил из рук Шиллера.
- Ты...ты и Мари? - растерянно переспросил он. - Но...как давно ты задумался об этом? Почему я ничего не знал о ваших чувствах?
"И не исчезли ли этого твои чувства ко мне?" - мелочно, эгоистично, но всё же промелькнуло на краю сознания. Он не знал, как сможет жить без Анри. За эти десять лет они стали неразрывно близки, словно части одного тела, и оторвать от себя Анри было бы равносильно потере руки, ноги - или половинки сердца.
- Я...если вы будете счастливы...конечно... - с трудом пробормотал он, растерянный, ошарашенный, раздавленный непониманием.

У Анри всегда было плохо с угадыванием чужих мыслей, но каким-то образом он все же догадался, о чем думает кузен - и почему в его глазах сверкнул неприкрытый испуг.
- Нет, нет, - поспешно заверил его Анри, подходя ближе и беря ошеломленного Лескюра за руки. - Я люблю тебя по-прежнему, понимаешь? Просто я опасался говорить тебе... пока не был уверен...
Он не знал, как толком объяснить, что чувствует - слишком много слов разом появилось на языке, и они мешали друг другу выйти наружу, поэтому речь Ларошжаклена от волнения превратилась в нечто бессвязное и малопонятное:
- Я и ее люблю... и тебя... прямо как ты нас с Аньес... понимаешь?

Облегчение приходило постепенно, словно на смену отступившей физической боли. Сжав до побелевших костяшек руки Анри, Лескюр несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и спустя минуту ответил уже почти нормальным голосом, не дрожащим и не умирающим, как было прежде:
- Конечно, если так - я только рад, если вы будете счастливы. Надеюсь, ты спросил Мари прежде, чем идти ко мне? - он улыбнулся, ещё слабо, но тепло, по-прежнему держа руки Анри в своих, согревая об его тёплые ладони ледяные пальцы - руки с возрастом стали мёрзнуть только сильнее.
- Если она отвечает тебе взаимностью - я буду только рад, - повторил он, глядя в глаза Анри, похожие на осколки небосвода - чистые и ясные обычно, сейчас они всё ещё были подёрнуты дымкой беспокойства.

Лескюр успокаивался, и на душе у Анри становилось легче - меньше всего он хотел причинить кузену боль, заставить его думать, что он Ларошжаклену больше не нужен... сама мысль об этом казалась дикой и неуместной до того, что Анри отшвырнул ее от себя, как змею.
- Конечно, она с нетерпением ждет, что ты ответишь, - отозвался он, наконец-то пуская на лицо улыбку. - Я не брошу тебя, даже не думай об этом. Все будет так, как было до этого, просто...
"...теперь все запутается окончательно", - подумал он и засмеялся, ибо открывшаяся перспектива не пугала его ничуть. Запутается, обезумеет окончательно - пусть; он предпочел бы это сумасшествие самому правильному, выверенному до мелочей, однообразному жизненному укладу.

@темы: твАрения, дружеское, вандейское, ангелоподобная личность, святой с каролингом