- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
То ли у меня настроение такое, то ли и вправду я написала не главу, а выкидыш фансервиса...в ней есть то, что я бы, пожалуй, исправила - будь у меня силы и время.
Ню посеяла любимую шляпу и вообще находится в какой-то иной реальности - то ли "Предатель" не отпускает, то ли депрессия Хоббита так на меня влияет. А что я могу? А ничего, писать свои фичочки, всё равно больше ничего не умею толком.
Кхем. извините.
Зато в этой главе есть диалог с Тальмоном, который мне нравится, а в последней сцене я снова признаюсь д'Эльбе чужими устами - герой ведь говорит мои мысли... Может, не всё так плохо...
Глава седьмая. «Хорошо забытое старое».
Красивое лицо Тальмона искривила брезгливая гримаса.
- Я не нуждаюсь в вашем почтении, - выплюнул он. – Кто-то другой, возможно, по крайней мере, спросил вас о причинах вашего мерзкого предательства, но я, признаться, и не ожидал ничего иного от плебея!
Д’Эльбе вздрогнул.
- Я дворянин,- с усилием выдавил он.
Принц скривился ещё сильнее, словно под нос ему сунули полуразложившуюся падаль.
- Нет – и даже никогда не были. Насколько я припоминаю, - он слегка прикрыл глаза, изобразив копание в глубинах памяти, - на выборах в Генеральные Штаты вы так и не смогли доказать своё дворянство и голосовали вместе с третьим сословием?
- Не все б-бумаги сохранились с пятнадцатого века, - возразил д’Эльбе. – Многие, даже те, кто претендовал на к-куда более древнее происхождение, не смогли доказать его из-за плохой с-сохранности семейных архивов – не каждый может себе п-позволить услуги личного архивариуса.
- Жалкие оправдания, - пожал плечами Тальмон.
- Я здесь для того, чтобы вы могли бросить м-мне в лицо пару слухов, собранных в Анжере?
- Почему бы и нет? – Нарочито театрализованная мимика принца раздражала д’Эльбе. – Должны же у меня быть в этом глухом углу хоть какие-то развлечения?
- На вашем месте я бы поостерёгся, п-принц, - холодно заметил д’Эльбе. – О вас тоже ходят самые разные с-слухи, и далеко не все из них характеризуют вас с лучшей стороны.
- Например? – Тальмон откинулся на спинку заскрипевшего под его тяжестью кресла и принял скучающий вид великосветского слушателя.
- Незадолго до Революции н-неприятные слухи, окружавшие ваше имя, вышли и за пределы Бретани. Г-говорили, что в лесу возле Лаваля нашли тело молодой девушки со с-следами жестокого надругательства. Половина города опознала её к-как служанку из вашего замка, принц, и х-характеризовала её, как крайне стеснительную девушку, выходившую в г-город разве что на церковную службу. А дальше начались странности – ни один человек в замке п-почему-то не вспомнил её, все упорно утверждали, что никто в замке не п-пропадал, более того – следствие, касавшееся этого преступления, подозрительно быстро было с-свёрнуто, а сам случай – п-предан забвению. Несчастную наспех зарыли в землю и п-предпочли не искать её обидчика, что намекает на то, что он обладал влиянием, достаточным для т-того, чтобы избежать всякого наказания, кроме Божьего с-суда, - д’Эльбе, закончив речь, поднял глаза на принца – и отшатнулся.
Лицо Тальмона расплылось в снисходительной усмешке.
- И это всё? Всё, в чём вы можете меня обвинить?
- Разве это недостаточное обвинение в адрес человека, защищающего в-веру и короля? – недоуменно вскинул брови д’Эльбе.
Принц театрально закатил глаза.
- Даже не знаю, что вам ответить. Признаться, я исключительно дурно помню тот эпизод, но, даже если я и вправду, как вы полагаете, «виновен» в этом – я не собираюсь оправдываться.
- Что в-вы имеете в виду? – д’Эльбе не удалось скрыть своего изумления.
- Она была моей крестьянкой. С самого своего рождения она была предназначена для того, чтобы служить своим господам так, как они того пожелают – на что, по-вашему, может ещё сгодиться крестьянка?
- Неужели это п-повод для того, чтобы издеваться над ней?
- Издеваться? – Тальмон усмехнулся. – Эта замарашка должна была быть ещё благодарна мне за то, что я одарил её своим вниманием и парой монет. Если в её глупую голову взбрела мысль сопротивляться своему законному господину – в своей смерти виновата только она.
Д’Эльбе несколько секунд потрясённо смотрел на принца, словно не понимал смысла его слов. Лицо его медленно заливала смертельная бледность.
- Вы заставили меня всерьёз п-пожалеть о том, что я и вправду не принадлежу к третьему сословию, – наконец, хрипло выдавил он, словно сам факт обращения к Тальмону был ему невыносим. Принц недоуменно вскинул брови, и д’Эльбе, шагнув вперёд, закончил фразу: - Мне стыдно п-принадлежать к одному сословию с таким п-подонком, как вы, принц! – Его трясло, словно он подхватил самую жестокую лихорадку, перед глазами всё плыло – стены, пол, письменный стол, старое кресло – и существо в нём, ещё недавно казавшееся человеком.
Тальмон, выпучив глаза, несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, тоже не в силах осознать в первый момент обращённые к нему слова. Когда, наконец, до него дошёл их смысл, он вскочил на ноги с быстротой и лёгкостью, поразительными для человека его роста и комплекции – и молча ударил д’Эльбе кулаком в солнечное сплетение.
Согнувшись пополам, тот отлетел, с грохотом ударившись в стену и оставшись лежать, безуспешно пытаясь вдохнуть. Тальмон, с побагровевшим лицом, чудовищно искажённым яростью, медленными широкими шагами пошёл к распростёртому врагу.
Он возвышался над д’Эльбе, словно гора – огромного роста, грузный, широкоплечий. Ему достаточно было просто пнуть пленника вполсилы в живот или висок для того, чтобы тот больше никогда уже не поднялся, но Тальмон явно не хотел столь простой развязки.
Наклонившись, принц схватил д’Эльбе за ворот карманьолки и легко поднял его в воздух одной рукой. Пленник делал отчаянные, но не всегда успешные попытки вздохнуть – до тех пор, пока Тальмон не швырнул его лицом в стену.
Сползая вниз, д’Эльбе чувствовал, как на стене остаётся тонкая дорожка его крови. Он так и остался неподвижно лежать на животе, желая только одного – чтобы это всё поскорее кончилось.
Голова его была повёрнута чуть в сторону, поэтому он в деталях мог рассмотреть сапоги Тальмона – и почти без изумления отметить то, что некогда они принадлежали покойному Отриву. Принц поставил ногу на шею д’Эльбе и надавил – пока не сильно, но позвонки уже слегка захрустели, а дышать стало почти невозможно.
Тальмон, казалось, упивался моментом владычества над чужой жизнью. Он переносил тяжесть тела на одну ногу медленно, так, чтобы пленник умер не сразу. Д’Эльбе непроизвольно задёргал ногами и впился ногтями в грязные доски, чувствуя, как голова наливается свинцовой тяжестью, и потрескивают шейные позвонки, готовые в любую секунду сломаться.
Дверь распахнулась во всю ширь, обдав налитое кровью лицо д’Эльбе порывом свежего ветра.
