- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Шевалье вредно читать по ночам сквик-фесты. Или не вредно...
Как я уже говорил, у меня есть множество версий Вандеи. И если совместить одну из них, где есть альтер эго - адъютант и вторую, где есть д'Эльбе, сошедший с ума в самом страшном смысле этого слова - получится это.
А ещё я вдохновился одним старым стихом RuNeja, который когда-то писался по нашей с ней альтернативно-средиземской реальности. Когда-то мы писали про Лису и Князя в различных воплощениях отыгрыши и фики...оно ушло, конечно. Но от этих стихов до сих пор ком в горле...
Название: "До последней черты"
Фэндом: Исторические личности (Вандея)
Пейринг и персонажи: 2Р!Морис д'Эльбе/ОЖП, Жорж Кадудаль
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Агнст, Даркфик, AU, можно видеть лёгкий юст со стороны Кадудаля а можно - не видеть
Описание:
читать дальше... - Налей ещё, - просит она, протягивает глиняную кружку - и Жорж не может отказать.
Она пьёт крепчайшую настойку большими глотками, не морщась, не закусывая, словно бы почти не пьянея - только сильнее кривит лицо улыбка, больше похожая на шрам, может, невнятнее становится речь. Она шутит, порой скабрезно, отрывисто смеётся собственным шуткам, недовольным движением откидывает за спину длинные волосы, неухоженные, свалявшиеся...
Жорж понятия не имеет, почему так дорожит этими редкими встречами. На что ему сдалась эта девица - высокая, нескладная, грубоватая, её ведь и в платье-то не увидишь, так и ходит повсюду в обносках с плеча какого-то неведомого шуана, за поясом - пара пистолетов, на боку болтается кавалерийский палаш, шляпа набок сбита - и попробуй тронуть только! Мигом руки отрубит и посмеётся.
Сразу видно, чей адъютант...
Когда-то, в самом начале этой всей кровавой кутерьмы, которую кто-то по ошибке назвал красивым словом "восстание", Морис д'Эльбе слыл не только одним из самых отважных и опытных в военном деле предводителей, но и славился своим милосердием к побеждённым, ни разу не приказав расстрелять ни единого "синего". Глядя на него, многие и вправду верили, что можно пройти насквозь мятеж с чистыми руками...
Так оно и было, пока "синие" не захватили однажды в плен его жену с малолетним сыном - и отряд, который он наспех собрал для их освобождения, опоздал.
Слухи по поводу того. в каком состоянии нашёл д'Эльбе свою семью, ходили самые жуткие. Жорж не знал, что там было на деле, да и не интересовался особо - суть-то была в том, что после увиденного предводитель роялистов тронулся рассудком.
С тех пор пленных он брал крайне редко. В основном для того, чтобы украсить ими ровные ряды кольев вдоль дорог.
Как только не звали его насмерть перепуганные республиканца - фурией в мужском обличье, людоедом, исчадием ада - но роялисты в своих прозвищах оказались точнее и прозвали д'Эльбе попросту - Мертвец.
Жорж единственный раз в жизни видел его вживую и не горел желанием повторить подобный опыт. Мертвец был ниже него ростом и вдвое уже в плечах, хрупкий, точно дорогая кукла саксонского фарфора, всегда говорил спокойно, вполголоса, но от одного его взгляда любого бросало в дрожь. У него были светлые, абсолютно пустые глаза, его тон был всегда одинаков, а лицо никогда не менялось - даже когда его вандейцы с хохотом и улюлюканьем выбили табурет из-под ног кричащего от ужаса республиканского генерала.
Месть не была для него способом успокоения - она была самим его существованием. Жорж твёрдо был убеждён - если им суждено победить, то д'Эльбе либо отправится сражаться в дикую Америку, где его умениям карателя легко найдут применение, либо начнёт убивать всех без разбора, за что справедливо попадёт на плаху. Он не сможет остановиться, он сам - сгусток мстительной ненависти, его вандейцы - кошмарный сброд отъявленных мерзавцев, уничтожающий всё на своём пути, грабящий, убивающий, насилующий...
