- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Да, у меня не дописана курсовая. Да, я сплю в лучшем случае по шесть часов и дико вымотан. Я не знаю, с какой периодичностью будут выходить главы, но нельзя так просто взять и не начать писать вторую часть. Да, название сменилось, в связи с чем у нас с Электрой дежурный прикол - если первая часть "Предатель", вторая - "Перепутье", то название третьей, с учётом происходящего там по задумке трэша, очевидно 
Осторожно, якобинцы! И пафос с претензией то ли на Гюго, то ли на Левандовского, что ли...
А в следующей главе анонсируется образцово-показательный ТЛЕН с агарисским душком (читавшие ОЭ и знакомые с окружением Альдо Ракана поймут без лишних слов). И злоупотребление алкоголем.
Глава первая. "Vox populi".
Он ехал по улицам Парижа, смутно знакомым - ведь он бывал здесь прежде - давно, годы назад, в совсем другой жизни. Он метался, стремился, он был способен на ярость, отчаяние и привязанность...
Он был когда-то живым.
Лица людей, приветствующих победоносную армию, сливались в одно смазанное пятно. Цветы летели под копыта коней, повстанцы помоложе перешучивались с очаровательными девушками, наряженными в лучшие платья. Всё сверкало, блестело, смеялось и кружилось каким-то больным хороводом вокруг него, и д'Эльбе до тошноты хотелось убежать, спрыгнуть с лошади и метнуться в ближайший переулок, как затравленной крысе, забиться в самую глухую, грязную и тёмную подворотню - и не показываться оттуда до скончания дней.
Он не понимал сам себя - разве не сражался он эти два года за то, чтобы люди, наконец, могли радоваться, могли спокойно и счастливо жить, обретая любимых? Неужели ему просто завидно?
Волна стыда, было накрывшая его с головой, отхлынула так же быстро. Нет, дело было совсем в другом, не в его мнимой зависти или порочности.
Что-то фальшивое мелькало в этой радости. Фальшивое, словно бы палец таинственного музыканта вдруг сорвался мимо белой клавиши и посреди стройной гаммы прозвучал непрошенный диез.
Воздух Парижа, несмотря на первые числа марта, дрожал, словно бы в июльскую жару. Неестественная, почти истерическая радость охватила древний город, ещё недавно поражённый Революцией, при виде войск Королевской армии, входящих в город с двух сторон. Под Парижем войска вандейцев, уже мало чем напоминавшие прежние толпы восставших крестьян, наконец, соединились с войсками эмигрантов, которых вёл граф д'Артуа.
Париж сдался без боя. Никто уже не верил злосчастным якобинцам, в отчаянных попытках сохранить Республику выпившим все соки из принадлежавшего им уголка Франции, всё уменьшавшегося за этот год. В очередной и, вероятно, не в последний раз было доказано на практике - идеи, при всей их заманчивости, несъедобны, а Шарль и вандейцы несли с собой если не изобилие, то, по меньшей мере, спасение от голодной смерти и золото на смену ассигнатам, ценившимися уже дешевле стоимости их печати.
Ещё в прошлом году д'Эльбе удалось распустить часть армии - в основном тех, кому перевалило за пятьдесят - и они смогли засеять поля и собрать урожай, пусть не самый богатый, но он помог и жителям мятежных департаментов, и их солдатам продержаться до следующей весны. Если Шарль поспешит распустить часть армии - возможно, и в этом году удастся справиться своими силами...
Не влезая ещё сильнее в иностранные займы.
Какие гарантии давал регент английским банкирам, д'Эльбе не имел ни малейшего понятия, как не понимал он и того, как Шарль вообще вытянул из Англии какую-то помощь. Его весьма интересовал неприятный вопрос, над которым предпочитали не задумываться ни вандейцы, ни эмигранты.
Чем регент станет расплачиваться с давним врагом?
***
Они встретились на площади Луи Пятнадцатого*, что в последние годы называлась площадью Революции. Гильотину с мостовой уже убрали - негоже было осквернять празднество видом адской машины - и д'Эльбе искренне надеялся, что её изрубили на части и сожгли, дабы стереть самую память об этом орудии смерти.
Регент прибыл чуть раньше, и д'Эльбе мог наблюдать, как недовольно приплясывает на другом конце площади его серебристая андалузская лошадь, как уже явственно склоняются друг к другу свитские, хотя даже попутный ветер вряд ли мог донести хотя бы отголоски их шепотков.
Лошадь Ларошжаклена переступала с ноги на ногу, цокнув копытами по выщербленной мостовой - во время Революции о дорогах и мостовых явно не слишком усердно заботились. Анри, поймав взгляд д'Эльбе, едва заметно улыбнулся и ободряюще кивнул. Д'Эльбе попытался выдавить ответную улыбку, но так и не смог.
Накануне он охрип, пытаясь убедить Анри взять на себя почётную роль встречи с регентом, упирая на свои провинциальные манеры и...не самый презентабельный вид. Кому представлять славную вандейскую армию, как не юному графу, с честью вышедшему из всех боёв, сохранившему безупречную репутацию и, кажется, за этот год ещё больше похорошевшему? Но все аргументы д'Эльбе разбивались об единственный контраргумент:
- Тот, кто привёл нас к победе, представит нашу армию регенту.
Д'Эльбе машинально поправил повязку на лбу и тронул коня. К счастью, мода на платки среди офицеров вандейской армии так и не прошла, поэтому полоса чистой белой ткани не слишком ярко выделялась на фоне потрёпанной треуголки - и седых волос. Покалеченная рука была скрыта перчаткой, что, по правде, не скрывало жутковатых очертаний переломанных пальцев, но, по крайней мере, мешало разглядеть безобразные шрамы и уродливо искривлённые ногти - генералиссимус и сам не мог удержаться от дрожи, когда в неверном свете свечи снимал перчатку перед тем, как отойти ко сну.
Невысокая лошадь-полукровка размеренно стучала подковами по выщербленной мостовой, а д'Эльбе всё больше внутренне сжимался. Шарль ехал к нему навстречу - один, жестом оставив свиту на месте, и генералиссимус чувствовал себя неуютно при приближении его высокой величественной фигуры. Регент был облачён в прекрасно пошитый новенький мундир, а д'Эльбе едва нашёл время пройтись щёткой по собственному, на локтях которого так и сияли заплаты.
Регент был младше генералиссимуса всего лишь на пять лет, но сохранился не в пример лучше - тёмные его волосы ещё не тронула седина, хотя, кто знает, может быть, тонкий налёт пудры и скрыл её от посторонних глаз...
Когда-то граф д'Артуа слыл одним из первых красавцев двора, но д'Эльбе его вытянутое лицо не показалось даже просто располагающим. Уверенный, горделивый и..."больший роялист, чем сам король"**. Это вызывало тревогу.
Граф спешился, и д'Эльбе торопливо последовал его примеру. Он боялся допустить ошибку в сложном этикете, боялся выставить себя не в лучшем свете, что значило дискредитировать в глазах эмигрантов всю вандейскую армию - а его подчинённые вовсе не заслужили позора. Всё это время - кто год, а кто и все два - они почти безупречно сражались под его началом и заслужили благодарность.
Тёмно-карие, почти чёрные глаза Шарля д'Артуа обшарили его с головы до ног, особо задержавшись на искалеченной руке, которую д'Эльбе инстинктивно прижал к боку, словно пытаясь спрятать.
- Шарль д'Артуа, регент королевства Франция. - Голос у него был резкий и надменный. - Кто вы?
Д'Эльбе глубоко вздохнул.
- М-морис д'Эльбе, г-генералиссимус вандейских роялистов.
Гордость ли помешала графу открыто усмехнуться досадному изъяну д'Эльбе или всё же безупречное воспитание - генералиссимусу не хотелось разбираться.
- Я п-привёл войска в целости и сохранности, в-ваше высочество. Нас тридцать тысяч человек, и мы почти н-не уступаем эмигрантам ни в в-вооружении, ни в выучке.
"А в доблести, пожалуй, и превосходим" - впрочем, он не сказал этого вслух, хотя полагал донельзя справедливым. Он был в эмиграции в девяносто первом и не увидел среди "несчастных изгнанников" по-настоящему деятельных защитников Трона и Алтаря - хотя на зрение не жаловался до сих пор.
Шарль небрежно кивнул, пробежавшись взглядом по стройным рядам вандейцев. Д'Эльбе начал ощущать горячую злость - да, их форма запылилась и изорвалась в походе, металлические детали ружей, возможно, и не сверкали на солнце, но это была его армия - победоносная армия! - некогда начинавшая свой путь из самых болот и чащоб Бокажа в сбитых сабо и с одним ружьём на пятерых. И большую часть средств на оружие и обновки им послали отнюдь не англичане и не господа из Кобленца!
- Вы чем-то н-недовольны, ваше высочество? - не выдержал он наконец.
Шарль пристально посмотрел на него, и в какое-то мгновение д'Эльбе был уверен что знает ответ - командиром. Глупо было бы надеяться, что за целый год его история не дошла до ушей регента - наверняка её ещё успел услышать граф Прованский, погибший несколько месяцев назад от случайного ядра...
- Ничуть, - наконец, ответил граф. - Я доволен вандейской армией.
Он кивнул, показывая, что разговор, первый в череде бесконечных приветствий, закончен. Д'Эльбе молча отдал честь.
***
Якобинцев не судили - просто сбросили их лидеров в одну клетку, словно бешеных собак, и поставили караулы. Эмигранты предпочли свалить чёрную работу на вандейцев, но, пожалуй, д'Эльбе был рад этому - как возможности посмотреть в лицо врагам.