- Таль…Во имя всех святых!!! – раздался смутно знакомый голос. В следующую секунду страшная тяжесть исчезла с шеи, и послышался грохот, с каким обычно падают на пол двое людей.
Кажется, только сейчас д’Эльбе понял, насколько прекрасной может быть такая обыденная вещь, как воздух. Он жадно хватал его ртом, кашляя и кривясь от боли в разбитом теле, в носу булькала кровь, капая на пол, но он почти не замечал этого, наслаждаясь возможностью снова дышать.
- Граф, потрудитесь объясниться… - где-то далеко начал было голос Тальмона, но договорить ему не дали.
- Что?! По-вашему, это я должен объясняться? В конце концов, кто здесь командир, не напомните ли мне?
- Но…
- Как вы смеете, мерзавец, самостоятельно допрашивать пленных? Почему я должен узнавать о том, что творят мои подчинённые, из двадцатых рук? Почему вы немедленно не прислали ко мне с известием о взятии пленного? Почему вы, вместо того, чтобы допросить его, пытаетесь сломать ему шею?
- Он оскорбил меня!
- Он сказал вам, что вы недалёкий самовлюблённый паяц? Боже милостивый, я впервые в жизни согласен с республиканцем! Он хотя бы жив? – Раздались шаги, куда более лёгкие, чем у Тальмона, и странно знакомый человек перевернул д’Эльбе на спину…
Прежде он не подозревал, что граф де Ларошжаклен может выражаться подобным образом.
- Месье д’Эльбе, вы живы? – Анри, наконец, оправился от первого изумления и растерянно глядел на раненого. – Тальмон, ваш платок и воду.
Раздалось невнятное бормотание, и Анри снова повысил голос: - Это приказ!
Принц всё же подчинился, и юноша неловко попытался смыть кровь с лица пленника. Д’Эльбе в конечном итоге с трудом сел, отобрал у него платок, к тому времени превратившийся в окровавленную тряпицу, насухо отжал и приложил к лицу, останавливая кровь.
- Почему вы не воспользовались охранной грамотой, что я вам написал?
- Мы с п-принцем пропустили деловую с-стадию разговора, от приветствий сразу же перейдя к в-взаимным оскорблениям. Не д-думаю, что он нуждался в к-каких бы то ни было д-документах.
Ларошжаклен обернулся через плечо.
- Мы ещё вернёмся к этому разговору, принц, - ледяным тоном произнёс он вместо прощания и помог д’Эльбе подняться на ноги. Тот стоял на них крайне нетвёрдо – от недавнего недостатка воздуха и ударов сильно кружилась голова – и Анри пришлось почти тащить пленника прочь из обиталища Тальмона.
***
Морозный воздух и свет несколько привели д’Эльбе в чувство. Они медленно шли по лагерю восставших, и многие оборачивались вслед странной паре – юному и прекрасному предводителю роялистов и его невзрачному спутнику в грязных отрепьях с республиканской кокардой.
- Простите, что опоздал, - нарушил молчание Анри. – Тальмон не соизволил доложить мне о своих планах, я услышал совершенно случайно, как один из его бретонцев хвастался моим солдатам, что они захватили республиканца. Я нёсся через весь лагерь, как ураган, но всё равно не успел.
- Что вы, Анри, вы п-пришли весьма своевременно, - д’Эльбе почти улыбнулся. – Ещё немного – и вы н-не имели бы сомнительного удовольствия б-беседовать со мной.
Некоторое время оба молчали. Д’Эльбе довольно успешно боролся с головокружением, но всё же, не поддерживай его Ларошжаклен за плечи – наверняка бы упал в грязный снег. К счастью, шли они недолго – распахнулась дверь полуземлянки, обдав обоих потоком дымного тепла.
- Добро пожаловать! – Анри подхватил спутника, едва не упавшего на земляных ступенях, и усадил на постель. Д’Эльбе, проигнорировав все приличия, почти рухнул навзничь, ошалело таращась на потолок, качавшийся перед глазами.
В губы неожиданно ткнулась фляжка, на счастье – с обычной водой, холодной и очень чистой. Д’Эльбе сделал несколько жадных глотков – стало полегче, он уже смог сфокусироваться на лице Анри, севшего рядом с кроватью на криво сколоченную табуретку.
- Вообще-то я думал, вы знаете, что по этой дороге опасно ездить. Здесь мы водимся, - Анри иронично улыбнулся.
Д’Эльбе попытался было встать, чтобы продолжить разговор в чуть более формальном варианте, но перед глазами тут же потемнело, и он упал головой на тощую подушку.
- Лежите, Бога ради. До завтра вообще не вздумайте вставать, не то упадёте.
- Всё так п-плохо? – осторожно поинтересовался д’Эльбе.
Ларошжаклен критически оглядел собеседника.
- Ну, глаза у вас красные, нос разбит, вы бледны, точно мертвец, и задыхаетесь.
- Жить буду, - д’Эльбе сумрачно улыбнулся одними губами. – Я знал, ч-что встречу вандейцев, правда, не д-думал, что именно принца – не то бы сразу достал г-грамоту.
Анри недоуменно вскинул брови.
- Тогда зачем вы поехали по этому пути, рискуя жизнью?
- Потому, что с т-тем, что творится в Нанте, н-нужно что-то делать, - он кратко и сухо пересказал Анри всё, что видел в городе.
К концу рассказа на графе не было лица.
- Боже… - он судорожно вздохнул и спрятал лицо в ладонях, просидев так несколько минут почти неподвижно, потом, наконец, выпрямился, справившись с собой.
- Я могу собрать отряды, но не уверен, что смогу сделать это в кратчайшие сроки. К тому же это чудовище может отдать приказ убить заключённых до того, как мы возьмём город – если возьмём вообще.
- Кое-что м-можно сделать прямо сейчас. После массовых казней узников сейчас в городе сравнительно н-немного – меньше тысячи, в десяток раз м-меньше, чем было до прибытия Каррье. Несколько десятков человек м-могут организовать переправы через Луару, ещё несколько д-десятков – совершить н-ночную атаку одновременно на все пять тюрем. Они солидно охраняются, но шанс есть – если в-вы сумеете набрать хотя бы шесть десятков верных и умных людей.
Анри задумался.
- Думаю, они найдутся, - наконец, ответил он. – Судя по вашим рассказам, ночью город почти пуст, даже отряды Национальной гвардии предпочитают не отходить от главных улиц. Мы сможем пройти переулками. У меня найдутся несколько человек, которые хорошо знают город. Детали можно будет обсудить завтра.
Д’Эльбе только сейчас заметил, что уже давно смеркается, и удивился, насколько быстро пролетел день.
- Разве мы отправимся н-не сегодня? – удивился он.
Граф странно на него покосился и всё же добавил:
- Вы не стоите на ногах и наверняка измучены. Сегодня ночью вы будете отдыхать.
***
Отдохнуть ночью не очень-то получилось – узкую постель пришлось делить с Ларошжакленом, и единственным плюсом этого соседства было то, что наконец-то стало тепло. Увы, спал граф очень беспокойно, ворочался, дрыгал ногами и бормотал во сне что-то невнятное, судя по всему, ему снилось что-то не слишком приятное, хотя единственная чёткая фраза – «Уйди, белка!!!» - весьма д’Эльбе удивила. К сожалению, спал бывший роялист и бывший республиканец крайне чутко, и беспокойный сосед успел разбудить его, по меньшей мере, восемь раз за ночь. Только под утро д’Эльбе, наконец, провалился в глубокий сон без сновидений, и проснулся, в общем-то, отдохнувшим, под звуки сдавленных ругательств. Ярко светило утреннее солнце, но д’Эльбе не сразу понял, что именно происходит, хотя происходила, на самом деле, довольно обыденная процедура.
