- Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé ! - Мы посидим.(с)
Напомните мне никогда больше не начинать писать в четвёртом часу утра, зарабатывая себе мигрень...
В этой главе появляется ещё один внезапно пришедший в голову персонаж, которого не было в изначальном плане. Насколько я вижу перспективу, и с Жаном Шуэттом, и с Филиппом Шменом мы ещё увидимся - в данной конкретной вселенной, похоже, все дороги идут не в Рим, а в Нант...
Глава четвёртая. Остролист с высокого берега.*
Впервые за много дней Гиго проснулся не от холода или боли в не до конца заживших ранах. Нет, сегодня он оставлял тёплую дремоту постепенно, спокойно, наслаждаясь редкими минутами, когда никуда не надо спешить…
Тут на память пришла неприятная мысль о том, что сегодня его ждут в Сен-Флоране – и лучше прибыть туда ещё до слишком раннего зимнего заката, когда ледяной ветер на дороге разыграется не на шутку и можно будет замёрзнуть насмерть.
Но как же, во имя всего святого, не хотелось покидать уютной постели и тёплых объятий Маргариты! Следующие десять минут Гиго боролся с постыдным малодушием и нежеланием случайно разбудить жену, пока все его философские построения не были прерваны громким плачем Луи.
Маргарита тут же подняла голову, несколько секунд сонно смотрела в пространство, потом поднялась и подошла к кроватке сына. Сквозь опущенные ресницы Гиго наблюдал, как Маргарита ловко переодевает ребёнка в сухую одежду и, опустив его на пол, вытаскивает из кроватки матрас и одеяльце, чтобы позже, тщательно прополоскав, развесить их в кухне.
Растрепавшиеся волосы, сползшая с плеча рубашка, ворчание под нос – такой, простой, бесконечно близкой и любимой, он хотел запомнить её, чтобы хранить в глубинных закоулках души этот образ до следующей встречи, чтобы хвататься за него, как за самое дорогое, в минуты душевного смятения…
- Я знаю, что ты не спишь, - Маргарита даже не обернулась, - с добрым утром, Морис.
Разоблачённый, он сел на кровати, нашарил босыми ногами башмаки и, поёжившись от холода, поднялся.
- Здесь н-не слишком-то жарко, - заметил он.
- Дров мало, - отозвалась жена. – Хочешь отогреться – так сейчас на кухню пойдём, я плиту затоплю.
Она сложила мокрые детские вещички в стопку и легким, по-своему грациозным движением подхватила эту стопку – одной рукой снизу, а другой придерживая сверху.
- Что ты на меня так смотришь? - поймав взгляд Гиго, Маргарита удивлённо вскинула брови. – Я, конечно, страшная, но…
- Нет, - он сделал шаг вперёд, потом – ещё один. – Не страшная, - её лицо, всё ещё удивлённое, было очень близко. Гиго протянул руку и провёл кончиками пальцев по щеке Маргариты, уже давно потерявшей девичью свежесть. – Самая к-красивая…
Стопка белья с глухим шорохом упала на пол.
- …Ну всё, хватит, - Маргарита, хоть и с явным сожалением, выскользнула из объятий мужа, на секунду машинально приложив руку к порозовевшим от поцелуев тонким губам. – Одевайся, - она кивнула на колченогое кресло. Увы, отвратительную карманьолку сменить было не на что – единственный его уцелевший сюртук был рассчитан на куда более тёплую погоду. Зато вся остальная одежда была чистой.
- Затяни корсаж, - попросила чуть погодя Маргарита, поправляя платье. Бедное, пестревшее заплатами, оно, тем не менее, шилось когда-то как наряд дворянки, и корсаж, как полагается, затягивался сзади.
- Как же ты без м-меня справляешься? – Гиго завязал аккуратный узел.
Маргарита пожала острыми плечами.
- Зову Сюзанну. Сначала она мне затягивает, потом я – ей, - Маргарита снова взялась за стопку вещей. – Возьми Луи, хорошо?