А она смотрит в огонь, крепко сжав в ладонях глиняную кружку, словно бы согревая её, и взгляд у неё уже мутный, пьяный...
- Почему ты с ними? - Он спросил это неожиданно для самого себя - видать, хмель всё же развязал ему язык. - Почему ты с этим сбродом и с их кошмарным Мертвецом? Неужто не нашлось бы для тебя места получше? Только скажи - и тебе найдётся место в моём отряде...
Жорж осёкся - она вскинула руку в немом запрете продолжать.
- Не стоит, - голос глухой, несмотря на слегка дрожащую, нервическую улыбку. - Я останусь с ним до самого конца. До последней черты.
- Но почему?
В глубине души Жорж знал ответ. Она казался ему чудовищным, неправильным, ненормальным - но он прозвучал:
- Я любила его. Люблю до сих пор. Буду любить вечно.
И - словно бы плотина прорвалась...
Знаешь, он был другим. Тогда, давно. Знаешь, он умел улыбаться, он улыбался очень красиво, одними уголками губ - и его глаза сияли. У него ведь красивые глаза...
Наверное, я была дурой, да что там - я дура и есть. У меня не осталось ни друзей, ни родных - только умение ездить верхом да слишком большой для женщины рост. Чтобы стать повстанцем, иногда хватает и меньшего.
Я была там, в Шемийе. Я была там, когда он защитил пленных от разъярённой толпы. И когда по его слову разъярённая толпа превратилась в молящуюся, истово, покаянно молящуюся - я поклялась, что пойду за этим человеком до последней черты.
Много ли нужно двадцатилетней дурочке для того, чтобы полюбить? Чтобы наслаждаться, упиваться этой любовью без надежды на взаимность? Он любил свою жену и сына, он относился ко мне, как к дочери - и я умудрилась сделать из этого высокую и безнадёжную трагедию со слезами и клятвами.
Каким блаженным бывает неведение, мой друг...
Я ведь была в том отряде. Какой бы глупой эгоисткой я не была, я никогда не желала смерти его жене. А уж тем более - маленькому Луи.
Хочешь, я расскажу, что там было? Мне до сих пор иногда снится это в кошмарах. Ты видел когда-нибудь женщину, которую поимела полусотня республиканцев? Маргариту д'Эльбе опознали по нательному кресту - у нею не осталось лица. и вообще ничего не осталось - переломанная груда костей и плоти. Они не были жестоки - в конце концов, Луи они просто размозжили голову о ближайшее дерево, чтобы не кричал, а собак отгонять поленились - у них просто давно не было женщин...
Месье Морис даже не плакал. И сознания не лишился. Он просто стоял и смотрел - три часа подряд, пока совсем не смерклось. Тогда, как неживой, ушёл к себе в палатку - и никто не посмел его потревожить за всю ночь.
Наутро он вышел к нам уже седым. Уже Мертвецом.
Мы взяли только одного пленного - совсем мальчишку. Вряд ли ему было хотя бы шестнадцать. Он умолял о пощаде - но его всё равно сожгли заживо. Знаешь, что самое страшное, когда жгут человека? Пахнет жареным мясом. Я была ужасно голодна, поминутно сглатывала слюну - а потом меня рвало в кустах.
А он так и смотрел до самого конца, пока не прогорели угли. Не мигая, словно статуя.
Все, в ком оставалась хоть капля совести, потихоньку разошлись из отряда - он никого не удерживал. На место них приходили другие - те, кому нравилось издеваться и лишать жизни просто так. Не во имя чего-то. Эта публика периодически пыталась тянуть ко мне свои лапы, но я быстро научилась ставить их на место. Я искренне верила, что когда-нибудь месье Морис снова станет прежним. Тем человеком, которого я люблю.