Ларошжаклен пытался побриться.
Юношеский пушок на лице графа совсем недавно начал сменяться редкой, но уже довольно жёсткой бородой, что не слишком шло к его по-девичьи красивому лицу. Пытаясь приблизиться к идеалу, Анри, видимо, пробовал интуитивно освоить процесс бритья, но, судя по количеству порезов на его полном страдания лице, обёрнутом в профиль к д’Эльбе, интуитивное познание раз за разом терпело крах.
- Вам п-помочь? - д’Эльбе подавил зевок и сел на кровати, потянувшись за снятой на ночь карманьолкой. Анри было совсем изготовился гордо отказаться от помощи, но сдался в последний момент и молча протянул окровавленную бритву д’Эльбе.
Тот довольно быстро довёл слабо наметившийся результат до ума, помог Анри остановить кровь из многочисленных порезов, и, позаимствовав бритву, побрился и сам.
Голова почти не кружилась, да и слабость постепенно начала проходить, а что касается завтрака, то тот был воспринят д’Эльбе с энтузиазмом, несмотря на его, завтрака, вопиющую скромность – по куску хлеба с подсохшим сыром. Печалило отсутствие кофе, и, судя по сонно-грустному виду Анри, печалило оно не только д’Эльбе – впрочем, завтракали они у костра, на улице, и свежий ветер, продувая насквозь ветхую одежду обоих, тоже неплохо бодрил.
Кое-кто из проходящих мимо повстанцев периодически останавливался, внимательно разглядывая д’Эльбе. Тот не подавал виду, что ему неприятны эти изучающие взгляды, и упорно смотрел в землю.
Ларошжаклен смахнул крошки с редингота и поднялся на ноги.
- Скорее всего, нам не обойтись без Тальмона, - он помрачнел. – Можно, конечно, его и не звать, но тогда он обидится и может выкинуть какую-нибудь глупость. С другой стороны, если он захочет идти в Нант…
- У меня есть идея п-получше, - д’Эльбе тоже встал, оправив карманьолку. – Принц любит б-быть в центре внимания, быть главным г-героем дня. Почему бы не отправить его захватить Ш-шоле? Там совсем небольшой отряд Национальной г-гвардии.
Ларошжаклен улыбнулся.
- Идея неплоха, но почему именно Шоле? Слишком далеко, если надо будет собирать силы в кулак, но слишком близко для того, чтобы мы могли навсегда забыть о принце.
- Если мы хотим н-навсегда забыть о принце, то п-посылать его надо никак не ближе Вест-Индии, - хмыкнул д’Эльбе, вызвав у Анри ещё одну улыбку, но тут же посерьёзнел. – В Шоле н-находятся заложники. Если меня п-поймают и казнят, я не хочу, чтобы из-за моей оплошности п-пострадали моя жена и сын.
Анри только кивнул.
***
Лилово-жёлтый синяк, сверкавший под левым глазом принца, вызвал у д’Эльбе непривычное чувство злорадства. Впрочем, за разговором он следил из-за деревьев – Ларошжаклен справедливо рассудил, что ни об авторстве плана, ни об истинной цели атаки на Шоле Тальмону лучше не знать.
Оба предводителя держались друг с другом настолько вежливо, что было ясно как Божий день – при первой же возможности эти двое убьют друг друга без сомнений и колебаний. Не сказать, чтобы это радовало д’Эльбе при всей его неприязни к Тальмону, но примирение было явно невозможно.
С удивлением и лёгкой горечью д’Эльбе подумал, что из Анри, похоже, вышел куда лучший командующий. Там, где он сам уговаривал, просил, иногда почти умолял – Анри было достаточно холодно отдать приказ, чтобы всё было пусть неохотно, но выполнено.
Тальмон угрюмо кивнул и хотел было, развернувшись, уйти, но тут, словно вспомнив что-то, поспешно задал вопрос. Судя по лицу графа, казалось, заледеневшему ещё больше, вопрос был ему явно неприятен, и он ответил что-то очень резкое. Тальмон дёрнулся, его рука потянулась было к пистолету, торчащему за поясом, но в последний момент он отвёл руку и вымученно растянул губы в вежливой улыбке, кивнул и быстро, слишком поспешно отошёл.
Анри тряхнул головой и вернулся под сень деревьев, где его ждал д’Эльбе.
***
Они обсуждали детали плана, медленно прогуливаясь по тонкой тропке, ведущей, по-видимому, к ручью. Изредка кто-то проходил мимо них к ручью за водой, но проходили повстанцы быстро и, как казалось, не прислушиваясь – оставалось надеяться, что не казалось, или что они, по крайней мере, не болтливы.
Однажды они подошли слишком близко к берегу ручья, и д’Эльбе поскользнулся на льду замёрзшей лужи. Ларошжаклен успел его подхватить, помогая удержать равновесие. Д’Эльбе, обычно крайне брезгливый к чужим прикосновениям, заметил, что особого отвращения от тактильного контакта с Анри не испытывает, и немного удивился – впрочем, такое бывало при общении с людьми, которым он доверял. Удивительным было, пожалуй, только то, что доверие проявилось только сейчас – видимо, для этого понадобилось обоюдное спасение друг друга от смерти.
Прежде, в более счастливые для Вандеи времена, они общались очень мало. Анри находился в подчинении своего кузена Лескюра, с которым у д’Эльбе никогда не было хороших отношений, а после избрания д’Эльбе в генералиссимусы Лескюр вёл себя откровенно враждебно. Анри почти никогда не перечил кузену, соглашаясь с ним и в житейских, и в военных вопросах, и д’Эльбе остро сожалел о том, что юноше не удалось как следует проявить себя до Шоле. А может, тогда он и не мог проявить себя, и ему надо было повзрослеть?
***
Анри отдавал последние распоряжения. Д’Эльбе сидел чуть в стороне на стволе поваленного дерева и бессмысленно вертел в пальцах республиканскую кокарду, оторванную от отворота карманьолки.
Смутно знакомое лицо мелькнуло среди отобранных Анри - д’Эльбе с удивлением узнал Шуэтта, да тот и сам, бросив случайный взгляд в сторону, замер, увидев бывшего генералиссимуса д’Эльбе и бывшего гражданина Гиго.
- Ты, я вижу, снова в-вернулся к мятежникам? – негромко спросил д’Эльбе.
Шуэтт широко улыбнулся. Он вовсе не напоминал теперь того замкнутого угрюмца, которым показался в администрации Сен-Флорана. Было видно, что теперь-то он, наконец, в своей стихии.
- А что же? Паром мой на дрова растащили, крысы республиканские, чтоб им пусто было, а чем мне ещё жить? В гвардейцы подаваться, что ли? Нет уж, лучше я снова в леса подамся. А уж если и вы с нами… - в его глазах д’Эльбе с удивлением заметил что-то наподобие благоговения.
- Почему тебе т-так важен я? – тихо спросил бывший республиканский агент.
Шуэтт посмотрел на него неожиданно серьёзно.
- Месье Анри – стоящий командир. Храбрый, умный, справедливый. Но…я был в Шемийе, когда вы защищали пленных. Никакая храбрость не устоит перед разъярённой толпой, но вы устояли. Вы готовы были умереть там, со словами молитвы, за свою веру, за то, чтобы не допустить зла – и я понял, что пойду и умру за вас, потому, что с вами тогда был Бог.