Ребёнок успел забраться под кровать и вылезти согласился не сразу. Когда, наконец, Гиго с сыном на руках вошёл на кухню, бельё и одежда Луи уже лежали в корыте с водой, а Маргарита уже закладывала поленья в печь.
***
Они молча пили кофе со вчерашним хлебом – больше ничего в доме не нашлось. Луи грустно размазывал по тарелке кашу из последних остатков крупы и выглядел ничуть не веселее своих родителей.
- Надеюсь, что ты не будешь лишний раз рисковать, - Маргарита сидела напротив. В её голосе, за всей показной строгостью и даже суровостью, Гиго уловил нотки беспокойства. Он улыбнулся.
- Я никогда не рискую собой б-без надобности, - честно ответил он.
- Это-то меня и пугает. Лучше бы ты и по надобности не рисковал, - упрямо гнула Маргарита свою линию.
- Слишком поздно для осторожности. Мы м-могли бы уехать в Германию, когда всё началось, в Англию…в конце к-концов, хоть в Россию – мы были б-бы в безопасности в самом диком краю, н-но во Франции больше не найдётся уголка, г-где можно было бы жить спокойно. Все, кто боялся, уже п-покинули эти пределы, а оставшиеся должны жить так, словно играют в к-карты – азартно и безоглядно. Осторожность б-больше никого не спасёт.
Она ничего не ответила. Было видно, что доводы мужа её не слишком убедили, но ничего лучшего она и не ожидала.
- Сейчас поедешь? – голос Маргариты против воли слегка дрогнул.
Гиго молча кивнул. Хотелось плюнуть с самой высокой колокольни Анжу на все условия и обязательства – и просто остаться здесь, с Маргаритой и Луи, жить так, как они мечтали когда-то, сидя у ярко пылавшего камина в гостиной Вожиро прошлой зимой, когда король был ещё жив и все ужасы революции были чем-то далёким, творившимся за много лье отсюда. Тогда было вдоволь дров, и свежий хлеб, и кофе с молоком, и тихие вечера вдвоём, в полумраке, едва разгоняемом огнём камина – свечей не зажигали. Маргарита клала голову ему на плечо, да так часто и засыпала – последние несколько месяцев перед родами она спала очень много, едва не задрёмывая на ходу, постоянно роняла что-то из рук и встревоженно звала мужа или Констанс, свою старую служанку – наклониться за упавшей вещью мешал живот. Она панически боялась того, что ребёнок умрёт, что он родится калекой, что он, наконец, будет девочкой, и Гиго замучился убеждать жену, что обрадуется дочери ничуть не меньше, чем сыну. Они обсуждали имена…
Гиго как раз проходил через гостиную, когда взгляд его случайно упал на одну из кукол, забытых дочерьми Буаси. Она показалась странно знакомой, и спустя несколько секунд он узнал в тщательно сшитой тряпичной кукле, облачённой в яркое кокетливое платье, работу Маргариты. Он помнил, как она, старательно сощурившись, шила, сидя в кресле возле окна и разложив на подоконнике лоскуты разных форм и размеров, а ранний закат прошлой зимы золотил её волосы, как всегда растрепавшиеся.
- Луи так и н-не стал в неё играть? – он обернулся к Маргарите, неотступно следовавшей за ним. Сын сидел у неё на руках и, казалось, был очень занят тем, что ощупывал тонкую полоску выцветшего кружева на платье матери.
Она покачала головой.
- Он совершенно не любит куклы. Немного жаль потраченной работы, но что поделать? Может, если бы он родился девочкой, моя работа не пропала бы напрасно…
Гиго шагнул к ней навстречу.
- Не пропадёт, - убеждённо ответил он. – У н-нас ещё будет д-дочка, обязательно. Она будет любить играть в куклы и будет т-такой же красивой, как и ты.
Маргарита грустно улыбнулась.