Судьба умеет смеяться - а я любила его всегда. Когда он жёг людей заживо, приказывал насаживать их на колья, когда отдавал на растерзание своему сброду деревни и городки, когда...когда однажды, как обычно - без малейших эмоций - приказал мне раздеться и встать на четвереньки. Наверное, трудно поверить, но он был у меня первым и единственным, а ему...ему было всё равно, кто перед ним. Уверена, будь я мужчиной - было бы всё то же самое...
А я всё равно его люблю, и это - самое страшное. Я не могу уйти и оставить его - ведь я до сих пор в самой глубине души верю, что когда-то он может очнуться. Не верила бы - давно пустила бы себе пулю в лоб...
... - Только в одном беда. Если когда-нибудь он очнётся, если узнает обо всём, что сделал в безумии - он повесится. Натурально - повесится. - Её лицо исказила кривая, истерическая усмешка. Она закусила губу и сжалась вся, даже во хмелю испуганная и пристыженная собственным рассказом.
Жоржу хотелось закричать от боли, рвущей душу изнутри. Почему так несправедлив мир? Почему он не может избавить от мучений даже человека, который совсем рядом - стоит только протянуть руку и...обнять.
Она тихо всхлипывала ему в плечо. Жорж слегка растерянно гладил её по свалявшимся волосам - шляпа валялась в стороне.
- Скоро я не смогу защищать себя, - глухо донеслось до него. - Скоро я стану беспомощной перед всем сбродом отряда.
Она отстранилась и, поймав вопросительный взгляд Жоржа, тускло пояснила:
- Я жду ребёнка, - губы снова кривились. - Маленькое, невинное дитя, чей отец - бесчувственная машина смерти, а мать в данный момент сидит в грязной землянке с предводителем шуанов и пьёт горькую. Наливай!
...И он снова не посмел ей отказать...
Как я уже говорил, у меня есть множество версий Вандеи. И если совместить одну из них, где есть альтер эго - адъютант и вторую, где есть д'Эльбе, сошедший с ума в самом страшном смысле этого слова - получится это.
А ещё я вдохновился одним старым стихом RuNeja, который когда-то писался по нашей с ней альтернативно-средиземской реальности. Когда-то мы писали про Лису и Князя в различных воплощениях отыгрыши и фики...оно ушло, конечно. Но от этих стихов до сих пор ком в горле...
Название: "До последней черты"
Фэндом: Исторические личности (Вандея)
Пейринг и персонажи: 2Р!Морис д'Эльбе/ОЖП, Жорж Кадудаль
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Агнст, Даркфик, AU, можно видеть лёгкий юст со стороны Кадудаля а можно - не видеть
Описание:
читать дальше... - Налей ещё, - просит она, протягивает глиняную кружку - и Жорж не может отказать.
Она пьёт крепчайшую настойку большими глотками, не морщась, не закусывая, словно бы почти не пьянея - только сильнее кривит лицо улыбка, больше похожая на шрам, может, невнятнее становится речь. Она шутит, порой скабрезно, отрывисто смеётся собственным шуткам, недовольным движением откидывает за спину длинные волосы, неухоженные, свалявшиеся...
Жорж понятия не имеет, почему так дорожит этими редкими встречами. На что ему сдалась эта девица - высокая, нескладная, грубоватая, её ведь и в платье-то не увидишь, так и ходит повсюду в обносках с плеча какого-то неведомого шуана, за поясом - пара пистолетов, на боку болтается кавалерийский палаш, шляпа набок сбита - и попробуй тронуть только! Мигом руки отрубит и посмеётся.
Сразу видно, чей адъютант...
Когда-то, в самом начале этой всей кровавой кутерьмы, которую кто-то по ошибке назвал красивым словом "восстание", Морис д'Эльбе слыл не только одним из самых отважных и опытных в военном деле предводителей, но и славился своим милосердием к побеждённым, ни разу не приказав расстрелять ни единого "синего". Глядя на него, многие и вправду верили, что можно пройти насквозь мятеж с чистыми руками...