Он давно уже спал исключительно дурно, ворочаясь часами, вспоминая то, что хотел бы забыть, а когда засыпал - слишком часто видел во сне побуревшее от засохшей крови лезвие гильотины.
И слишком, предательски часто его борьба с памятью приводила его к бутылке. Пока перед ним стояла цель - взять Париж, принести победу роялистам, дать этому миру новый шанс измениться к лучшему - он удерживал себя на краю обрыва, на дне которого была потеря себя, но сейчас он боялся куда больше, чем смерти, одобрительного: "Франция не забудет вас, а теперь - вы вольны почивать на лаврах!".
Когда у него не останется цели - он умрёт, развалится, точно отслуживший своё механизм...
Стемнело. Он поднял голову от скрещенных на столе рук, тряхнул головой в тщетной попытке откинуть прочь нависшее над ним отчаяние.
Сегодня он посмотрит в глаза тем, кто был повинен в смерти Маргариты - пусть косвенно, пусть нечаянно. Они послали в Нант Каррье, они зажгли тот огонь, что казался ему светом истины, а на деле был костром инквизиции...
Кажется, из всех чувств на его долю осталась только ненависть.
Клетка стояла у Консьержери, идти было вовсе недолго. Улицы были уже пусты - что так странно для Парижа, города, живущего сутки напролёт, но кто знает, что изменила в его характере Революция...
Последние зеваки уже отошли от клетки. Часовые знали его в лицо - трудно было его не узнать.
Он так и не научился без содрогания смотреть в зеркало.
Часовые пропустили его.
Фонарь поскрипывал под порывами холодного ветра. Было на редкость сыро и холодно для начала марта, и арестанты наверняка страдали от этого не в последнюю очередь.
Д'Эльбе подошёл почти бесшумно, прислушиваясь к тихой перепалке.
- Нет, гражданин Кутон, я обращусь к ним! - горячился молодой голос, сбиваясь на яростный шёпот. - Максимилиану нужно промыть и перевязать рану, иначе он умрёт!
- Если вы не заметили, Антуан, - ответил спокойный и ироничный голос, - то на рассвете мы все умрём. Успокойтесь и не унижайте себя.
Д'Эльбе подошёл ближе и уже мог наблюдать чёткие силуэты якобинцев. Кутон сидел в углу - д'Эльбе слышал, что он был парализованным калекой и, видимо, коляску у него отобрали. Две фигуры, одна из которых явно была Антуаном, расположились едва ли не на самом дальнем от Кутона краю и поддерживали кого-то - Робеспьера? Неподвижное тело лежало посередине - Леба, застрелившийся при задержании. Завтра отрубят голову и трупу - во имя торжества короны.
Что заставило его подойти вплотную к покрытым ржавчиной прутьям? Он не знал.
Антуан резко вскинул красивую голову. Губы его дёргались, непривычные к мольбе, но он, казалось, был готов перебороть себя, как в тишине раздался тихий, несмелый голос:
- Прошу вас, не могли бы вы дать нам немного воды и какую-нибудь чистую тряпицу? Моему брату нужно перевязать рану...
Д'Эльбе молча смотрел на раненого, в свете фонаря можно было легко разглядеть лицо Робеспьера. Нижняя половина его была замотана какой-то заскорузлой от крови тряпкой, так, что видны были только высокий чистый лоб и глаза. Он не мог говорить, и он бы, вероятно, не попросил о помощи - неподкупный, неустрашимый, верный своему образу - но в глазах его плескались боль и отчаяние...
Рука д'Эльбе словно бы сама потянулась к поясу. Вода в Сене была мерзкая, приходилось разбавлять её алкоголем чуть ли не напополам, но тем лучше она подошла бы для обработки раны. Вместо бинта он подал чистый носовой платок.
Молодой ещё человек с добрым и печальным лицом, похожий на Неподкупного, забрал это жалкое приношение осторожно, словно великий дар. Сен-Жюст сверкнул глазами и неохотно выдавил:
- Спасибо.
Д'Эльбе молча смотрел, как раненому меняют повязку. Тот мучительно застонал, когда с простреленной челюсти отодрали присохшую повязку, кое-как смочив. К концу процедуры Максимилиан Робеспьер был уже без сознания.
- Зачем оно было вам? - внезапно для самого себя спросил генералиссимус.
Антуан порывисто обернулся. Пожалуй, он один ещё не смирился с неизбежным, и жизнь в нём кипела, словно магма в кратере вулкана.
- Мы хотели принести в этот мир свободу. Вам не понять, - бросил он сухо и презрительно.
- Отчего же. - Д'Эльбе неведомо почему увлекала эта беседа. - Когда-то и я приветствовал взятие Бастилии. Когда-то и я верил в свободу.
- Что изменилось?
Д'Эльбе вздрогнул. Он уже успел позабыть о Кутоне. Тот неподвижно сидел в своём углу - только поблескивали внимательные глаза.
- Древо свободы не должно поливаться невинной кровью.
- Красиво сказано, - Кутон растянул губы в светской улыбке, но глаза его оставались холодны, точно ему уже отрубили голову. - И верно. Что ж, пора, наконец, напитать Древо Свободы и нашей кровью - и нас, граждане, вовсе не назовёшь невинными, не так ли? Даже вас, Огюстен, ведь вы голосовали за казнь Луи Капета?
Огюстен смущённо кивнул.
- Я уж не говорю о нашем дорогом друге Антуане, на нём - впрочем, как и на мне - как говорится, клейма ставить негде, - иронично продолжал Кутон свою речь. Рука д'Эльбе машинально дёрнулась по направлению ко лбу - и он не сразу остановил её. К счастью, революционеры были слишком увлечены последней дискуссией в своей жизни.
- Что ж, наша кровь прольётся - пусть. Для кого-то мы станем мучениками Свободы, а в анналы истории мы войдём убийцами и мятежниками - пусть. Но разве над нашими костями восстанет, наконец, царство справедливости? Верите ли вы, гражданин...простите, господин, что мальчик из Тампля станет новым Мессией? Что наступит золотой век человечества?
Д'Эльбе медленно покачал головой.
Кутон посмотрел на него со странным сочувствием.
- Да, мы умираем завтра на рассвете, - тихо закончил он. -Но мы умрём и освободимся, есть ли там Вечность, нет ли её - а вам придётся жить с тем, что ваши мечты о царстве справедливости рухнули почти так же, как и наши - с одной лишь разницей: мы сохраняем веру и лишаемся за неё жизни, словно первые христиане на арене римского Колизея, вы же остаётесь жить - без веры. Да поможет вам Бог, или Верховное Существо, или, в конечном итоге, богиня Разума - кто бы там, наверху, ни был...
Д'Эльбе молчал, намертво стиснув побелевшими пальцами прутья клетки. Он смотрел на лица обречённых - ироничного Кутона, яростного Сен-Жюста, печального Огюстена - и не видел в них отчаяния.
Того отчаяния, что сжирало его изнутри.
На одну безумную секунду ему захотелось шагнуть в эту клетку и умереть с ними - по крайней мере, в достойном обществе идеалистов, избавиться разом от проблем и сомнений. Это было бы трусостью, но было так заманчиво...
Он молча развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, провожаемый взглядами якобинцев.
***
Генералиссимус не хотел присутствовать на казни, но записка за подписью регента не оставляла ему выбора. С предназначенного ему места очень хорошо было видно площадь - и гильотину.
Он не посмел возмутиться, но при одном взгляде на эту адскую машину к горлу его подкатывал липкий ком, а на языке словно бы чувствовался железистый привкус крови. Он слишком хорошо помнил гильотину в Сен-Флоране, он не забыл бы её до конца своих дней...
Парижская была старшей сестрой сен-флоранской. Она была больше, мощнее, но так же хищно сверкало лезвие, остро отточенное - хоть это хорошо, приговорённым не придётся слишком долго мучиться...
Толпа жадно окружила гильотину. Даже на соседних улицах толпились зеваки, желавшие насладиться казнью предводителей революции. Ради такого случая гильотину снова перевезли на площадь Луи Пятнадцатого -туда, где был казнён его внук.
Регент, так и не сменивший мундир на гражданское платье, сидел на возвышении. Д'Эльбе порадовался хотя бы тому, что сюда не привели маленького короля и его сестру - вовсе незачем детям видеть такое зрелище.
Повозка, тихо скрипя, подъехала к подножию эшафота. Что говорил регент, генералиссимус не слышал - смотрел на лица своих ночных собеседников. Неподкупного привели в чувство, и, пожалуй, он был единственным, кто выглядел отчаявшимся - а может, это просто рана лишила его сил? Опустив голову, Максимилиан опирался на локоть брата. Труп Леба выбросили из повозки, точно ненужный мешок - как и вполне живого Кутона, не удержавшегося от вскрика. Толпа заулюлюкала, но калека не удостоил сборище даже взглядом, только выпрямился, сидя на грязной мостовой, с утра пораньше умытой дождём. К нему тотчас подошёл Сен-Жюст и поднял на ноги, удерживая на весу.
Шарль д'Артуа закончил свою речь, посвящённую торжеству победившего роялизма. Первым отрубили голову уже сутки как покойному Леба и показали народу бескровно-бледную голову молодого человека. Разочарованный гул прокатился по рядам, и палач спешно оглянулся на оставшихся в живых якобинцев.
- Не смею обременять вас, мой добрый друг, - Кутон неловко склонил голову перед Антуаном, удерживающим его с явным трудом. - Господа, я следующий, - он улыбнулся помощникам палача и позволил затащить себя по лестнице.
С Кутоном, по правде, вышла заминка - его никак не могли привязать к доске. Палач и помощники старались добрых десять минут, в течение которых Кутон, всё больше бледневший, терпеливо сносил эту пытку, периодически падая на колени, когда хватка помощников ослабевала - парализованные ноги его не держали.