- Я не молодею, Морис. Ещё год или два, и я не смогу больше иметь детей – а войне и разрухе не видно конца.
В его голосе звучала непоколебимая вера и твёрдость:
- Я сделаю всё, чтобы эта война п-поскорее закончилась. Я сделаю всё, чтобы мы снова вернулись в В-вожиро, чтобы во Франции, наконец, н-наступил мир и покой. Чтобы наши дети росли, не зная грохота в-выстрелов и криков умирающих, ч-чтобы они не ведали войны.
В глазах Маргариты зажглась робкая искорка надежды.
- Я могу только молиться о том, чтобы это оказалось правдой, - глухим, дрогнувшим голосом ответила она.
Он приблизился ещё на шаг.
- Настанет день, к-когда на этой земле воцарится мир. Н-настанет день, когда п-перестанут звучать выстрелы. И когда он, н-наконец, наступит, я тут же помчусь к тебе, приеду – и отвезу т-тебя в Вожиро. Клянусь, я не промедлю ни с-секунды, Маргарита…любовь моя!
Маргарита молчала, прикрыв глаза. По щеке её медленно скатилась слеза.
- Ты помнишь, как мы обсуждали имена? - наконец, она нарушила молчание.
- К-конечно. По поводу имени для мальчика мы сошлись сразу же, а с девочкой…я помню, было т-три варианта. Тереза, Шарлотта и…забыл, - он виновато улыбнулся.
- Амели, - быстро сказала Маргарита. – Нашу дочь будут звать Амели, и я буду верить в это так же, как верю в Бога и Богоматерь – потому, что только вера у меня и осталась. Вера и…любовь.
***
Гиго заседлал коня и вывел его из конюшни. Луи остался в доме, а Маргарита, зябко кутаясь в рваную шерстяную шаль, стояла на пороге.
- Шла бы ты в дом, - заметил он, но она только упрямо покачала головой и пошла к нему навстречу, проваливаясь по щиколотку в выпавший за ночь снег. Домашние туфли мгновенно промокли и отяжелели, но Маргарита, казалось, не заметила этого.
…Её объятия приятно пахли сухой шерстью и были тёплыми и неожиданно крепкими. Гиго растерянно обнял судорожно прижавшуюся к нему жену.
- Не в п-последний раз видимся, - он неловко попытался её успокоить, но вместо этого почувствовал, словно ему передаётся вся её тревога и боль разлуки – вдобавок к его собственным.
А потом Маргарита, нисколько не смущаясь возможных даже на этой тихой улочке свидетелей, поцеловала его. Поцеловала со всей болью и отчаянием, словно в последний раз.
…Такой он и запомнил её, напоследок обернувшись. Она не плакала, наоборот, словно обрела ледяное спокойствие обречённых. Только в её глазах сияла нездешним светом любовь, невыразимая, наверное, словами…
***
С патрулём местной Национальной гвардии – двумя рядовыми и молоденьким сержантом, верховыми – он столкнулся на самой окраине Шоле. Мальчишка, на вид чуть старше Жиля, изо всех старался выглядеть солидно, потребовав документы, гвардейцы старательно прятали улыбки в густых усах.
Сержант, читая с трудом, по складам, наконец, закончил изучать бумаги и отдал их хозяину.
- Не желаешь ли поехать с нами, гражданин агент? – Его вежливость приятно удивила Гиго. - Дороги нынче небезопасны.
- Охотно, г-гражданин сержант, - он направил свою лошадь рядом с его, рядовые поехали следующей парой.
Ехали не сказать чтобы очень быстро, неспешной рысью, первые полчаса – молча, но потом Гиго всё же решился задать вопрос.
- Надеюсь, мой вопрос н-не будет неуместен, гражданин, - сплав старорежимной вежливой формулировки с революционным обращением был куда как комичен, но Гиго отметил это лишь мельком, - как так вышло, что т-ты проявляешь хоть и похвальное, но крайне необычное дружелюбие п-по отношению к моей персоне?