Д’Эльбе ничего не успел ответить – прозвучала команда выступать. Шуэтта позвали в центр колонны, и он с извиняющимся полупоклоном исчез. Д’Эльбе пристроился в конце, почти незаметный и забытый.
Но он всё же задержался у последнего костра – ровно настолько, чтобы увидеть, как пламя жадно пожирает брошенную в него трёхцветную кокарду – вместе с иллюзиями.
Ню посеяла любимую шляпу и вообще находится в какой-то иной реальности - то ли "Предатель" не отпускает, то ли депрессия Хоббита так на меня влияет. А что я могу? А ничего, писать свои фичочки, всё равно больше ничего не умею толком.
Кхем. извините.
Зато в этой главе есть диалог с Тальмоном, который мне нравится, а в последней сцене я снова признаюсь д'Эльбе чужими устами - герой ведь говорит мои мысли... Может, не всё так плохо...
Глава седьмая. «Хорошо забытое старое».
Красивое лицо Тальмона искривила брезгливая гримаса.
- Я не нуждаюсь в вашем почтении, - выплюнул он. – Кто-то другой, возможно, по крайней мере, спросил вас о причинах вашего мерзкого предательства, но я, признаться, и не ожидал ничего иного от плебея!
Д’Эльбе вздрогнул.
- Я дворянин,- с усилием выдавил он.
Принц скривился ещё сильнее, словно под нос ему сунули полуразложившуюся падаль.
- Нет – и даже никогда не были. Насколько я припоминаю, - он слегка прикрыл глаза, изобразив копание в глубинах памяти, - на выборах в Генеральные Штаты вы так и не смогли доказать своё дворянство и голосовали вместе с третьим сословием?
- Не все б-бумаги сохранились с пятнадцатого века, - возразил д’Эльбе. – Многие, даже те, кто претендовал на к-куда более древнее происхождение, не смогли доказать его из-за плохой с-сохранности семейных архивов – не каждый может себе п-позволить услуги личного архивариуса.
- Жалкие оправдания, - пожал плечами Тальмон.
- Я здесь для того, чтобы вы могли бросить м-мне в лицо пару слухов, собранных в Анжере?
- Почему бы и нет? – Нарочито театрализованная мимика принца раздражала д’Эльбе. – Должны же у меня быть в этом глухом углу хоть какие-то развлечения?
- На вашем месте я бы поостерёгся, п-принц, - холодно заметил д’Эльбе. – О вас тоже ходят самые разные с-слухи, и далеко не все из них характеризуют вас с лучшей стороны.
- Например? – Тальмон откинулся на спинку заскрипевшего под его тяжестью кресла и принял скучающий вид великосветского слушателя.
- Незадолго до Революции н-неприятные слухи, окружавшие ваше имя, вышли и за пределы Бретани. Г-говорили, что в лесу возле Лаваля нашли тело молодой девушки со с-следами жестокого надругательства. Половина города опознала её к-как служанку из вашего замка, принц, и х-характеризовала её, как крайне стеснительную девушку, выходившую в г-город разве что на церковную службу. А дальше начались странности – ни один человек в замке п-почему-то не вспомнил её, все упорно утверждали, что никто в замке не п-пропадал, более того – следствие, касавшееся этого преступления, подозрительно быстро было с-свёрнуто, а сам случай – п-предан забвению. Несчастную наспех зарыли в землю и п-предпочли не искать её обидчика, что намекает на то, что он обладал влиянием, достаточным для т-того, чтобы избежать всякого наказания, кроме Божьего с-суда, - д’Эльбе, закончив речь, поднял глаза на принца – и отшатнулся.
Лицо Тальмона расплылось в снисходительной усмешке.
- И это всё? Всё, в чём вы можете меня обвинить?
- Разве это недостаточное обвинение в адрес человека, защищающего в-веру и короля? – недоуменно вскинул брови д’Эльбе.
Принц театрально закатил глаза.
- Даже не знаю, что вам ответить. Признаться, я исключительно дурно помню тот эпизод, но, даже если я и вправду, как вы полагаете, «виновен» в этом – я не собираюсь оправдываться.
- Что в-вы имеете в виду? – д’Эльбе не удалось скрыть своего изумления.
- Она была моей крестьянкой. С самого своего рождения она была предназначена для того, чтобы служить своим господам так, как они того пожелают – на что, по-вашему, может ещё сгодиться крестьянка?
- Неужели это п-повод для того, чтобы издеваться над ней?
- Издеваться? – Тальмон усмехнулся. – Эта замарашка должна была быть ещё благодарна мне за то, что я одарил её своим вниманием и парой монет. Если в её глупую голову взбрела мысль сопротивляться своему законному господину – в своей смерти виновата только она.
Д’Эльбе несколько секунд потрясённо смотрел на принца, словно не понимал смысла его слов. Лицо его медленно заливала смертельная бледность.
- Вы заставили меня всерьёз п-пожалеть о том, что я и вправду не принадлежу к третьему сословию, – наконец, хрипло выдавил он, словно сам факт обращения к Тальмону был ему невыносим. Принц недоуменно вскинул брови, и д’Эльбе, шагнув вперёд, закончил фразу: - Мне стыдно п-принадлежать к одному сословию с таким п-подонком, как вы, принц! – Его трясло, словно он подхватил самую жестокую лихорадку, перед глазами всё плыло – стены, пол, письменный стол, старое кресло – и существо в нём, ещё недавно казавшееся человеком.
Тальмон, выпучив глаза, несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, тоже не в силах осознать в первый момент обращённые к нему слова. Когда, наконец, до него дошёл их смысл, он вскочил на ноги с быстротой и лёгкостью, поразительными для человека его роста и комплекции – и молча ударил д’Эльбе кулаком в солнечное сплетение.
Согнувшись пополам, тот отлетел, с грохотом ударившись в стену и оставшись лежать, безуспешно пытаясь вдохнуть. Тальмон, с побагровевшим лицом, чудовищно искажённым яростью, медленными широкими шагами пошёл к распростёртому врагу.
Он возвышался над д’Эльбе, словно гора – огромного роста, грузный, широкоплечий. Ему достаточно было просто пнуть пленника вполсилы в живот или висок для того, чтобы тот больше никогда уже не поднялся, но Тальмон явно не хотел столь простой развязки.
Наклонившись, принц схватил д’Эльбе за ворот карманьолки и легко поднял его в воздух одной рукой. Пленник делал отчаянные, но не всегда успешные попытки вздохнуть – до тех пор, пока Тальмон не швырнул его лицом в стену.
Сползая вниз, д’Эльбе чувствовал, как на стене остаётся тонкая дорожка его крови. Он так и остался неподвижно лежать на животе, желая только одного – чтобы это всё поскорее кончилось.
Голова его была повёрнута чуть в сторону, поэтому он в деталях мог рассмотреть сапоги Тальмона – и почти без изумления отметить то, что некогда они принадлежали покойному Отриву. Принц поставил ногу на шею д’Эльбе и надавил – пока не сильно, но позвонки уже слегка захрустели, а дышать стало почти невозможно.