Лезвие гильотины, наконец, опустилось -и снова поднялось, замаранное ярко-алой кровью. Д'Эльбе ощутил, как к горлу подкатила тошнота.
- Теперь, наверное, я? - немного смущённо, словно ребёнок, спросил Огюстен у палачей. Генералиссимус стоял совсем близко и слышал, как Огюстен, обнимая безвольного брата, шепнул ему:
- До встречи, Максимилиан...
Кивнув Сен-Жюсту, Робеспьер-младший осторожно начал подниматься по лесенке эшафота. Ветер трепал его светлые волосы, лишённые парика - и трепал их минуту спустя на уже отрубленной, забрызганной кровью голове. Выражение лица у мёртвого Огюстена так и осталось каким-то смущённым и немного удивлённым, точно он недоумевал, как судьба привела его на вершины и низвергла в бездну.
Народ ожидал казни Робеспьера-старшего, словно манны небесной, но тот так и не очнулся от своего отчаянного забытья - только перед тем, как его уложили на скамью, он вдруг вскинул голову и устремил на мгновение вспыхнувший взгляд в небо, точно ища ответ на так и не разрешённые вопросы...
До поры до времени Антуан покорно позволял вести себя к гильотине, но когда помощник палача подошёл к нему с верёвкой, вдруг вырвался, оставив в руке палача кружевную манжету. Сен-Жюст вскочил на тонкие перила эшафота прямо напротив регента, и по всей площади разнёсся его сильный, неожиданно звонкий голос:
- Да здравствует Республика!
Один из офицеров гвардии вскинул пистолет - и Антуан, захлебнувшись собственным криком, упал на руки подбежавших палачей - уже мёртвым.
Глаза его спешно отрубленной головы, казалось, смотрели в самую глубь сердца каждому, кто был на площади Луи Пятнадцатого тем кровавым рассветом...
***
Д'Эльбе почти бежал с казни. Парижская толпа, по своему обыкновению, жаждала сувениров - и он не выдержал, когда какая-то мегера начала кромсать тупым ножом волосы казнённых, отхватывая пряди вместе с рваными, окровавленными клочками кожи. Ему сделалось дурно, настолько, что стало уже безразлично и мнение регента, и всё, что угодно.
Он протолкался сквозь толпу и с облегчением оказался в саду Тюильри - охрана пропустила его.
Здесь, среди аккуратно подстриженных кустов, только отдалённые визгливые крики напоминали о творящейся на площади безобразной сцене - и он бежал, почти ослепнув, бежал в попытке укрыться от этого больного бреда - так быстро, что едва не сшиб ребёнка.
На вид мальчику было лет десять, и было в нём что-то, что сразу заставило д'Эльбе очнуться - по крайней мере от удивления. Одет был ребёнок, словно сын герцога, но у детей аристократов не бывает такого затравленного, печального взгляда.
- Прости, - д'Эльбе улыбнулся мальчику, и тот спустя несколько секунд робко ответил. - Что ты здесь делаешь в одиночестве, ты не заблудился?
Ребёнок помотал головой.
- Нет, - голос у него был чуточку сдавленный, как у человека, который долго плакал. Приглядевшись, д'Эльбе заметил, что и глаза у него покраснели и распухли. - Я убежал от них...от них от всех, чтобы не идти на казнь. Я не хотел её видеть. Она страшная... - он вздрогнул и съёжился.
Генералиссимус осторожно погладил его по голове. Мальчик вскинул голову и посмотрел на него удивлённо, точно такое обращение было для него в новинку.
- Я тоже считаю её страшной - как и любую казнь, - признался д'Эльбе, не покривив душой.
Лицо мальчика стало вдруг решительным.
- Когда я вырасту, то обязательно сделаю так, чтобы не было казней! - он топнул ножкой.
Д'Эльбе невольно улыбнулся.
- А как же преступники? Например, воры?
- Они должны работать и честно зарабатывать деньги!
- А если они и рады бы жить честно, но им не хватает даже на хлеб? Если они бедные?
- Я сделаю так, что во Франции не будет бедных. - Лоб ребёнка прорезала упрямая морщинка. - Больше никто не будет голодать!
- Луи-Шарль! Вот ты где, братец! - раздался девичий голос совсем неподалёку. - Иди сюда!
Луи смущённо потупился.
- Сестрёнка Шарлотта зовёт, - пробормотал он смущённо. - До встречи, месье! - и он побежал прочь, сверкая каблуками - Луи-Шарль, Луи Семнадцатый, юный король Франции.
"Возможно, ещё не всё потеряно, раз король Франции мечтает осчастливить свой народ. Возможно, у этого мира ещё есть шанс..."
*Сейчас Площадь Согласия.
**Эти слова произнёс по адресу младшего брата сам Луи 16, в ту пору, когда Шарль был яростным противником Генеральных Штатов.
Осторожно, якобинцы! И пафос с претензией то ли на Гюго, то ли на Левандовского, что ли...
А в следующей главе анонсируется образцово-показательный ТЛЕН с агарисским душком (читавшие ОЭ и знакомые с окружением Альдо Ракана поймут без лишних слов). И злоупотребление алкоголем.
Глава первая. "Vox populi".
Сон безвременный
В липкой глухой тишине
Переписанных фраз
Ядом медленным
Ложь в почерневшим вине
Дар последним из нас (с)
В липкой глухой тишине
Переписанных фраз
Ядом медленным
Ложь в почерневшим вине
Дар последним из нас (с)
Он ехал по улицам Парижа, смутно знакомым - ведь он бывал здесь прежде - давно, годы назад, в совсем другой жизни. Он метался, стремился, он был способен на ярость, отчаяние и привязанность...
Он был когда-то живым.
Лица людей, приветствующих победоносную армию, сливались в одно смазанное пятно. Цветы летели под копыта коней, повстанцы помоложе перешучивались с очаровательными девушками, наряженными в лучшие платья. Всё сверкало, блестело, смеялось и кружилось каким-то больным хороводом вокруг него, и д'Эльбе до тошноты хотелось убежать, спрыгнуть с лошади и метнуться в ближайший переулок, как затравленной крысе, забиться в самую глухую, грязную и тёмную подворотню - и не показываться оттуда до скончания дней.
Он не понимал сам себя - разве не сражался он эти два года за то, чтобы люди, наконец, могли радоваться, могли спокойно и счастливо жить, обретая любимых? Неужели ему просто завидно?
Волна стыда, было накрывшая его с головой, отхлынула так же быстро. Нет, дело было совсем в другом, не в его мнимой зависти или порочности.
Что-то фальшивое мелькало в этой радости. Фальшивое, словно бы палец таинственного музыканта вдруг сорвался мимо белой клавиши и посреди стройной гаммы прозвучал непрошенный диез.
Воздух Парижа, несмотря на первые числа марта, дрожал, словно бы в июльскую жару. Неестественная, почти истерическая радость охватила древний город, ещё недавно поражённый Революцией, при виде войск Королевской армии, входящих в город с двух сторон. Под Парижем войска вандейцев, уже мало чем напоминавшие прежние толпы восставших крестьян, наконец, соединились с войсками эмигрантов, которых вёл граф д'Артуа.
Париж сдался без боя. Никто уже не верил злосчастным якобинцам, в отчаянных попытках сохранить Республику выпившим все соки из принадлежавшего им уголка Франции, всё уменьшавшегося за этот год. В очередной и, вероятно, не в последний раз было доказано на практике - идеи, при всей их заманчивости, несъедобны, а Шарль и вандейцы несли с собой если не изобилие, то, по меньшей мере, спасение от голодной смерти и золото на смену ассигнатам, ценившимися уже дешевле стоимости их печати.
Ещё в прошлом году д'Эльбе удалось распустить часть армии - в основном тех, кому перевалило за пятьдесят - и они смогли засеять поля и собрать урожай, пусть не самый богатый, но он помог и жителям мятежных департаментов, и их солдатам продержаться до следующей весны. Если Шарль поспешит распустить часть армии - возможно, и в этом году удастся справиться своими силами...
Не влезая ещё сильнее в иностранные займы.
Какие гарантии давал регент английским банкирам, д'Эльбе не имел ни малейшего понятия, как не понимал он и того, как Шарль вообще вытянул из Англии какую-то помощь. Его весьма интересовал неприятный вопрос, над которым предпочитали не задумываться ни вандейцы, ни эмигранты.
Чем регент станет расплачиваться с давним врагом?
***
Они встретились на площади Луи Пятнадцатого*, что в последние годы называлась площадью Революции. Гильотину с мостовой уже убрали - негоже было осквернять празднество видом адской машины - и д'Эльбе искренне надеялся, что её изрубили на части и сожгли, дабы стереть самую память об этом орудии смерти.
Регент прибыл чуть раньше, и д'Эльбе мог наблюдать, как недовольно приплясывает на другом конце площади его серебристая андалузская лошадь, как уже явственно склоняются друг к другу свитские, хотя даже попутный ветер вряд ли мог донести хотя бы отголоски их шепотков.
Лошадь Ларошжаклена переступала с ноги на ногу, цокнув копытами по выщербленной мостовой - во время Революции о дорогах и мостовых явно не слишком усердно заботились. Анри, поймав взгляд д'Эльбе, едва заметно улыбнулся и ободряюще кивнул. Д'Эльбе попытался выдавить ответную улыбку, но так и не смог.