Сержант скосил глаза.
- Не вижу ничего странного в том, чтобы пригласить благонадёжного гражданина республики составить компанию в пути.
Гиго искривил губы в скептической улыбке.
- В моих документах н-написано, что я являюсь благонадёжным гражданином б-без году неделя. Перебежчиков, гражданин с-сержант, не любят обе стороны, а многие республиканцы п-предпочли бы решить вопрос м-мятежа не амнистией, а огнём и м-мечом.
- Я не отношусь к их числу, - отрезал мальчишка. С минуту царила звенящая тишина, прежде чем Гиго дождался более пространного ответа.
- Лес рубят – щепки летят, гражданин агент. Сколько добропорядочных республиканцев должно быть обречено на бесполезную смерть ради того, чтобы все мятежники были вырезаны под корень? Останется ли хоть кто-то в Вандее и Мэне после этого замирения?
Щека сержанта дёрнулась в нервном тике. Гиго несколько секунд внимательно всматривался в его чётко очерченный профиль.
- Я не буду спрашивать, к-кто это был, - тихо, так, чтобы не услышали ехавшие сзади солдаты, сказал он.
Мальчишка резко повернул голову.
- Я отвечу, - глухо ответил он. – Мать и две сестры. Одной восемь, другой – всего лишь пять. Вандейцы не стреляли по городу, а батареи Клебера стояли очень неудобно. Артиллеристы республики только чудом задели всего лишь три дома… - Он судорожно схватил ртом морозный воздух, откинув голову и прикрыв глаза. Шапка сползла с головы, и юный сержант надвинул её недостаточно быстро – Гиго успел заметить среди его тёмных волос несколько седых прядей.
- Такого я не пожелаю никакому врагу, - через силу закончил сержант.
Следующий час они ехали в гробовом молчании.
***
Собственно, в задачу патруля входила проверка дороги на предмет её проходимости и на предмет возможных встреч с разбойниками. Гиго не переставал дивиться редкостной глупости командующего Национальной Гвардией Шоле – патруль для того, чтобы иметь хоть какие-то шансы против мятежников, должен был бы быть больше минимум в десять раз, впрочем, даже это вряд ли помогло бы ему при нападении мятежников, перешедших на тактику партизанской войны. Сержант, казалось, был совершенно спокоен, а его подчинённые только изредка косились по сторонам, из чего Гиго заключил, что подобный риск для них – не редкость.
Дорога приближалась к границе территории между Шоле и Сен-Флораном. Давно остался позади Бопрео и поворот на Сен-Мартен, который Гиго проводил тоскливым взглядом, а сейчас промёрзшая и припорошенная снегом дорога вилась по краю высокого речного берега, заросшего редкими деревьями. Внимание Гиго привлекло яркое пятно – несколько кустов остролиста, усыпанных алыми, словно кровь, ягодами.
За спиной раздался предупреждающий вскрик.
- Сержант, гляди, там, возле ярких кустов!
Гиго машинально перевёл взгляд выше и вздрогнул, широко распахнув глаза.
Порыв ветра заставил висельника зловеще закачаться на верёвке, подобно маятнику.
Сержант схватился за рукоять пистолета, заткнутого за трёхцветный шарф. Рука Гиго привычно потянулась к левому боку, и он не сразу вспомнил, что сабли, как и иного оружия, при нём нет.
- Следов нет, г-гражданин сержант. Если кто-то здесь и б-был, то ещё вчера, - заметил он, отойдя от первого потрясения.
- Отлично, - сержант легко спрыгнул с коня и, на всякий случай придерживая рукоять пистолета, бесстрашно зашагал по снегу к трупу. Гиго, не колеблясь, последовал за ним, солдаты же, взяв ружья наизготовку, внимательно наблюдали за окрестным редколесьем, плотно держа пальцы на курках.