Так оно и было, пока "синие" не захватили однажды в плен его жену с малолетним сыном - и отряд, который он наспех собрал для их освобождения, опоздал.
Слухи по поводу того. в каком состоянии нашёл д'Эльбе свою семью, ходили самые жуткие. Жорж не знал, что там было на деле, да и не интересовался особо - суть-то была в том, что после увиденного предводитель роялистов тронулся рассудком.
С тех пор пленных он брал крайне редко. В основном для того, чтобы украсить ими ровные ряды кольев вдоль дорог.
Как только не звали его насмерть перепуганные республиканца - фурией в мужском обличье, людоедом, исчадием ада - но роялисты в своих прозвищах оказались точнее и прозвали д'Эльбе попросту - Мертвец.
Жорж единственный раз в жизни видел его вживую и не горел желанием повторить подобный опыт. Мертвец был ниже него ростом и вдвое уже в плечах, хрупкий, точно дорогая кукла саксонского фарфора, всегда говорил спокойно, вполголоса, но от одного его взгляда любого бросало в дрожь. У него были светлые, абсолютно пустые глаза, его тон был всегда одинаков, а лицо никогда не менялось - даже когда его вандейцы с хохотом и улюлюканьем выбили табурет из-под ног кричащего от ужаса республиканского генерала.
Месть не была для него способом успокоения - она была самим его существованием. Жорж твёрдо был убеждён - если им суждено победить, то д'Эльбе либо отправится сражаться в дикую Америку, где его умениям карателя легко найдут применение, либо начнёт убивать всех без разбора, за что справедливо попадёт на плаху. Он не сможет остановиться, он сам - сгусток мстительной ненависти, его вандейцы - кошмарный сброд отъявленных мерзавцев, уничтожающий всё на своём пути, грабящий, убивающий, насилующий...
А она смотрит в огонь, крепко сжав в ладонях глиняную кружку, словно бы согревая её, и взгляд у неё уже мутный, пьяный...
- Почему ты с ними? - Он спросил это неожиданно для самого себя - видать, хмель всё же развязал ему язык. - Почему ты с этим сбродом и с их кошмарным Мертвецом? Неужто не нашлось бы для тебя места получше? Только скажи - и тебе найдётся место в моём отряде...
Жорж осёкся - она вскинула руку в немом запрете продолжать.
- Не стоит, - голос глухой, несмотря на слегка дрожащую, нервическую улыбку. - Я останусь с ним до самого конца. До последней черты.
- Но почему?
В глубине души Жорж знал ответ. Она казался ему чудовищным, неправильным, ненормальным - но он прозвучал:
- Я любила его. Люблю до сих пор. Буду любить вечно.
И - словно бы плотина прорвалась...
Знаешь, он был другим. Тогда, давно. Знаешь, он умел улыбаться, он улыбался очень красиво, одними уголками губ - и его глаза сияли. У него ведь красивые глаза...
Наверное, я была дурой, да что там - я дура и есть. У меня не осталось ни друзей, ни родных - только умение ездить верхом да слишком большой для женщины рост. Чтобы стать повстанцем, иногда хватает и меньшего.
Я была там, в Шемийе. Я была там, когда он защитил пленных от разъярённой толпы. И когда по его слову разъярённая толпа превратилась в молящуюся, истово, покаянно молящуюся - я поклялась, что пойду за этим человеком до последней черты.
Много ли нужно двадцатилетней дурочке для того, чтобы полюбить? Чтобы наслаждаться, упиваться этой любовью без надежды на взаимность? Он любил свою жену и сына, он относился ко мне, как к дочери - и я умудрилась сделать из этого высокую и безнадёжную трагедию со слезами и клятвами.