Накануне он охрип, пытаясь убедить Анри взять на себя почётную роль встречи с регентом, упирая на свои провинциальные манеры и...не самый презентабельный вид. Кому представлять славную вандейскую армию, как не юному графу, с честью вышедшему из всех боёв, сохранившему безупречную репутацию и, кажется, за этот год ещё больше похорошевшему? Но все аргументы д'Эльбе разбивались об единственный контраргумент:
- Тот, кто привёл нас к победе, представит нашу армию регенту.
Д'Эльбе машинально поправил повязку на лбу и тронул коня. К счастью, мода на платки среди офицеров вандейской армии так и не прошла, поэтому полоса чистой белой ткани не слишком ярко выделялась на фоне потрёпанной треуголки - и седых волос. Покалеченная рука была скрыта перчаткой, что, по правде, не скрывало жутковатых очертаний переломанных пальцев, но, по крайней мере, мешало разглядеть безобразные шрамы и уродливо искривлённые ногти - генералиссимус и сам не мог удержаться от дрожи, когда в неверном свете свечи снимал перчатку перед тем, как отойти ко сну.
Невысокая лошадь-полукровка размеренно стучала подковами по выщербленной мостовой, а д'Эльбе всё больше внутренне сжимался. Шарль ехал к нему навстречу - один, жестом оставив свиту на месте, и генералиссимус чувствовал себя неуютно при приближении его высокой величественной фигуры. Регент был облачён в прекрасно пошитый новенький мундир, а д'Эльбе едва нашёл время пройтись щёткой по собственному, на локтях которого так и сияли заплаты.
Регент был младше генералиссимуса всего лишь на пять лет, но сохранился не в пример лучше - тёмные его волосы ещё не тронула седина, хотя, кто знает, может быть, тонкий налёт пудры и скрыл её от посторонних глаз...
Когда-то граф д'Артуа слыл одним из первых красавцев двора, но д'Эльбе его вытянутое лицо не показалось даже просто располагающим. Уверенный, горделивый и..."больший роялист, чем сам король"**. Это вызывало тревогу.
Граф спешился, и д'Эльбе торопливо последовал его примеру. Он боялся допустить ошибку в сложном этикете, боялся выставить себя не в лучшем свете, что значило дискредитировать в глазах эмигрантов всю вандейскую армию - а его подчинённые вовсе не заслужили позора. Всё это время - кто год, а кто и все два - они почти безупречно сражались под его началом и заслужили благодарность.
Тёмно-карие, почти чёрные глаза Шарля д'Артуа обшарили его с головы до ног, особо задержавшись на искалеченной руке, которую д'Эльбе инстинктивно прижал к боку, словно пытаясь спрятать.
- Шарль д'Артуа, регент королевства Франция. - Голос у него был резкий и надменный. - Кто вы?
Д'Эльбе глубоко вздохнул.
- М-морис д'Эльбе, г-генералиссимус вандейских роялистов.
Гордость ли помешала графу открыто усмехнуться досадному изъяну д'Эльбе или всё же безупречное воспитание - генералиссимусу не хотелось разбираться.
- Я п-привёл войска в целости и сохранности, в-ваше высочество. Нас тридцать тысяч человек, и мы почти н-не уступаем эмигрантам ни в в-вооружении, ни в выучке.
"А в доблести, пожалуй, и превосходим" - впрочем, он не сказал этого вслух, хотя полагал донельзя справедливым. Он был в эмиграции в девяносто первом и не увидел среди "несчастных изгнанников" по-настоящему деятельных защитников Трона и Алтаря - хотя на зрение не жаловался до сих пор.
Шарль небрежно кивнул, пробежавшись взглядом по стройным рядам вандейцев. Д'Эльбе начал ощущать горячую злость - да, их форма запылилась и изорвалась в походе, металлические детали ружей, возможно, и не сверкали на солнце, но это была его армия - победоносная армия! - некогда начинавшая свой путь из самых болот и чащоб Бокажа в сбитых сабо и с одним ружьём на пятерых. И большую часть средств на оружие и обновки им послали отнюдь не англичане и не господа из Кобленца!
- Вы чем-то н-недовольны, ваше высочество? - не выдержал он наконец.
Шарль пристально посмотрел на него, и в какое-то мгновение д'Эльбе был уверен что знает ответ - командиром. Глупо было бы надеяться, что за целый год его история не дошла до ушей регента - наверняка её ещё успел услышать граф Прованский, погибший несколько месяцев назад от случайного ядра...
- Ничуть, - наконец, ответил граф. - Я доволен вандейской армией.
Он кивнул, показывая, что разговор, первый в череде бесконечных приветствий, закончен. Д'Эльбе молча отдал честь.
***
Якобинцев не судили - просто сбросили их лидеров в одну клетку, словно бешеных собак, и поставили караулы. Эмигранты предпочли свалить чёрную работу на вандейцев, но, пожалуй, д'Эльбе был рад этому - как возможности посмотреть в лицо врагам.
Он давно уже спал исключительно дурно, ворочаясь часами, вспоминая то, что хотел бы забыть, а когда засыпал - слишком часто видел во сне побуревшее от засохшей крови лезвие гильотины.
И слишком, предательски часто его борьба с памятью приводила его к бутылке. Пока перед ним стояла цель - взять Париж, принести победу роялистам, дать этому миру новый шанс измениться к лучшему - он удерживал себя на краю обрыва, на дне которого была потеря себя, но сейчас он боялся куда больше, чем смерти, одобрительного: "Франция не забудет вас, а теперь - вы вольны почивать на лаврах!".
Когда у него не останется цели - он умрёт, развалится, точно отслуживший своё механизм...
Стемнело. Он поднял голову от скрещенных на столе рук, тряхнул головой в тщетной попытке откинуть прочь нависшее над ним отчаяние.
Сегодня он посмотрит в глаза тем, кто был повинен в смерти Маргариты - пусть косвенно, пусть нечаянно. Они послали в Нант Каррье, они зажгли тот огонь, что казался ему светом истины, а на деле был костром инквизиции...
Кажется, из всех чувств на его долю осталась только ненависть.
Клетка стояла у Консьержери, идти было вовсе недолго. Улицы были уже пусты - что так странно для Парижа, города, живущего сутки напролёт, но кто знает, что изменила в его характере Революция...
Последние зеваки уже отошли от клетки. Часовые знали его в лицо - трудно было его не узнать.
Он так и не научился без содрогания смотреть в зеркало.
Часовые пропустили его.
Фонарь поскрипывал под порывами холодного ветра. Было на редкость сыро и холодно для начала марта, и арестанты наверняка страдали от этого не в последнюю очередь.
Д'Эльбе подошёл почти бесшумно, прислушиваясь к тихой перепалке.
- Нет, гражданин Кутон, я обращусь к ним! - горячился молодой голос, сбиваясь на яростный шёпот. - Максимилиану нужно промыть и перевязать рану, иначе он умрёт!
- Если вы не заметили, Антуан, - ответил спокойный и ироничный голос, - то на рассвете мы все умрём. Успокойтесь и не унижайте себя.
Д'Эльбе подошёл ближе и уже мог наблюдать чёткие силуэты якобинцев. Кутон сидел в углу - д'Эльбе слышал, что он был парализованным калекой и, видимо, коляску у него отобрали. Две фигуры, одна из которых явно была Антуаном, расположились едва ли не на самом дальнем от Кутона краю и поддерживали кого-то - Робеспьера? Неподвижное тело лежало посередине - Леба, застрелившийся при задержании. Завтра отрубят голову и трупу - во имя торжества короны.
Что заставило его подойти вплотную к покрытым ржавчиной прутьям? Он не знал.
Антуан резко вскинул красивую голову. Губы его дёргались, непривычные к мольбе, но он, казалось, был готов перебороть себя, как в тишине раздался тихий, несмелый голос:
- Прошу вас, не могли бы вы дать нам немного воды и какую-нибудь чистую тряпицу? Моему брату нужно перевязать рану...
Д'Эльбе молча смотрел на раненого, в свете фонаря можно было легко разглядеть лицо Робеспьера. Нижняя половина его была замотана какой-то заскорузлой от крови тряпкой, так, что видны были только высокий чистый лоб и глаза. Он не мог говорить, и он бы, вероятно, не попросил о помощи - неподкупный, неустрашимый, верный своему образу - но в глазах его плескались боль и отчаяние...
Рука д'Эльбе словно бы сама потянулась к поясу. Вода в Сене была мерзкая, приходилось разбавлять её алкоголем чуть ли не напополам, но тем лучше она подошла бы для обработки раны. Вместо бинта он подал чистый носовой платок.
Молодой ещё человек с добрым и печальным лицом, похожий на Неподкупного, забрал это жалкое приношение осторожно, словно великий дар. Сен-Жюст сверкнул глазами и неохотно выдавил:
- Спасибо.
Д'Эльбе молча смотрел, как раненому меняют повязку. Тот мучительно застонал, когда с простреленной челюсти отодрали присохшую повязку, кое-как смочив. К концу процедуры Максимилиан Робеспьер был уже без сознания.
- Зачем оно было вам? - внезапно для самого себя спросил генералиссимус.
Антуан порывисто обернулся. Пожалуй, он один ещё не смирился с неизбежным, и жизнь в нём кипела, словно магма в кратере вулкана.
- Мы хотели принести в этот мир свободу. Вам не понять, - бросил он сухо и презрительно.
- Отчего же. - Д'Эльбе неведомо почему увлекала эта беседа. - Когда-то и я приветствовал взятие Бастилии. Когда-то и я верил в свободу.
- Что изменилось?
Д'Эльбе вздрогнул. Он уже успел позабыть о Кутоне. Тот неподвижно сидел в своём углу - только поблескивали внимательные глаза.
- Древо свободы не должно поливаться невинной кровью.