Труп медленно вращался и оказался лицом к Гиго как раз в тот момент, когда он был на достаточном расстоянии, чтобы узнать его. Не веря своим глазам, Гиго обогнал сержанта, подбежал почти вплотную – да так и замер.
Больше труп не вращался, застыв в одном положении, глядя прямо на Гиго невидящими глазами на обезображенном лице.
А Гиго почему-то обратил внимание на то, что сапоги, которым он позавидовал при вчерашней встрече с покойным, исчезли. Видно, какой-то мятежник, прагматично рассудив о том, что покойнику всяко не нужны такие прекрасные ботфорты, забрал их себе…
- Здравствуйте, Пьер, - очень тихо поприветствовал Гиго насквозь промёрзший труп Отрива.
***
Жарко горел огромный костёр из валежника, растапливая почву настолько, чтобы можно было вырыть неглубокую могилу. Немного бледный сержант обыскивал карманы Отрива но не нашёл ничего, кроме документов, подтверждающих, что перед ними действительно Пьер Отрив, агент по умиротворению в дистрикте Нуармутье, и двух конвертов, которые сержант, поколебавшись, вскрыл.
В первом оказался доклад Нантскому комиссару о проделанной работе, и его сержант, подумав, передал Гиго.
- Это по твоему ведомству, гражданин агент. Шоле подчиняется Анжеру, в Нанте я уж точно никогда не буду, - он подышал на окоченевшие пальцы и надорвал второй конверт, из которого выпала небольшая бумажка.
Сержант взглянул на неё и удивлённо вскинул брови.
- Это тебе, гражданин агент, - он передал записку Гиго. Тот, недоумевая, зачем бы Отриву было писать ему, взял её – и закаменел.
Только лишь одно предложение было начертано на клочке плотной желтоватой бумаги красивым, каллиграфическим почерком. Почерком слишком знакомым.
«Д’Эльбе, ты – следующий!
Тальмон».
- Не завидую я тебе, - сержант покосился почти сочувственно. В тени деревьев его ещё почти детское лицо казалось сильно старше, возможно – из-за необычной для его возраста серьёзности.
Они подошли к костру. Гиго чувствовал, как отогревается его тело, но внутри всё только хуже сжималось, словно смерзаясь в тяжёлый ком. Он брезгливо бросил бумажку с угрозой в огонь, и она, мгновенно вспыхнув, тут же обратилась в пепел, но его тревогу это не рассеяло.
«Как же я сообщу Маргарите…» - эта новая мысль была, пожалуй, ещё страшнее всех невесёлых размышлений о преследовании со стороны Тальмона.
- Гражданин с-сержант, - наконец, сдался он, - будь добр, окажи м-мне небольшую услугу. Вернёшься в Ш-шоле – загляни в дом к заложникам и расскажи им о с-смерти гражданина Отрива.
Сержант поднял глаза и молча кивнул. Валежник догорал. Все четверо кое-как разгребли уголья и принялись копать могилу: рядовые – штыками, сержант – саблей, а д’Эльбе – попросту руками, сорвав подряд два ногтя, но упрямо не желая, по настоятельному совету сержанта, отойти в сторону и просто подождать, когда могила будет готова.
Отрива он доволок до могилы в одиночку, несмотря на то, что тот был выше него на голову и заметно тяжелее. Скрестив Отриву руки на груди, д’Эльбе, ничуть не смущаясь присутствующих республиканцев, начал читать заупокойную молитву.
К его удивлению, когда он закончил, сержант перекрестился вместе с ним.
Потом они вместе кое-как смастерили кривой крест из двух палок, связанных обрывком ткани, и, прислонив его в ногах Отрива, начали засыпать могилу землёй. Смёрзшиеся веки покойного не позволяли закрыть ему глаза, и всех присутствующих не покидало жуткое ощущение того, что они закапывают ещё живого человека. Когда лицо Отрива оказалось скрыто под слоем земли, все вздохнули с облегчением.
Начинало смеркаться.