Тальмон, казалось, упивался моментом владычества над чужой жизнью. Он переносил тяжесть тела на одну ногу медленно, так, чтобы пленник умер не сразу. Д’Эльбе непроизвольно задёргал ногами и впился ногтями в грязные доски, чувствуя, как голова наливается свинцовой тяжестью, и потрескивают шейные позвонки, готовые в любую секунду сломаться.
Дверь распахнулась во всю ширь, обдав налитое кровью лицо д’Эльбе порывом свежего ветра.
- Таль…Во имя всех святых!!! – раздался смутно знакомый голос. В следующую секунду страшная тяжесть исчезла с шеи, и послышался грохот, с каким обычно падают на пол двое людей.
Кажется, только сейчас д’Эльбе понял, насколько прекрасной может быть такая обыденная вещь, как воздух. Он жадно хватал его ртом, кашляя и кривясь от боли в разбитом теле, в носу булькала кровь, капая на пол, но он почти не замечал этого, наслаждаясь возможностью снова дышать.
- Граф, потрудитесь объясниться… - где-то далеко начал было голос Тальмона, но договорить ему не дали.
- Что?! По-вашему, это я должен объясняться? В конце концов, кто здесь командир, не напомните ли мне?
- Но…
- Как вы смеете, мерзавец, самостоятельно допрашивать пленных? Почему я должен узнавать о том, что творят мои подчинённые, из двадцатых рук? Почему вы немедленно не прислали ко мне с известием о взятии пленного? Почему вы, вместо того, чтобы допросить его, пытаетесь сломать ему шею?
- Он оскорбил меня!
- Он сказал вам, что вы недалёкий самовлюблённый паяц? Боже милостивый, я впервые в жизни согласен с республиканцем! Он хотя бы жив? – Раздались шаги, куда более лёгкие, чем у Тальмона, и странно знакомый человек перевернул д’Эльбе на спину…
Прежде он не подозревал, что граф де Ларошжаклен может выражаться подобным образом.
- Месье д’Эльбе, вы живы? – Анри, наконец, оправился от первого изумления и растерянно глядел на раненого. – Тальмон, ваш платок и воду.
Раздалось невнятное бормотание, и Анри снова повысил голос: - Это приказ!
Принц всё же подчинился, и юноша неловко попытался смыть кровь с лица пленника. Д’Эльбе в конечном итоге с трудом сел, отобрал у него платок, к тому времени превратившийся в окровавленную тряпицу, насухо отжал и приложил к лицу, останавливая кровь.
- Почему вы не воспользовались охранной грамотой, что я вам написал?
- Мы с п-принцем пропустили деловую с-стадию разговора, от приветствий сразу же перейдя к в-взаимным оскорблениям. Не д-думаю, что он нуждался в к-каких бы то ни было д-документах.
Ларошжаклен обернулся через плечо.
- Мы ещё вернёмся к этому разговору, принц, - ледяным тоном произнёс он вместо прощания и помог д’Эльбе подняться на ноги. Тот стоял на них крайне нетвёрдо – от недавнего недостатка воздуха и ударов сильно кружилась голова – и Анри пришлось почти тащить пленника прочь из обиталища Тальмона.
***
Морозный воздух и свет несколько привели д’Эльбе в чувство. Они медленно шли по лагерю восставших, и многие оборачивались вслед странной паре – юному и прекрасному предводителю роялистов и его невзрачному спутнику в грязных отрепьях с республиканской кокардой.
- Простите, что опоздал, - нарушил молчание Анри. – Тальмон не соизволил доложить мне о своих планах, я услышал совершенно случайно, как один из его бретонцев хвастался моим солдатам, что они захватили республиканца. Я нёсся через весь лагерь, как ураган, но всё равно не успел.
- Что вы, Анри, вы п-пришли весьма своевременно, - д’Эльбе почти улыбнулся. – Ещё немного – и вы н-не имели бы сомнительного удовольствия б-беседовать со мной.
Некоторое время оба молчали. Д’Эльбе довольно успешно боролся с головокружением, но всё же, не поддерживай его Ларошжаклен за плечи – наверняка бы упал в грязный снег. К счастью, шли они недолго – распахнулась дверь полуземлянки, обдав обоих потоком дымного тепла.
- Добро пожаловать! – Анри подхватил спутника, едва не упавшего на земляных ступенях, и усадил на постель. Д’Эльбе, проигнорировав все приличия, почти рухнул навзничь, ошалело таращась на потолок, качавшийся перед глазами.
В губы неожиданно ткнулась фляжка, на счастье – с обычной водой, холодной и очень чистой. Д’Эльбе сделал несколько жадных глотков – стало полегче, он уже смог сфокусироваться на лице Анри, севшего рядом с кроватью на криво сколоченную табуретку.
- Вообще-то я думал, вы знаете, что по этой дороге опасно ездить. Здесь мы водимся, - Анри иронично улыбнулся.
Д’Эльбе попытался было встать, чтобы продолжить разговор в чуть более формальном варианте, но перед глазами тут же потемнело, и он упал головой на тощую подушку.
- Лежите, Бога ради. До завтра вообще не вздумайте вставать, не то упадёте.
- Всё так п-плохо? – осторожно поинтересовался д’Эльбе.
Ларошжаклен критически оглядел собеседника.
- Ну, глаза у вас красные, нос разбит, вы бледны, точно мертвец, и задыхаетесь.
- Жить буду, - д’Эльбе сумрачно улыбнулся одними губами. – Я знал, ч-что встречу вандейцев, правда, не д-думал, что именно принца – не то бы сразу достал г-грамоту.
Анри недоуменно вскинул брови.
- Тогда зачем вы поехали по этому пути, рискуя жизнью?
- Потому, что с т-тем, что творится в Нанте, н-нужно что-то делать, - он кратко и сухо пересказал Анри всё, что видел в городе.
К концу рассказа на графе не было лица.
- Боже… - он судорожно вздохнул и спрятал лицо в ладонях, просидев так несколько минут почти неподвижно, потом, наконец, выпрямился, справившись с собой.
- Я могу собрать отряды, но не уверен, что смогу сделать это в кратчайшие сроки. К тому же это чудовище может отдать приказ убить заключённых до того, как мы возьмём город – если возьмём вообще.
- Кое-что м-можно сделать прямо сейчас. После массовых казней узников сейчас в городе сравнительно н-немного – меньше тысячи, в десяток раз м-меньше, чем было до прибытия Каррье. Несколько десятков человек м-могут организовать переправы через Луару, ещё несколько д-десятков – совершить н-ночную атаку одновременно на все пять тюрем. Они солидно охраняются, но шанс есть – если в-вы сумеете набрать хотя бы шесть десятков верных и умных людей.
Анри задумался.
- Думаю, они найдутся, - наконец, ответил он. – Судя по вашим рассказам, ночью город почти пуст, даже отряды Национальной гвардии предпочитают не отходить от главных улиц. Мы сможем пройти переулками. У меня найдутся несколько человек, которые хорошо знают город. Детали можно будет обсудить завтра.
Д’Эльбе только сейчас заметил, что уже давно смеркается, и удивился, насколько быстро пролетел день.
- Разве мы отправимся н-не сегодня? – удивился он.
Граф странно на него покосился и всё же добавил:
- Вы не стоите на ногах и наверняка измучены. Сегодня ночью вы будете отдыхать.