- Красиво сказано, - Кутон растянул губы в светской улыбке, но глаза его оставались холодны, точно ему уже отрубили голову. - И верно. Что ж, пора, наконец, напитать Древо Свободы и нашей кровью - и нас, граждане, вовсе не назовёшь невинными, не так ли? Даже вас, Огюстен, ведь вы голосовали за казнь Луи Капета?
Огюстен смущённо кивнул.
- Я уж не говорю о нашем дорогом друге Антуане, на нём - впрочем, как и на мне - как говорится, клейма ставить негде, - иронично продолжал Кутон свою речь. Рука д'Эльбе машинально дёрнулась по направлению ко лбу - и он не сразу остановил её. К счастью, революционеры были слишком увлечены последней дискуссией в своей жизни.
- Что ж, наша кровь прольётся - пусть. Для кого-то мы станем мучениками Свободы, а в анналы истории мы войдём убийцами и мятежниками - пусть. Но разве над нашими костями восстанет, наконец, царство справедливости? Верите ли вы, гражданин...простите, господин, что мальчик из Тампля станет новым Мессией? Что наступит золотой век человечества?
Д'Эльбе медленно покачал головой.
Кутон посмотрел на него со странным сочувствием.
- Да, мы умираем завтра на рассвете, - тихо закончил он. -Но мы умрём и освободимся, есть ли там Вечность, нет ли её - а вам придётся жить с тем, что ваши мечты о царстве справедливости рухнули почти так же, как и наши - с одной лишь разницей: мы сохраняем веру и лишаемся за неё жизни, словно первые христиане на арене римского Колизея, вы же остаётесь жить - без веры. Да поможет вам Бог, или Верховное Существо, или, в конечном итоге, богиня Разума - кто бы там, наверху, ни был...
Д'Эльбе молчал, намертво стиснув побелевшими пальцами прутья клетки. Он смотрел на лица обречённых - ироничного Кутона, яростного Сен-Жюста, печального Огюстена - и не видел в них отчаяния.
Того отчаяния, что сжирало его изнутри.
На одну безумную секунду ему захотелось шагнуть в эту клетку и умереть с ними - по крайней мере, в достойном обществе идеалистов, избавиться разом от проблем и сомнений. Это было бы трусостью, но было так заманчиво...
Он молча развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, провожаемый взглядами якобинцев.
***
Генералиссимус не хотел присутствовать на казни, но записка за подписью регента не оставляла ему выбора. С предназначенного ему места очень хорошо было видно площадь - и гильотину.
Он не посмел возмутиться, но при одном взгляде на эту адскую машину к горлу его подкатывал липкий ком, а на языке словно бы чувствовался железистый привкус крови. Он слишком хорошо помнил гильотину в Сен-Флоране, он не забыл бы её до конца своих дней...
Парижская была старшей сестрой сен-флоранской. Она была больше, мощнее, но так же хищно сверкало лезвие, остро отточенное - хоть это хорошо, приговорённым не придётся слишком долго мучиться...
Толпа жадно окружила гильотину. Даже на соседних улицах толпились зеваки, желавшие насладиться казнью предводителей революции. Ради такого случая гильотину снова перевезли на площадь Луи Пятнадцатого -туда, где был казнён его внук.
Регент, так и не сменивший мундир на гражданское платье, сидел на возвышении. Д'Эльбе порадовался хотя бы тому, что сюда не привели маленького короля и его сестру - вовсе незачем детям видеть такое зрелище.
Повозка, тихо скрипя, подъехала к подножию эшафота. Что говорил регент, генералиссимус не слышал - смотрел на лица своих ночных собеседников. Неподкупного привели в чувство, и, пожалуй, он был единственным, кто выглядел отчаявшимся - а может, это просто рана лишила его сил? Опустив голову, Максимилиан опирался на локоть брата. Труп Леба выбросили из повозки, точно ненужный мешок - как и вполне живого Кутона, не удержавшегося от вскрика. Толпа заулюлюкала, но калека не удостоил сборище даже взглядом, только выпрямился, сидя на грязной мостовой, с утра пораньше умытой дождём. К нему тотчас подошёл Сен-Жюст и поднял на ноги, удерживая на весу.
Шарль д'Артуа закончил свою речь, посвящённую торжеству победившего роялизма. Первым отрубили голову уже сутки как покойному Леба и показали народу бескровно-бледную голову молодого человека. Разочарованный гул прокатился по рядам, и палач спешно оглянулся на оставшихся в живых якобинцев.
- Не смею обременять вас, мой добрый друг, - Кутон неловко склонил голову перед Антуаном, удерживающим его с явным трудом. - Господа, я следующий, - он улыбнулся помощникам палача и позволил затащить себя по лестнице.
С Кутоном, по правде, вышла заминка - его никак не могли привязать к доске. Палач и помощники старались добрых десять минут, в течение которых Кутон, всё больше бледневший, терпеливо сносил эту пытку, периодически падая на колени, когда хватка помощников ослабевала - парализованные ноги его не держали.
Лезвие гильотины, наконец, опустилось -и снова поднялось, замаранное ярко-алой кровью. Д'Эльбе ощутил, как к горлу подкатила тошнота.
- Теперь, наверное, я? - немного смущённо, словно ребёнок, спросил Огюстен у палачей. Генералиссимус стоял совсем близко и слышал, как Огюстен, обнимая безвольного брата, шепнул ему:
- До встречи, Максимилиан...
Кивнув Сен-Жюсту, Робеспьер-младший осторожно начал подниматься по лесенке эшафота. Ветер трепал его светлые волосы, лишённые парика - и трепал их минуту спустя на уже отрубленной, забрызганной кровью голове. Выражение лица у мёртвого Огюстена так и осталось каким-то смущённым и немного удивлённым, точно он недоумевал, как судьба привела его на вершины и низвергла в бездну.
Народ ожидал казни Робеспьера-старшего, словно манны небесной, но тот так и не очнулся от своего отчаянного забытья - только перед тем, как его уложили на скамью, он вдруг вскинул голову и устремил на мгновение вспыхнувший взгляд в небо, точно ища ответ на так и не разрешённые вопросы...
До поры до времени Антуан покорно позволял вести себя к гильотине, но когда помощник палача подошёл к нему с верёвкой, вдруг вырвался, оставив в руке палача кружевную манжету. Сен-Жюст вскочил на тонкие перила эшафота прямо напротив регента, и по всей площади разнёсся его сильный, неожиданно звонкий голос:
- Да здравствует Республика!
Один из офицеров гвардии вскинул пистолет - и Антуан, захлебнувшись собственным криком, упал на руки подбежавших палачей - уже мёртвым.
Глаза его спешно отрубленной головы, казалось, смотрели в самую глубь сердца каждому, кто был на площади Луи Пятнадцатого тем кровавым рассветом...
***
Д'Эльбе почти бежал с казни. Парижская толпа, по своему обыкновению, жаждала сувениров - и он не выдержал, когда какая-то мегера начала кромсать тупым ножом волосы казнённых, отхватывая пряди вместе с рваными, окровавленными клочками кожи. Ему сделалось дурно, настолько, что стало уже безразлично и мнение регента, и всё, что угодно.
Он протолкался сквозь толпу и с облегчением оказался в саду Тюильри - охрана пропустила его.
Здесь, среди аккуратно подстриженных кустов, только отдалённые визгливые крики напоминали о творящейся на площади безобразной сцене - и он бежал, почти ослепнув, бежал в попытке укрыться от этого больного бреда - так быстро, что едва не сшиб ребёнка.
На вид мальчику было лет десять, и было в нём что-то, что сразу заставило д'Эльбе очнуться - по крайней мере от удивления. Одет был ребёнок, словно сын герцога, но у детей аристократов не бывает такого затравленного, печального взгляда.
- Прости, - д'Эльбе улыбнулся мальчику, и тот спустя несколько секунд робко ответил. - Что ты здесь делаешь в одиночестве, ты не заблудился?
Ребёнок помотал головой.
- Нет, - голос у него был чуточку сдавленный, как у человека, который долго плакал. Приглядевшись, д'Эльбе заметил, что и глаза у него покраснели и распухли. - Я убежал от них...от них от всех, чтобы не идти на казнь. Я не хотел её видеть. Она страшная... - он вздрогнул и съёжился.
Генералиссимус осторожно погладил его по голове. Мальчик вскинул голову и посмотрел на него удивлённо, точно такое обращение было для него в новинку.
- Я тоже считаю её страшной - как и любую казнь, - признался д'Эльбе, не покривив душой.
Лицо мальчика стало вдруг решительным.
- Когда я вырасту, то обязательно сделаю так, чтобы не было казней! - он топнул ножкой.
Д'Эльбе невольно улыбнулся.
- А как же преступники? Например, воры?
- Они должны работать и честно зарабатывать деньги!
- А если они и рады бы жить честно, но им не хватает даже на хлеб? Если они бедные?
- Я сделаю так, что во Франции не будет бедных. - Лоб ребёнка прорезала упрямая морщинка. - Больше никто не будет голодать!
- Луи-Шарль! Вот ты где, братец! - раздался девичий голос совсем неподалёку. - Иди сюда!
Луи смущённо потупился.
- Сестрёнка Шарлотта зовёт, - пробормотал он смущённо. - До встречи, месье! - и он побежал прочь, сверкая каблуками - Луи-Шарль, Луи Семнадцатый, юный король Франции.
"Возможно, ещё не всё потеряно, раз король Франции мечтает осчастливить свой народ. Возможно, у этого мира ещё есть шанс..."
*Сейчас Площадь Согласия.
**Эти слова произнёс по адресу младшего брата сам Луи 16, в ту пору, когда Шарль был яростным противником Генеральных Штатов.