- Мне придётся п-поспешить, - Гиго хмуро вгляделся в пылающий на западе горизонт.
- Да и нам пора, - отозвался сержант. – Прощай, гражданин Гиго, удачи тебе, - его глаза и голос были серьёзными донельзя, и Гиго в который раз поймал себя на мысли, что мальчик порой кажется гораздо старше, чем есть.
- И т-тебе удачи, гражданин… - Гиго только сейчас с запоздалым смущением осознал, что забыл узнать имя своего попутчика.
- Шмен. Филипп Шмен.
Гиго слегка наклонил голову.
- Удачи, г-гражданин Шмен.
…вскоре стук копыт затих вдалеке, и только свежая могила, словно скорбный маяк, виднелась чуть в стороне от дороги, возле кустов остролиста.
***
Ещё издалека Гиго услышал голос Жиля, визгливо фальшививший последний шедевр республиканского фольклора: «Жуй ты бриоши и жри крем-брюле, день твой последний грядёт, шевалье!». Произведение, судя по небогатой рифме, принадлежало перу самого Жиля, и это только подтверждал тот факт, что строк в песне было, собственно, две.
Баталь стоял возле крыльца здания администрации и курил. Завидев Гиго, он приветственно вскинул руку.
- А вот и ты, Гиго. Что так долго?
- П-простите, непредвиденные обстоятельства… - начал было Гиго, но офицер махнул рукой,
- Это ты не мне, это ты гражданину Дюрану рассказывать будешь – и хоть ему-то не вздумай выкать!
- П-прости, - Гиго спешился, и Баталь тут же перехватил поводья.
- Отведу в конюшню. Не волнуйся, без тебя её почистят.
- С-спасибо, - Гиго слабо, устало улыбнулся и медленно пошёл к крыльцу. Впрочем, Дюран опередил его, почти выкатившись на оное крыльцо и на ходу закричав:
- Гражданин Баталь, не уводи лошадь!
Офицер развернулся, удивлённо вскинув брови.
- Это что ещё за номер… - начал он, но Дюран, не слыша его, скороговоркой начал:
- Гражданин Гиго, дело-то какое, я прямо даже не знаю…у тебя же отчёт скоро…
Гиго кивнул. В отличие от несчастного Отрива, свой отчёт он держал в голове.
- Так вот, - снова затараторил Дюран, набрав побольше воздуха, - анжерского-то комиссара вчера убили, сегодня передал курьер, теперь докладывать тебе в Нант придётся, там ближайший полномочный комиссар, гражданин Каррье…
Что-то передёрнулось при звуке этого, вовсе незнакомого имени, в душе Гиго, но он был слишком устал и ошарашен происходящим, чтобы заниматься подробным анализом своих ощущений.
- А сейчас-то почему? – только и спросил он. - Хоть отдохнуть т-то можно? Не меня – так хоть лошадь п-пожалей, гражданин Дюран.
- И правда, гражданин Дюран, что это ты так паникуешь? – успокаивающим тоном начал Баталь. – На ночь глядя в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, а ты человека гонишь. Нет, так дело не пойдёт. Пусть гражданин Гиго отдохнёт, выспится, а завтра с утреца…
Дюран неуверенно кивнул под настойчивым взглядом офицера, неловко помялся с ноги на ногу и исчез в дверях здания администрации.
- Отдыхай, гражданин Гиго, - улыбнулся Баталь, и Гиго слабо улыбнулся ему в ответ.
- ЖУЙ ТЫ БРИОШИ!!!...И ЖРИ КРЕМ-БРЮЛЕЕЕЕ!!!! – раздалось из распахнутого окошка второго этажа.
- Шаретт тебя побери, Жиль! – рявкнул Баталь. – Заткнись и ложись спать, завтра на рассвете растолкаю – будешь у меня как миленький полы мыть!