***
Отдохнуть ночью не очень-то получилось – узкую постель пришлось делить с Ларошжакленом, и единственным плюсом этого соседства было то, что наконец-то стало тепло. Увы, спал граф очень беспокойно, ворочался, дрыгал ногами и бормотал во сне что-то невнятное, судя по всему, ему снилось что-то не слишком приятное, хотя единственная чёткая фраза – «Уйди, белка!!!» - весьма д’Эльбе удивила. К сожалению, спал бывший роялист и бывший республиканец крайне чутко, и беспокойный сосед успел разбудить его, по меньшей мере, восемь раз за ночь. Только под утро д’Эльбе, наконец, провалился в глубокий сон без сновидений, и проснулся, в общем-то, отдохнувшим, под звуки сдавленных ругательств. Ярко светило утреннее солнце, но д’Эльбе не сразу понял, что именно происходит, хотя происходила, на самом деле, довольно обыденная процедура.
Ларошжаклен пытался побриться.
Юношеский пушок на лице графа совсем недавно начал сменяться редкой, но уже довольно жёсткой бородой, что не слишком шло к его по-девичьи красивому лицу. Пытаясь приблизиться к идеалу, Анри, видимо, пробовал интуитивно освоить процесс бритья, но, судя по количеству порезов на его полном страдания лице, обёрнутом в профиль к д’Эльбе, интуитивное познание раз за разом терпело крах.
- Вам п-помочь? - д’Эльбе подавил зевок и сел на кровати, потянувшись за снятой на ночь карманьолкой. Анри было совсем изготовился гордо отказаться от помощи, но сдался в последний момент и молча протянул окровавленную бритву д’Эльбе.
Тот довольно быстро довёл слабо наметившийся результат до ума, помог Анри остановить кровь из многочисленных порезов, и, позаимствовав бритву, побрился и сам.
Голова почти не кружилась, да и слабость постепенно начала проходить, а что касается завтрака, то тот был воспринят д’Эльбе с энтузиазмом, несмотря на его, завтрака, вопиющую скромность – по куску хлеба с подсохшим сыром. Печалило отсутствие кофе, и, судя по сонно-грустному виду Анри, печалило оно не только д’Эльбе – впрочем, завтракали они у костра, на улице, и свежий ветер, продувая насквозь ветхую одежду обоих, тоже неплохо бодрил.
Кое-кто из проходящих мимо повстанцев периодически останавливался, внимательно разглядывая д’Эльбе. Тот не подавал виду, что ему неприятны эти изучающие взгляды, и упорно смотрел в землю.
Ларошжаклен смахнул крошки с редингота и поднялся на ноги.
- Скорее всего, нам не обойтись без Тальмона, - он помрачнел. – Можно, конечно, его и не звать, но тогда он обидится и может выкинуть какую-нибудь глупость. С другой стороны, если он захочет идти в Нант…
- У меня есть идея п-получше, - д’Эльбе тоже встал, оправив карманьолку. – Принц любит б-быть в центре внимания, быть главным г-героем дня. Почему бы не отправить его захватить Ш-шоле? Там совсем небольшой отряд Национальной г-гвардии.
Ларошжаклен улыбнулся.
- Идея неплоха, но почему именно Шоле? Слишком далеко, если надо будет собирать силы в кулак, но слишком близко для того, чтобы мы могли навсегда забыть о принце.
- Если мы хотим н-навсегда забыть о принце, то п-посылать его надо никак не ближе Вест-Индии, - хмыкнул д’Эльбе, вызвав у Анри ещё одну улыбку, но тут же посерьёзнел. – В Шоле н-находятся заложники. Если меня п-поймают и казнят, я не хочу, чтобы из-за моей оплошности п-пострадали моя жена и сын.
Анри только кивнул.
***
Лилово-жёлтый синяк, сверкавший под левым глазом принца, вызвал у д’Эльбе непривычное чувство злорадства. Впрочем, за разговором он следил из-за деревьев – Ларошжаклен справедливо рассудил, что ни об авторстве плана, ни об истинной цели атаки на Шоле Тальмону лучше не знать.
Оба предводителя держались друг с другом настолько вежливо, что было ясно как Божий день – при первой же возможности эти двое убьют друг друга без сомнений и колебаний. Не сказать, чтобы это радовало д’Эльбе при всей его неприязни к Тальмону, но примирение было явно невозможно.
С удивлением и лёгкой горечью д’Эльбе подумал, что из Анри, похоже, вышел куда лучший командующий. Там, где он сам уговаривал, просил, иногда почти умолял – Анри было достаточно холодно отдать приказ, чтобы всё было пусть неохотно, но выполнено.
Тальмон угрюмо кивнул и хотел было, развернувшись, уйти, но тут, словно вспомнив что-то, поспешно задал вопрос. Судя по лицу графа, казалось, заледеневшему ещё больше, вопрос был ему явно неприятен, и он ответил что-то очень резкое. Тальмон дёрнулся, его рука потянулась было к пистолету, торчащему за поясом, но в последний момент он отвёл руку и вымученно растянул губы в вежливой улыбке, кивнул и быстро, слишком поспешно отошёл.
Анри тряхнул головой и вернулся под сень деревьев, где его ждал д’Эльбе.
***
Они обсуждали детали плана, медленно прогуливаясь по тонкой тропке, ведущей, по-видимому, к ручью. Изредка кто-то проходил мимо них к ручью за водой, но проходили повстанцы быстро и, как казалось, не прислушиваясь – оставалось надеяться, что не казалось, или что они, по крайней мере, не болтливы.
Однажды они подошли слишком близко к берегу ручья, и д’Эльбе поскользнулся на льду замёрзшей лужи. Ларошжаклен успел его подхватить, помогая удержать равновесие. Д’Эльбе, обычно крайне брезгливый к чужим прикосновениям, заметил, что особого отвращения от тактильного контакта с Анри не испытывает, и немного удивился – впрочем, такое бывало при общении с людьми, которым он доверял. Удивительным было, пожалуй, только то, что доверие проявилось только сейчас – видимо, для этого понадобилось обоюдное спасение друг друга от смерти.
Прежде, в более счастливые для Вандеи времена, они общались очень мало. Анри находился в подчинении своего кузена Лескюра, с которым у д’Эльбе никогда не было хороших отношений, а после избрания д’Эльбе в генералиссимусы Лескюр вёл себя откровенно враждебно. Анри почти никогда не перечил кузену, соглашаясь с ним и в житейских, и в военных вопросах, и д’Эльбе остро сожалел о том, что юноше не удалось как следует проявить себя до Шоле. А может, тогда он и не мог проявить себя, и ему надо было повзрослеть?
***
Анри отдавал последние распоряжения. Д’Эльбе сидел чуть в стороне на стволе поваленного дерева и бессмысленно вертел в пальцах республиканскую кокарду, оторванную от отворота карманьолки.
Смутно знакомое лицо мелькнуло среди отобранных Анри - д’Эльбе с удивлением узнал Шуэтта, да тот и сам, бросив случайный взгляд в сторону, замер, увидев бывшего генералиссимуса д’Эльбе и бывшего гражданина Гиго.
- Ты, я вижу, снова в-вернулся к мятежникам? – негромко спросил д’Эльбе.
Шуэтт широко улыбнулся. Он вовсе не напоминал теперь того замкнутого угрюмца, которым показался в администрации Сен-Флорана. Было видно, что теперь-то он, наконец, в своей стихии.
- А что же? Паром мой на дрова растащили, крысы республиканские, чтоб им пусто было, а чем мне ещё жить? В гвардейцы подаваться, что ли? Нет уж, лучше я снова в леса подамся. А уж если и вы с нами… - в его глазах д’Эльбе с удивлением заметил что-то наподобие благоговения.