@темы: твАрения, "Перепутье", вандейское, в белом венчике из роз впереди идёт д'Эльбе
-
-
06.03.2015 в 16:52-
-
06.03.2015 в 22:54-
-
07.03.2015 в 01:58-
-
07.03.2015 в 10:09мне б такого) тоже благодарю за такие яркие образы. и д'Артуа, да, тут я полностью согласен с впечатлением главного героя о нем. на словах ты - первый красавец и граф, а на деле ты в этом явно неправ )по-моему, тлен с агарисским душком начинает ощущаться уже тут.
-
-
07.03.2015 в 11:49Здесь тлен только начинается, в следующей главе будет апогей всего этого цирка.
-
-
07.03.2015 в 16:52Да, название сменилось
Нельзя не признать новое название более жизнеутверждающим, чем первоначальное. И это хорошо.
образцово-показательный ТЛЕН с агарисским душком (читавшие ОЭ и знакомые с окружением Альдо Ракана поймут без лишних слов).
Это будет граф д’Артуа и его окружение, вывезенное им из эмиграции, которое составит основу нового двора?
А злоупотреблять алкоголем там, похоже, будут многие, начиная с главгероя – и все по разным причинам. Одни от радости, а другие (другой) – наоборот.
«Vox populi»
А почему глава так называется? Под «гласом народа» подразумевается мнение/воля жителей якобинской части Франции и в первую очередь Парижа - о сдаче роялистам? Потому что среди персонажей, которые в этой главе говорят, нет никого, кого можно было бы счесть народом (в распространенном смысле слова) или его представителем.
Воздух Парижа, несмотря на первые числа марта
Это март 1795 года? Раз «сражался два года», то есть с самого начала восстания?
Чем регент станет расплачиваться с давним врагом?
Вот мне это тоже интересно. Наверняка будут какие-то очень большие политические уступки. Возможно, и территориальные – в колониях, прежде всего в Канаде.
Не могу не испытать тайную эгоистичную радость при мысли о том, как будет счастлив мой любимый Уильям Питт.)) Наконец-то осуществилось то, за что он так упорно боролся и во что вбухал столько государственных денег и собственных сил! А раз не будет Наполеона и всех связанных с ним войн, то, значит, не будет и Аустерлица. И Питт не умрет в январе 1806 г. (а умер он главным образом от хронического многолетнего переутомления на почве безуспешной борьбы с Францией), а проживет подольше. Так что у вас ненароком получилась еще одна побочная оживлялка!
Гильотину с мостовой уже убрали - негоже было осквернять празднество видом адской машины - и д'Эльбе искренне надеялся, что ей изрубили на части и сожгли
Идеалист и есть идеалист. Убрали ее, разумеется, недалеко, и скоро используют по назначению. И что-то мне подсказывает, что даже после казни членов Комитета общественного спасения ей еще будет чем заняться. Несогласных с новым режимом в Париже, да и во всей Франции, найдется немало – начиная с членов Конвента, голосовавших за казнь Людовика XVI, а таковых было 383 человека. Уж если даже при канонной реставрации их всех, кто к тому времени был жив, изгнали из Франции – а это было двадцать с лишним лет спустя после их «преступления» - то уже здесь-то, по свежим следам… Будет просто чудом, если обойдется без их казни.
упирая на свои провинциальные манеры и... не самый презентабельный вид.
Манеры у него нормальные, он человек воспитанный; а вот вид… мда. Обнять и плакать.
и, кажется, за этот год ещё больше похорошевшему
Да куда уже ему еще дальше хорошеть, и так неописуемый красавец!))
- Тот, кто привёл нас к победе, представит нашу армию регенту.
Вероятно, я что-то пропустила в спойлерах, но я не ожидала, что д’Эльбе снова станет главнокомандующим. Я думала, что он – конечно, после того, как полностью выздоровеет – вернется в армию на какую-то из крупных офицерских должностей, а главнокомандующим будет, как и раньше, Ларошжаклен. Мне казалось, что у д’Эльбе уже просто не осталось ни желания, ни душевных сил на этот самый высокий пост. Но я его недооценила!
полоса чистой белой ткани
А мне представлялось, что она будет черной – как повязки, которыми закрывают отсутствующий глаз – чтобы было видно, что она не с медицинскими целями, а с косметическими. Например, декабрист Александр Якубович, у которого на лбу была практически так и не зажившая рана, носил такую повязку.
а д'Эльбе едва нашёл время пройтись щёткой по собственному, на локтях которого так и сияли заплаты.
*Переживая за плохо одетого главнокомандующего* Понятно, что они там не шиковали, но уж могли бы ради такого торжественного случая принарядить своего предводителя! Собрали бы, у кого что есть поновее, и поделились бы с ним. С армии по нитке – главнокомандующему приличный костюм.)) Неудивительно, что он не понравился графу д’Артуа - в роялисте всё должно быть прекрасно, и лицо, и одежда, и прочее. А тут такая непрезентабельная во всех отношениях личность!
боялся выставить себя не в лучшем свете, что значило дискредитировать в глазах эмигрантов всю вандейскую армию - а его подчинённые вовсе не заслужили позора.
Ну, он как всегда – думает не о себе, а о других, о тех, за кого отвечает.
и в какое-то мгновение д'Эльбе был уверен, что знает ответ - командиром. Глупо было бы надеяться, что за целый год его история не дошла до ушей регента
Он прав в своей догадке? Мне кажется, что да. Все-таки история, мягко говоря, незаурядная.
И слишком, предательски часто его борьба с памятью приводила его к бутылке.
А вот и злоупотребление алкоголем началось…((( Даже не дожидаясь следующей главы. В следующей оно, похоже, только усилится.
Прекрасная сцена его общения с якобинцами!
Она написана очень объективно; и безумно жалко их всех, хотя я заранее знала из спойлеров, что с ними так будет, да если бы и не знала – невозможно предположить, что Робеспьера и его главных соратников оставили бы в живых. И все они ведут себя в высшей степени достойно.
Того отчаяния, что сжирало его изнутри.
Уже? Так скоро после победы? Плохо его дело, если он уже отчаялся, едва успев достигнуть того, что считал своей целью…((
А якобинцы не поняли, кто разговаривал с ними? По тексту у меня сложилось впечатление, что не поняли.
С одной стороны, за прошедший год, когда д’Эльбе возглавлял вандейскую армию, в Комитете общественного спасения уже могли знать, как выглядит ее предводитель, тем более что он нынче, спасибо гражданину Каррье, не человек, а ходячий набор особых примет. С другой стороны, сцена у клетки происходила в полутьме, при свете единственного фонаря, и вряд ли якобинцы внимательно разглядывали своего собеседника. Во всяком случае, ничто в их поведении не указывает на то, что они узнали в нем главнокомандующего, а не просто считают кем-то из вандейских офицеров (за рядового его не примешь при всем желании, кроме того, его свободно пропустили часовые).
- хоть это хорошо, приговорённым не придётся слишком долго мучиться...
Да, если вспомнить Шалье в Лионе, которому отрубили голову с третьего или четвертого раза – то им, можно сказать, повезло.
порадовался хотя бы тому, что сюда не привели маленького короля и его сестру
Я, честно говоря, боялась, что приведут. По тогдашним представлениям, не было ничего особенного в том, что ребенок – притом юридически уже глава государства – присутствует на таком важном и торжественном государственном мероприятии, как казнь главарей бунтовщиков против монархии.
Что касается поведения Сен-Жюста в последние минуты перед казнью – столь радикально отличающегося от его канноного поведения в той же ситуации – то оно мне представляется естественным и соответствующим логике его характера. Девятого термидора их свергли бывшие товарищи, такие же сторонники Республики; а тут совсем другое дело – тут роялисты, ее враги. И есть глубокий и трагический смысл в том, чтобы в последний миг своей жизни напомнить им о Республике, последний раз заявить о своей вере в нее.
- Я убежал от них...от них от всех, чтобы не идти на казнь.
Ну точно, его все-таки намеревались туда повести. Как я и думала. Ему повезло, что удалось сбежать.
"Возможно, ещё не всё потеряно, раз король Франции мечтает осчастливить свой народ. Возможно, у этого мира ещё есть шанс..."
Маленький свет в конце главы! Хоть что-то ободряющее для главгероя. Ему это было очень нужно.
Мелкие поправки:
читать дальше
-
-
08.03.2015 в 03:42О да. Глядя на это окружение, д'Эльбе начнёт думать, что граф просто святой по сравнению с этими *эпитет опу, щен*
Под «гласом народа» подразумевается мнение/воля жителей якобинской части Франции и в первую очередь Парижа - о сдаче роялистам?
Скорее, то, что те, кто вчера рукоплескал якобинцам, сегодня рукоплещут их казни - ирония над полной версией крылатого выражения. Изначально эпиграф главы планировался евангельским:
"Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек! Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали:распни, распни Его!"(Ин.19, 5-6) - но как-то так сложилось, что эпиграфом стала цитата из Тэм
Это март 1795 года? Раз «сражался два года», то есть с самого начала восстания?
Да. Прошёл ровно год - годовщина смерти Маргариты будет как раз во второй главе.
Возможно, и территориальные – в колониях, прежде всего в Канаде.
Я уже не раз пошучивала по этому пункту про возвращение исконно английских земель вплоть до Орлеана включительно
Так что у вас ненароком получилась еще одна побочная оживлялка!
Будет просто чудом, если обойдется без их казни.
Подозреваю, им предложат выбор между смертью и изгнанием с конфискацией имущества. Регент, хоть и роялист до мозга костей, всё же обладает зачатками здравого смысла, но дело даже не в этом - он не мстит по мелочам. После отказа д'Эльбе он, например, не лишит его пенсии - он считает месть ниже своего достоинства. Это одна из немногих его приятных черт характера.