Каким блаженным бывает неведение, мой друг...
Я ведь была в том отряде. Какой бы глупой эгоисткой я не была, я никогда не желала смерти его жене. А уж тем более - маленькому Луи.
Хочешь, я расскажу, что там было? Мне до сих пор иногда снится это в кошмарах. Ты видел когда-нибудь женщину, которую поимела полусотня республиканцев? Маргариту д'Эльбе опознали по нательному кресту - у нею не осталось лица. и вообще ничего не осталось - переломанная груда костей и плоти. Они не были жестоки - в конце концов, Луи они просто размозжили голову о ближайшее дерево, чтобы не кричал, а собак отгонять поленились - у них просто давно не было женщин...
Месье Морис даже не плакал. И сознания не лишился. Он просто стоял и смотрел - три часа подряд, пока совсем не смерклось. Тогда, как неживой, ушёл к себе в палатку - и никто не посмел его потревожить за всю ночь.
Наутро он вышел к нам уже седым. Уже Мертвецом.
Мы взяли только одного пленного - совсем мальчишку. Вряд ли ему было хотя бы шестнадцать. Он умолял о пощаде - но его всё равно сожгли заживо. Знаешь, что самое страшное, когда жгут человека? Пахнет жареным мясом. Я была ужасно голодна, поминутно сглатывала слюну - а потом меня рвало в кустах.
А он так и смотрел до самого конца, пока не прогорели угли. Не мигая, словно статуя.
Все, в ком оставалась хоть капля совести, потихоньку разошлись из отряда - он никого не удерживал. На место них приходили другие - те, кому нравилось издеваться и лишать жизни просто так. Не во имя чего-то. Эта публика периодически пыталась тянуть ко мне свои лапы, но я быстро научилась ставить их на место. Я искренне верила, что когда-нибудь месье Морис снова станет прежним. Тем человеком, которого я люблю.
Судьба умеет смеяться - а я любила его всегда. Когда он жёг людей заживо, приказывал насаживать их на колья, когда отдавал на растерзание своему сброду деревни и городки, когда...когда однажды, как обычно - без малейших эмоций - приказал мне раздеться и встать на четвереньки. Наверное, трудно поверить, но он был у меня первым и единственным, а ему...ему было всё равно, кто перед ним. Уверена, будь я мужчиной - было бы всё то же самое...
А я всё равно его люблю, и это - самое страшное. Я не могу уйти и оставить его - ведь я до сих пор в самой глубине души верю, что когда-то он может очнуться. Не верила бы - давно пустила бы себе пулю в лоб...
... - Только в одном беда. Если когда-нибудь он очнётся, если узнает обо всём, что сделал в безумии - он повесится. Натурально - повесится. - Её лицо исказила кривая, истерическая усмешка. Она закусила губу и сжалась вся, даже во хмелю испуганная и пристыженная собственным рассказом.
Жоржу хотелось закричать от боли, рвущей душу изнутри. Почему так несправедлив мир? Почему он не может избавить от мучений даже человека, который совсем рядом - стоит только протянуть руку и...обнять.
Она тихо всхлипывала ему в плечо. Жорж слегка растерянно гладил её по свалявшимся волосам - шляпа валялась в стороне.
- Скоро я не смогу защищать себя, - глухо донеслось до него. - Скоро я стану беспомощной перед всем сбродом отряда.
Она отстранилась и, поймав вопросительный взгляд Жоржа, тускло пояснила:
- Я жду ребёнка, - губы снова кривились. - Маленькое, невинное дитя, чей отец - бесчувственная машина смерти, а мать в данный момент сидит в грязной землянке с предводителем шуанов и пьёт горькую. Наливай!
...И он снова не посмел ей отказать...
@темы: твАрения, вандейское, в белом венчике из роз впереди идёт д'Эльбе, шуанское
-
-
27.01.2015 в 16:35-
-
27.01.2015 в 23:12Спасибо))