- Почему тебе т-так важен я? – тихо спросил бывший республиканский агент.
Шуэтт посмотрел на него неожиданно серьёзно.
- Месье Анри – стоящий командир. Храбрый, умный, справедливый. Но…я был в Шемийе, когда вы защищали пленных. Никакая храбрость не устоит перед разъярённой толпой, но вы устояли. Вы готовы были умереть там, со словами молитвы, за свою веру, за то, чтобы не допустить зла – и я понял, что пойду и умру за вас, потому, что с вами тогда был Бог.
Д’Эльбе ничего не успел ответить – прозвучала команда выступать. Шуэтта позвали в центр колонны, и он с извиняющимся полупоклоном исчез. Д’Эльбе пристроился в конце, почти незаметный и забытый.
Но он всё же задержался у последнего костра – ровно настолько, чтобы увидеть, как пламя жадно пожирает брошенную в него трёхцветную кокарду – вместе с иллюзиями.
@темы: твАрения, "Предатель", вандейское, в белом венчике из роз впереди идёт д'Эльбе
-
-
26.09.2014 в 16:05написала не главу, а выкидыш фансервиса...
Не вижу ничего ужасного в фансервисе; если человек пишет для собственного удовольствия (особенно по такому редкому канону, где текстов раз-два и обчелся), то понятия «то, что я хотел бы сам прочитать» и «то, что хотели бы прочитать другие любители этого канона» сплошь и рядом совпадают.
... в ней есть то, что я бы, пожалуй, исправила - будь у меня силы и время.
А что вам хотелось бы исправить, если не секрет?
Ню посеяла любимую шляпу
Она пропала где-то в пределах квартиры, где ее еще можно найти? Или во внешнем мире?
в последней сцене я снова признаюсь д'Эльбе чужими устами - герой ведь говорит мои мысли...
Их говорит как раз тот герой, в устах которого они вполне уместны. Ведь еще в первой главе мы видели, с каким уважением Шуэтт относится к д’Эльбе – а тут выяснилась одна из причин этого уважения.
Беседа с Тальмоном очень эффектная и красочная. Обе стороны ухитрились в кратчайшие сроки довести друг друга до белого каления, что, впрочем, неудивительно - при обсуждавшихся ими темах.
желая только одного – чтобы это всё поскорее кончилось.
Ситуация для него не просто привычная, а фактически уже родная: кто-то хочет его убить и не сомневается в своем праве это сделать. И даже прощения не просит, в отличие от Ларошжаклена.
рассмотреть сапоги Тальмона – и почти без изумления отметить то, что некогда они принадлежали покойному Отриву
А вот такое мне в голову не приходило! Я была уверена, что их забрал кто-то из подчиненных Тальмон – но чтобы он сам опустился до такой низости…
Анри примчался на помощь очень вовремя – причем он ведь даже не знал, что бежит спасать д’Эльбе, а не просто какого-то пленного республиканца! Молодец! А то бы всё кончилось совсем плохо.
Разделение труда между предводителями роялистов: Тальмоном хёртим, Ларшожакленом комфортим.))
- Мы с п-принцем пропустили деловую с-стадию разговора, от приветствий сразу же перейдя к в-взаимным оскорблениям.
Сдержанная, но точная характеристика произошедшего.)) А о стадии мордобоя он скромно умолчал.
- Разве мы отправимся н-не сегодня? – удивился он.
Даже если бы он мог бодро держаться на ногах после своего общения с Тальмоном, то отряд для проникновения в Нант все равно не успели бы собрать так быстро. Так что волей-неволей придется подождать до завтра.
спал граф очень беспокойно, ворочался, дрыгал ногами и бормотал во сне что-то невнятное, судя по всему, ему снилось что-то не слишком приятное, хотя единственная чёткая фраза – «Уйди, белка!!!» - весьма д’Эльбе удивила.
Если существует термин «антифансервис» - когда автор пишет совсем не то, что хотели бы читатели (или когда ситуация, которую они хотели увидеть, оборачивается неожиданным образом) - то здесь мы, похоже, видим его пример: спать
в обнимкув одной постели с Ларошжакленом оказалось вовсе не так приятно и уютно, как мы предполагали!))Интересно, он всегда ведет себя во сне так буйно, или это из-за столкновения с Тальмоном? Которое, судя по всему, трансформировалось его подсознанием в образ страшного и противного зверя белки.))
Тема бороды Ларошжаклена раскрыта!)))
Растет ребенок: уже почти освоил процесс бритья с помощью старшего товарища, у которого в этом деле опыта на двадцать лет больше.
Флаффное утро по-вандейски: проснуться в землянке рядом с пытающимся впервые в жизни побриться Ларошжакленом.)) Какой канон – такой и флафф.
снятой на ночь карманьолкой.
Максимальный стриптиз для тамошних бытовых и климатических условий.)) Все-таки теплее, чем в погребе – уже хорошо.
Можно, конечно, его и не звать, но тогда он обидится и может выкинуть какую-нибудь глупость.
Как вы выразились в комментарии к одной из предыдущих глав, Католический и королевский детсад.)) Но что поделать, с трепетными чувствами Тальмона приходится считаться, потому что у него слишком много влияния и людей.
С другой стороны, если он захочет идти в Нант…
…То вреда там от него будет существенно больше, чем пользы – тем более что потребуется не лихая кавалерийская атака, а тихая и скрытная операция?
Почему бы не отправить его захватить Ш-шоле? Там совсем небольшой отряд Национальной г-гвардии.
Забегая вперед - мне почему-то кажется, что с захватом Шоле он опоздает. И то, что по приказу Каррье успеют казнить Маргариту, будет как-то с этим связано.((
С удивлением и лёгкой горечью д’Эльбе подумал, что из Анри, похоже, вышел куда лучший командующий. Там, где он сам уговаривал, просил, иногда почти умолял – Анри было достаточно холодно отдать приказ, чтобы всё было пусть неохотно, но выполнено.
д’Эльбе остро сожалел о том, что юноше не удалось как следует проявить себя до Шоле. А может, тогда он и не мог проявить себя, и ему надо было повзрослеть?
Я же говорю – растет ребенок!)) Раньше он просто был еще маленький и неопытный. А теперь, спасенный вами, быстро превращается в настоящего главнокомандующего. Так что его дальнейшая военная карьера, про которую вы упоминали, будет понятной и заслуженной.
И еще мысль про Анри на здешнее будущее (для второй или даже третьей повести) – может быть, здесь Виктория выйдет замуж за него, а не за его младшего брата Луи? На мой взгляд, это гораздо лучший вариант – они уже хорошо друг друга знают, да и ровесники. И дети у них будут красивые.
но тут, словно вспомнив что-то, поспешно задал вопрос. Судя по лицу графа, казалось, заледеневшего ещё больше, вопрос был ему явно неприятен, и он ответил что-то очень резкое. Тальмон дёрнулся, его рука потянулась было к пистолету, торчащему за поясом, но в последний момент он отвёл руку и вымученно растянул губы в вежливой улыбке, кивнул и быстро, слишком поспешно отошёл.
Ясно, что вопрос был как-то связан с д’Эльбе – что еще могло вызвать такую бурную реакцию у обоих - но я не могу догадаться, о чем именно он был: будет ли д’Эльбе участвовать в нападении на Нант?