Манеры у него нормальные, он человек воспитанный;
Он может перепутать какие-то мелкие церемониальные нюансы - и неисправимо пасть в глазах большинства придворных. Это люди того сорта, что спокойно отнесутся к растлителю малолетних, но не дай Бог при них не тем ножом отрезать сыр...
Мне казалось, что у д’Эльбе уже просто не осталось ни желания, ни душевных сил на этот самый высокий пост. Но я его недооценила!
Ларошжаклен его, подозреваю, чуть ли не на коленях упрашивал снова стать генералиссимусом. Об этом лучше всего сказано в наших с Электрой набросках Фэндомного Лексикона прописных истин:
"ГЕНЕРАЛИССИМУС
- совершенно эфемерная должность с полномочиями, не понятными никому
- все, кто вступал в нее, долго не жили
- поэтому желающих было мало, но крайних находили всегда".
Ларошжаклен, во-первых, адски ею измотан, во-вторых - чувствует себя всё же недостаточно подготовленным для такой ответственности. К тому же он в пух и прах разругался с Шареттом, а д'Эльбе, в отличие от Анри, как замечал всё тот же Шаретт, дипломатичен, и ради общего дела стерпит практически всё - даже Шаретта.
А мне представлялось, что она будет черной – как повязки, которыми закрывают отсутствующий глаз – чтобы было видно, что она не с медицинскими целями, а с косметическими.
Чёрная бы слишком привлекала внимание, а белую можно выдать за тот же платок. По понятным причинам д'Эльбе не хочет праздных вопросов о том, почему у него на лбу повязка.
Собрали бы, у кого что есть поновее, и поделились бы с ним. С армии по нитке – главнокомандующему приличный костюм.))
"Сборная солянка" была бы ему великовата, особенно в ширину, вышло бы ещё хуже. К тому же у него уже парадная одежда на приёме будет с чужого плеча...
Он прав в своей догадке? Мне кажется, что да. Все-таки история, мягко говоря, незаурядная.
Его вялотекуще обсуждают все кобленцские сидельцы. Не в самых уважительных выражених
В следующей оно, похоже, только усилится.
спойлер
Уже? Так скоро после победы? Плохо его дело, если он уже отчаялся, едва успев достигнуть того, что считал своей целью…((
Собственно, слова Кутона расширяют едва заметную трещину в его цели. Он изначально понимал, что регент не ставит себе справедливость первейшей целью, но Кутон его в этом практически убеждает.
А якобинцы не поняли, кто разговаривал с ними? По тексту у меня сложилось впечатление, что не поняли.
Они могли догадываться, Кутон почти наверняка догадался. Именно поэтому он вообще говорит с д'Эльбе, зная его характер, биографию, идеалы. Возможно, он читал протокол допроса - если мне не изменяет память, доклад о расстреле д'Эльбе (в каноне) читал в Конвенте как раз Кутон.
Да, если вспомнить Шалье в Лионе, которому отрубили голову с третьего или четвертого раза – то им, можно сказать, повезло.
Мне что-то не к ночи Почти Безголовый Ник вспомнился...
Что касается поведения Сен-Жюста в последние минуты перед казнью – столь радикально отличающегося от его канноного поведения в той же ситуации – то оно мне представляется естественным и соответствующим логике его характера. Девятого термидора их свергли бывшие товарищи, такие же сторонники Республики; а тут совсем другое дело – тут роялисты, ее враги. И есть глубокий и трагический смысл в том, чтобы в последний миг своей жизни напомнить им о Республике, последний раз заявить о своей вере в нее.
Вы очень точно расписали то, что я при написании чувствовал чисто подсознательно.
У меня, кстати, была ещё одна причина того, почему СЖ выбрал именно такую смерть - от пули, не от гильотины - которая взята из "Соратников Иегу". Там, правда, герои - роялисты, но мотивация похожа, Антуан же, несмотря на свои убеждения, воспитан всё-таки как дворянин, и чисто подсознательно брезгует орудием казни воров, убийц и предателей - гильотиной. От пули смерть как-то чище, более того - он стремится умереть красиво и героически, у него на подкорку вбито чувство собственного достоинства и своеобразная эстетика смерти, идущая чуть ли не от древних германцев, объявляющая наиболее доблестным концом смерть в сражении. Он и сражается, в известном смысле.
Хоть что-то ободряющее для главгероя.
Он ещё напомнит королю об этой беседе - много лет спустя, стоя перед ним в оковах.
Спасибо и за отзыв, и за поправки, днём внесу обязательно))
И простите, если я отвечаю немного сумбурно, спать хочется аж за всю неделю *ползёт высыпаться*
-
-
08.03.2015 в 15:34Почему-то мне кажется, что это станет еще одним поводом для злоупотребления алкоголем. И поводом более чем уважительным.
возвращение исконно английских земель вплоть до Орлеана включительно
Дотуда не получится – Соединенные Штаты уже основательно укрепились как самостоятельное государство. А вот с Канадой в этом смысле гораздо проще. Так что у англичан будет повод громко и радостно заявить, что генерал Джеймс Вольф не зря погиб в 1759 г. на Авраамовой равнине у Квебека; теперь он отмщен.))
им предложат выбор между смертью и изгнанием с конфискацией имущества.
Ну, это еще гуманно по стандартам эпохи!
Отсутствие мстительности и мелочности у регента тоже радует. А то от такого закоренелого сверхроялиста можно было всего ожидать.
набросках Фэндомного Лексикона прописных истин:
А он будет где-нибудь выложен? И сколько примерно истин там уже охвачено?
чувствует себя всё же недостаточно подготовленным для такой ответственности.
Да, д’Эльбе на эту должность подходит лучше – из всех, среди кого в тот момент можно было выбирать. А дальше внутреннее самоощущение «главнокомандующего-во-второй-раз» будет хорошо передаваться одностишием В. Вишневского: «Зачем я так любезно согласился?»
д'Эльбе не хочет праздных вопросов о том, почему у него на лбу повязка
А кто-то, кроме его ближайшего окружения, уже знает о клейме? Кобленцские сидельцы, раз уж он был предметом их регулярных обсуждений?
над ним постебутся на приёме в честь раздачи плюшек предводителям
Что-то мне этот прием уже авансом напоминает еще одно сравнительно недавнее светское мероприятие с участием главгероя – вечеринку у Каррье.((( Если не физическим издевательствами, то моральными. Если в его восприятии происходящего тоже возникнет эта параллель – со всем ворохом неотделимых от нее воспоминаний - то я не удивлюсь.
сидит в каком-то очень непритязательном кабаке Сент-Антуанского предместья и пьёт какую-то жуткую субстанцию нечеловеческой крепости - зато дешевую
Всё ближе к народу, однако! Теперь уже даже к парижским санкюлотам!
Он изначально понимал, что регент не ставит себе справедливость первейшей целью
Думаю, д'Эльбе, как человек здравомыслящий, полагал, что будет хотя бы лучше, чем при якобинцах. А на достижение идеального сочетания «свобода+порядок» не рассчитывал.
доклад о расстреле д'Эльбе (в каноне) читал в Конвенте как раз Кутон
Увы, я совершенно запамятовала эту канонную деталь – а, скорее всего, никогда ее и не знала.
Тогда у вас Кутон, очевидно, делал доклад о достижении договоренности с д’Эльбе и его ближайшими соратниками по поводу их перехода на службу Республике и участия в политике умиротворения.
Мне что-то не к ночи Почти Безголовый Ник вспомнился...
Шалье – еще не чемпион в этом смысле. Когда при Людовике XIII казнили графа де Шале за участие в заговоре против короля и кардинала (август 1626 г.), обязанности палача, который должен был отрубить приговоренному голову мечом, исполнял какой-то первый попавшийся парижский уголовник; осторожно, натурализм
Вы очень точно расписали то, что я при написании чувствовал чисто подсознательно.
Хорошо, что у нас это совпало. Я думала, что, может быть, мы по-разному понимаем его мотивацию.
Приведенная вам еще одна причина – стремление погибнуть в бою – прекрасно с этим сочетается. Тем более что у Сен-Жюста как комиссара Конвента в армии был опыт участия в боевых действиях.
А «Соратников Иегу» я, увы, не читала целиком – только какими-то мелкими отрывками, еще в институте.
Он ещё напомнит королю об этой беседе - много лет спустя, стоя перед ним в оковах.
А король весело рассмеется и скажет: «Да это я тогда так, пошутил. Маленький был, глупый, вот и не знал, что для королей главное».
Очень рассчитываю, что король эту давнюю беседу вспомнит в благоприятном для главгероя ключе. Хотя бы «Отпускаю вас из тюрьмы ради ваших былых заслуг, и ступайте куда хотите».
И простите, если я отвечаю немного сумбурно, спать хочется аж за всю неделю
Да ничего страшного, тем более что никакой сумбурности я лично не вижу. Сон – это святое, говорю как большой любитель этого дела. Спите на здоровье!
-
-
08.03.2015 в 20:10Я имела в виду Орлеан европейский в связи с Столетней Войной
Отсутствие мстительности и мелочности у регента тоже радует. А то от такого закоренелого сверхроялиста можно было всего ожидать.
Среди всего окружения юного короля он, как ни странно (и ни страшно) - самый нормальный. Только умрёт достаточно рано - и успеет привить королю в основном негативные черты своего мировоззрения. А так, если бы не упёртый роялизм, регент был бы и неплохим человеком, и даже, возможно, не самым ужасным королём.
И сколько примерно истин там уже охвачено?
15 штук пока что, но планировалось больше.
А он будет где-нибудь выложен?