*Именно так переводится полная фамилия Отрива (du Houx d’Hauterive)
В этой главе появляется ещё один внезапно пришедший в голову персонаж, которого не было в изначальном плане. Насколько я вижу перспективу, и с Жаном Шуэттом, и с Филиппом Шменом мы ещё увидимся - в данной конкретной вселенной, похоже, все дороги идут не в Рим, а в Нант...
Глава четвёртая. Остролист с высокого берега.*
Впервые за много дней Гиго проснулся не от холода или боли в не до конца заживших ранах. Нет, сегодня он оставлял тёплую дремоту постепенно, спокойно, наслаждаясь редкими минутами, когда никуда не надо спешить…
Тут на память пришла неприятная мысль о том, что сегодня его ждут в Сен-Флоране – и лучше прибыть туда ещё до слишком раннего зимнего заката, когда ледяной ветер на дороге разыграется не на шутку и можно будет замёрзнуть насмерть.
Но как же, во имя всего святого, не хотелось покидать уютной постели и тёплых объятий Маргариты! Следующие десять минут Гиго боролся с постыдным малодушием и нежеланием случайно разбудить жену, пока все его философские построения не были прерваны громким плачем Луи.
Маргарита тут же подняла голову, несколько секунд сонно смотрела в пространство, потом поднялась и подошла к кроватке сына. Сквозь опущенные ресницы Гиго наблюдал, как Маргарита ловко переодевает ребёнка в сухую одежду и, опустив его на пол, вытаскивает из кроватки матрас и одеяльце, чтобы позже, тщательно прополоскав, развесить их в кухне.
Растрепавшиеся волосы, сползшая с плеча рубашка, ворчание под нос – такой, простой, бесконечно близкой и любимой, он хотел запомнить её, чтобы хранить в глубинных закоулках души этот образ до следующей встречи, чтобы хвататься за него, как за самое дорогое, в минуты душевного смятения…
- Я знаю, что ты не спишь, - Маргарита даже не обернулась, - с добрым утром, Морис.
Разоблачённый, он сел на кровати, нашарил босыми ногами башмаки и, поёжившись от холода, поднялся.
- Здесь н-не слишком-то жарко, - заметил он.
- Дров мало, - отозвалась жена. – Хочешь отогреться – так сейчас на кухню пойдём, я плиту затоплю.
Она сложила мокрые детские вещички в стопку и легким, по-своему грациозным движением подхватила эту стопку – одной рукой снизу, а другой придерживая сверху.
- Что ты на меня так смотришь? - поймав взгляд Гиго, Маргарита удивлённо вскинула брови. – Я, конечно, страшная, но…
- Нет, - он сделал шаг вперёд, потом – ещё один. – Не страшная, - её лицо, всё ещё удивлённое, было очень близко. Гиго протянул руку и провёл кончиками пальцев по щеке Маргариты, уже давно потерявшей девичью свежесть. – Самая к-красивая…
Стопка белья с глухим шорохом упала на пол.
- …Ну всё, хватит, - Маргарита, хоть и с явным сожалением, выскользнула из объятий мужа, на секунду машинально приложив руку к порозовевшим от поцелуев тонким губам. – Одевайся, - она кивнула на колченогое кресло. Увы, отвратительную карманьолку сменить было не на что – единственный его уцелевший сюртук был рассчитан на куда более тёплую погоду. Зато вся остальная одежда была чистой.
- Затяни корсаж, - попросила чуть погодя Маргарита, поправляя платье. Бедное, пестревшее заплатами, оно, тем не менее, шилось когда-то как наряд дворянки, и корсаж, как полагается, затягивался сзади.
- Как же ты без м-меня справляешься? – Гиго завязал аккуратный узел.
Маргарита пожала острыми плечами.
- Зову Сюзанну. Сначала она мне затягивает, потом я – ей, - Маргарита снова взялась за стопку вещей. – Возьми Луи, хорошо?
Ребёнок успел забраться под кровать и вылезти согласился не сразу. Когда, наконец, Гиго с сыном на руках вошёл на кухню, бельё и одежда Луи уже лежали в корыте с водой, а Маргарита уже закладывала поленья в печь.