заметил, что особого отвращения от тактильного контакта с Анри не испытывает, и немного удивился – впрочем, такое бывало при общении с людьми, которым он доверял. Удивительным было, пожалуй, только то, что доверие проявилось только сейчас – видимо, для этого понадобилось обоюдное спасение друг друга от смерти.
*Радостно потирая руки* Вот, как раз этого мне и хотелось! Чтобы они постепенно, в результате всех событий, прониклись друг к другу какими-то теплыми чувствами, даже необязательно до уровня броманса. Для таких взыскательных людей, как они (особенно Морис), драгоценны и значимы даже крохи привязанности.
И не могу не привести одну очень любимую мной цитату из фэнтезийного романа Лоис МакМастер Буджолд «Проклятие Шалиона»: «Может быть, невозможно спасти себя самому. Может быть, должно спасать друг друга по очереди…»
чтобы увидеть, как пламя жадно пожирает брошенную в него трёхцветную кокарду
Хорошо понятны его чувства, но, пожалуй, он поторопился сжигать республиканскую кокарду: если по плану освобождения нантских арестованных он должен проникнуть в тюрьму под видом агента по умиротворению, служащего в Сен-Флоранской администрации, то кокарда ему понадобится.
-
-
26.09.2014 в 16:05читать дальше
-
-
27.09.2014 в 16:33Ура! Мне додадут мимимишности!
А что вам хотелось бы исправить, если не секрет?
Д'Эльбе, к примеру, слишком запоздало замечает, что прикосновения Анри не вызывают у него отвращения. Немного скомканно прописан отрывок между тем, как они пришли в землянку, и, фактически, до самого появления Шуэтта.
Она пропала где-то в пределах квартиры, где ее еще можно найти? Или во внешнем мире?
Я забыла её в одном из холлов учебного корпуса. В принципе, утешаю себя тем, что она мне всё равно великовата была, а кокарда и к беретке пойдёт...
А вот такое мне в голову не приходило! Я была уверена, что их забрал кто-то из подчиненных Тальмон – но чтобы он сам опустился до такой низости…
Я тоже думала на подчинённых, но тут... "А почему бы благородному дону и не взять сапоги с покойника за отсутствием иного варианта?"
Интересно, он всегда ведет себя во сне так буйно, или это из-за столкновения с Тальмоном?
Поскольку жизнь у ребёнка нервная, а натура он чувстаительная - думаю, он всегда спит так беспокойно...
Забегая вперед - мне почему-то кажется, что с захватом Шоле он опоздает. И то, что по приказу Каррье успеют казнить Маргариту, будет как-то с этим связано.((
Да, Маргприту успеют перевести в Сен-Флоран, а там уже... Здесь невольно сыграет роковую роль Филипп Шмен, хотя я ещё думаю над подробностями, но именно от него Каррье узнает о переводе - нантский комиссар ведь пока властвует и над Шоле в том числе...
И еще мысль про Анри на здешнее будущее (для второй или даже третьей повести) – может быть, здесь Виктория выйдет замуж за него, а не за его младшего брата Луи? На мой взгляд, это гораздо лучший вариант – они уже хорошо друг друга знают, да и ровесники. И дети у них будут красивые.
Эээ...боюсь, моё видение образа Виктории сделает этот пейринг не то что невозможным, скорее - оба будут несчастны. Виктория в моём понимании вообще похожа на Мирабеллу Окделл - настолько увлечена возвеличиванием памяти собственного мужа, что превращает жизнь окружающих в...не очень счастливую. Судя по некоторым данным, она не называла второго мужа именем первого только потому, что они были тёзки.
Поэтому Анри лучше, как мне кажется, женить на какой-нибудь местной ОЖП, а что касается Виктории - она ещё должна появиться в третьей части. Поскольку это АУ, то одна из её дочерей от Лескюра выживет, случайно встретит Луи д'Эльбе - и всё по Шекспиру, разве что печальный конец откладывается на некоторое время.
будет ли д’Эльбе участвовать в нападении на Нант?
Почти, только более общий - "Куда вы дели предателя?".
Хорошо понятны его чувства, но, пожалуй, он поторопился сжигать республиканскую кокарду: если по плану освобождения нантских арестованных он должен проникнуть в тюрьму под видом агента по умиротворению, служащего в Сен-Флоранской администрации, то кокарда ему понадобится.
Скорее всего, там будет банальное нападение.
Спасибо за отзыв))))
-
-
27.09.2014 в 23:27Поправки я поместила отдельным комментарием, потому что они уже не влезали в максимально допустимый объем сообщения.
Д'Эльбе, к примеру, слишком запоздало замечает, что прикосновения Анри не вызывают у него отвращения.
О, вспомнила, что хотела спросить на эту тему: а ему не нравится, только когда прикасаются к нему? Или и когда он сам вынужден прикасаться к кому-то?
Поскольку жизнь у ребёнка нервная, а натура он чувстаительная - думаю, он всегда спит так беспокойно...
А вы еще хотели - в недавнем флэшмобе - использовать его как плюшевого мишку для сна в одной постели!)) Если он всегда так вертится и лягается, то плюшевый мишка из него неважный. Рядом с таким не поспишь...
одна из её дочерей от Лескюра выживет, случайно встретит Луи д'Эльбе - и всё по Шекспиру, разве что печальный конец откладывается на некоторое время.
Ого, какие у вас далеко идущие планы - лет на шестнадцать-двадцать вперед, не меньше! Это хорошо.
"Куда вы дели предателя?".
"Уложил на моей собственной жилплощади реанимироваться после общения с вами! И если вы еще хоть раз назовете его предателем..."
-
-
28.09.2014 в 01:10Ну, я сплю крепче, чем д'Эльбе, к тому же тоже довольно беспокойно. Так что "встретились два одиночества"...
О, вспомнила, что хотела спросить на эту тему: а ему не нравится, только когда прикасаются к нему? Или и когда он сам вынужден прикасаться к кому-то?
Ну, он сам без крайней нужды ни к кому не прикасается. Вообще, наверное, этот момент плохо проработан, но из того, что есть - например, если в запарке боя он столкнётся с республиканцем, вряд ли он отвлечётся на то, что ему неприятно прикосновение, а вот если на него упадёт раненый республиканец... Если в первой части он почти не показывает внешне своей нелюбви к прикосновениям, то во второй части этот момент в связи с новыми нарушениями психики достигнет своей кульминации - ему будет трудно даже сына обнять, а от случайного прикосновения он будет подскакивать и шарахаться, как лошадь от взрыва. Алкоголь будет это притуплять, но ОЖП придётся трудно в связи с тем, что нельзя же поить мужа всякий раз, когда его захочется поцеловать, не говоря о чём-то большем. Там будет долгий, трудный, но умилительный процесс "приучения к рукам".
-
-
06.11.2014 в 17:55А в реальности он действительно был таким подлецом?
Забирать сапоги с трупа... мне чё-то деятели нашей "славной" ЧК вспомнились. Обычно они этим грешили)
-
-
06.11.2014 в 22:48Ни в реальности, ни здесь он даже до подлеца, думаю, не дотягивает. Просто клинический идиот с огромным чувством собственного величия. История со служанкой мной придумана, но есть множество реальных свидетельств, которые говорят об отсутствии у принца как мозга, так и моральных принципов.
-
-
07.11.2014 в 00:29-
-
07.11.2014 в 00:34Есть эдвайс с портретом Тальмона на эту тему:
-
-
07.11.2014 в 00:37-
-
07.11.2014 в 00:39