Он лежит у меня в закрытой записи как набросок, даже по алфавиту не сгруппирован. Всё руки не дойдут закончить...
Да, д’Эльбе на эту должность подходит лучше – из всех, среди кого в тот момент можно было выбирать.
Зависит от того, как именно воспринимать должность генералиссимуса. Об этом у Электры есть неплохой пост, может, вы его уже видели...: mist666.diary.ru/p202732678.htm
А кто-то, кроме его ближайшего окружения, уже знает о клейме? Кобленцские сидельцы, раз уж он был предметом их регулярных обсуждений?
Ходят слухи, но достоверного им подтверждения пока нет. Там все мечтают проверить, а правда ли у генералиссимуса вандейцев клеймо, как у всамделишного преступника...
Что-то мне этот прием уже авансом напоминает еще одно сравнительно недавнее светское мероприятие с участием главгероя – вечеринку у Каррье.(((
А мне нравится эта параллель... В принципе, она почти полностью правомерна.
Всё ближе к народу, однако! Теперь уже даже к парижским санкюлотам!
Он тоже задумается о том, кто его окружает.
А на достижение идеального сочетания «свобода+порядок» не рассчитывал.
Разве что мечтал в самой глубине души - как большинство людей эпохи. Мне доводилось в своё время читать о Карамзине - ведь люди, воспитанные идеалами эпохи Просвещения, при виде дел Революции чуть не лишились рассудка. Это было целое потерянное поколение - к Карамзину и его ровесникам (а он чуть помладше Лескюра) это, конечно, относится в чуть большей степени, но всё же.
Очень рассчитываю, что король эту давнюю беседу вспомнит в благоприятном для главгероя ключе. Хотя бы «Отпускаю вас из тюрьмы ради ваших былых заслуг, и ступайте куда хотите».
Нет. Там Ларошжаклен за него вступится.
-
-
08.03.2015 в 21:16*Громко хлопнув себя по лбу* Тьфу, не сообразила сразу. Я так далеко погрузилась в Новый Свет, что совсем забыла о претензиях Англии к Франции в Старом.))
Но раз так, то чего уж мелочиться - "если делать, так делать по-большому": отчего бы не объединить Францию с Англией путем брака, как это попытались сделать в Столетней войне - женить Людовика XVII на младшей и, между прочим, самой любимой из дочерей Георга III, принцессе Амелии. Жених - 1785 г. рожд., невеста - 1783 (в каноне она так и не вышла замуж, умерла от туберкулеза в 1810 г.). Пока что можно ограничиться помолвкой, а когда жениху исполнится шестнадцать лет - вперед в загс.))
Среди всего окружения юного короля он, как ни странно (и ни страшно) - самый нормальный. Только умрёт достаточно рано - и успеет привить королю в основном негативные черты своего мировоззрения.
Заранее начинаю беспокоиться о том, что вырастет из Луи-Шарля. Похоже, там всё будет сложно и не лучшим образом. И хорошие качества в нем образуются скорее вопреки полученному воспитанию, чем благодаря ему.
Об этом у Электры есть неплохой пост, может, вы его уже видели..
Да, помню его.
Там все мечтают проверить, а правда ли у генералиссимуса вандейцев клеймо, как у всамделишного преступника...
И проверят-таки, насколько я помню спойлеры. При большом стечении народа, не без участия Шаретта.
А мне нравится эта параллель... В принципе, она почти полностью правомерна.
Да, очень уж похожие ситуации - по унизительности для главгероя, которого просто хочется взять в охапку и утащить от этого придворного гадючника куда-нибудь подальше. Хоть он в конце концов и сам оттуда сбежит, но ведь перед этим успеет намучиться.
Он тоже задумается о том, кто его окружает.
Окружает его сплошное третье сословие.)) Что для дворянина как-то не комильфо.
-
-
08.03.2015 в 21:33Как бы вам сказать...на поверхности там будет чистейшей воды Джоффри Баратеон. Или Пётр 2 (а Мария-Тереза будет играть при нём роль Натальи Алексеевны).
И проверят-таки, насколько я помню спойлеры. При большом стечении народа, не без участия Шаретта.
Увы... И из всех, кто был в зале, помешать этому пытался только Ларошжаклен, но при попытке протолкаться сквозь толпу был остановлен за шкирку Тальмоном, который едва ли не примым текстом на него зашипел: "Не выделывайся, щенок!"
Окружает его сплошное третье сословие.)) Что для дворянина как-то не комильфо.
Дело не в третьем сословии. Третье сословие он, как правило, любит больше собственного, и к нижестоящим относится очень доброжелательно. Наоборот, вышестоящих не любит, поскольку справедливо считает, что 99% дворян, добившихся успеха в жизни, сделали это чуть ли не в прямом смысле через постель - а вовсе не личными усилиями и одарённостью.
отчего бы не объединить Францию с Англией путем брака, как это попытались сделать в Столетней войне - женить Людовика XVII на младшей и, между прочим, самой любимой из дочерей Георга III, принцессе Амелии.
Это интересно. Но, если женить жениха в 16, тогда вряд ли будут шансы "отбить" Францию обратно. Либо Амелия умрёт достаточно рано и не оставит потомства.
К тому же вряд ли принцессу отдадут за психически нестабильного короля (хотя, насколько я помню, к жизни с психически больными ей не привыкать)...
-
-
08.03.2015 в 21:55Я поняла. До чего удобно, когда говоришь с человеком на общем литературно-историческом языке! Это экономит массу объяснений.))
Увы... И из всех, кто был в зале, помешать этому пытался только Ларошжаклен, но при попытке протолкаться сквозь толпу был остановлен за шкирку Тальмоном
Неудивительно, что главгерой оттуда направился прямиком в ближайший санкюлотский кабак - лишь бы подальше ОТ ЭТИХ ВСЕХ.
К тому же вряд ли принцессу отдадут за психически нестабильного короля
Это как государственные интересы потребуют. Если будет решено, что надо, то отдадут за кого угодно; "Закрой глаза и думай об Англии". К тому же с Людовиком не настолько всё плохо, чтобы он не мог править. А раз правит - значит, достаточно здоров для брака.
Правда, может оказаться против отец потенциальной невесты. А тогда дело труба - Георга III еще никому из его министров не удавалось переупрямить, даже Уильяму Питту Младшему. Тем более Амелию Георг любил больше всех своих дочерей.
-
-
08.03.2015 в 22:03Но, насколько я помню, на момент возможной помолвки он был уже и сам немного не в себе? Могли его мнение задвинуть, или ещё нет?
К тому же с Людовиком не настолько всё плохо, чтобы он не мог править.
внешнее проявление его отклонений - периодические приступы ярости, когда он может приказать казнить кого угодно (кроме сестры, которая его может успокоить).
Я поняла. До чего удобно, когда говоришь с человеком на общем литературно-историческом языке! Это экономит массу объяснений.))
Системы образов вообще упрощают объяснения. (Я точно так же, например, использую соционику - её научность под о-очень большим сомнением, но система образов удобная).
Неудивительно, что главгерой оттуда направился прямиком в ближайший санкюлотский кабак - лишь бы подальше ОТ ЭТИХ ВСЕХ.
Правда, там до него примутся докапываться местные санкюлоты - среди которых один из бывших подручных Колло в Лионе...
-
-
08.03.2015 в 22:19Нет, в 1790-е годы с ним всё было в порядке. Приступы безумия у него были с лета 1788 по февраль 1789 гг. (первый и самый долгий; тогда встал вопрос о регентстве, но обсуждался так долго, что король успел выздороветь, и регентство так и не было установлено); в начале 1801 г.; в 1804 г.; и окончательно он сошел с ума в 1810 г., что отчасти было вызвано смертью принцессы Амелии. Его старший сын и наследник принц Уэльский, будущий Георг IV, былл регентом со следующего года и до смерти отца в январе 1820 г.
Правда, там до него примутся докапываться местные санкюлоты - среди которых один из бывших подручных Колло в Лионе...
Ой. Ему хоть удастся выбраться оттуда целым?
-
-
08.03.2015 в 22:32Его побили и ограбили (ворча, что взять, кроме нескольких су, и нечего - даже пряжки на туфлях всего лишь посеребрённые) - а вот помощник Колло пострадал сильнее. Как бы не насмерть)
-
-
08.03.2015 в 23:20А вот пострадавшего помощника Колло мне нисколько не жалко. Наоборот, так ему и надо.
Внезапный матчастный вопрос: был ли у семьи Ларошжакленов свой дом в Париже? Если канонных сведений нет, то как с этим обстоят дела в вашем фаноне по "Предателю"?
-
-
08.03.2015 в 23:24В каноне - не знаю, в моём фаноне нет. Как раз только что эта тема частично всплывала у нас с Электрой в связи с тем. что мне не даёт покой мейринг Марии-Терезы и Ларошжаклена...
-
-
09.03.2015 в 01:54Возможно, потому, что он (и не только он) частично его воспринимает, как фактического короля. Ну или просто мне было сложно отделаться от канона, где ситуация с правлением вышла обратная...
-
-
11.03.2015 в 15:52Никто не приходит в голову - по всем известным мне спойлерам, где ни о каких смертях не говорилось; ведь такое предупреждение означает смерть не какого-то безымянного третьего солдата в пятом ряду, а персонажа, достаточно хорошо представленного в тексте.
Разве что ОМП - кюре Августин, который уже в очень преклонном возрасте и может умереть от старости?
Мария-Тереза вроде бы должна умереть только в третьей части...
-
-
11.03.2015 в 15:56-
-
11.03.2015 в 16:56-
-
29.02.2024 в 05:33Посетите также мою страничку
chat.bomjtrek.site/dena83487722 оформить банковскую карту таджикистана онлайн
33490-+