***
Они молча пили кофе со вчерашним хлебом – больше ничего в доме не нашлось. Луи грустно размазывал по тарелке кашу из последних остатков крупы и выглядел ничуть не веселее своих родителей.
- Надеюсь, что ты не будешь лишний раз рисковать, - Маргарита сидела напротив. В её голосе, за всей показной строгостью и даже суровостью, Гиго уловил нотки беспокойства. Он улыбнулся.
- Я никогда не рискую собой б-без надобности, - честно ответил он.
- Это-то меня и пугает. Лучше бы ты и по надобности не рисковал, - упрямо гнула Маргарита свою линию.
- Слишком поздно для осторожности. Мы м-могли бы уехать в Германию, когда всё началось, в Англию…в конце к-концов, хоть в Россию – мы были б-бы в безопасности в самом диком краю, н-но во Франции больше не найдётся уголка, г-где можно было бы жить спокойно. Все, кто боялся, уже п-покинули эти пределы, а оставшиеся должны жить так, словно играют в к-карты – азартно и безоглядно. Осторожность б-больше никого не спасёт.
Она ничего не ответила. Было видно, что доводы мужа её не слишком убедили, но ничего лучшего она и не ожидала.
- Сейчас поедешь? – голос Маргариты против воли слегка дрогнул.
Гиго молча кивнул. Хотелось плюнуть с самой высокой колокольни Анжу на все условия и обязательства – и просто остаться здесь, с Маргаритой и Луи, жить так, как они мечтали когда-то, сидя у ярко пылавшего камина в гостиной Вожиро прошлой зимой, когда король был ещё жив и все ужасы революции были чем-то далёким, творившимся за много лье отсюда. Тогда было вдоволь дров, и свежий хлеб, и кофе с молоком, и тихие вечера вдвоём, в полумраке, едва разгоняемом огнём камина – свечей не зажигали. Маргарита клала голову ему на плечо, да так часто и засыпала – последние несколько месяцев перед родами она спала очень много, едва не задрёмывая на ходу, постоянно роняла что-то из рук и встревоженно звала мужа или Констанс, свою старую служанку – наклониться за упавшей вещью мешал живот. Она панически боялась того, что ребёнок умрёт, что он родится калекой, что он, наконец, будет девочкой, и Гиго замучился убеждать жену, что обрадуется дочери ничуть не меньше, чем сыну. Они обсуждали имена…
Гиго как раз проходил через гостиную, когда взгляд его случайно упал на одну из кукол, забытых дочерьми Буаси. Она показалась странно знакомой, и спустя несколько секунд он узнал в тщательно сшитой тряпичной кукле, облачённой в яркое кокетливое платье, работу Маргариты. Он помнил, как она, старательно сощурившись, шила, сидя в кресле возле окна и разложив на подоконнике лоскуты разных форм и размеров, а ранний закат прошлой зимы золотил её волосы, как всегда растрепавшиеся.
- Луи так и н-не стал в неё играть? – он обернулся к Маргарите, неотступно следовавшей за ним. Сын сидел у неё на руках и, казалось, был очень занят тем, что ощупывал тонкую полоску выцветшего кружева на платье матери.
Она покачала головой.
- Он совершенно не любит куклы. Немного жаль потраченной работы, но что поделать? Может, если бы он родился девочкой, моя работа не пропала бы напрасно…
Гиго шагнул к ней навстречу.
- Не пропадёт, - убеждённо ответил он. – У н-нас ещё будет д-дочка, обязательно. Она будет любить играть в куклы и будет т-такой же красивой, как и ты.
Маргарита грустно улыбнулась.
- Я не молодею, Морис. Ещё год или два, и я не смогу больше иметь детей – а войне и разрухе не видно конца.
В его голосе звучала непоколебимая вера и твёрдость:
- Я сделаю всё, чтобы эта война п-поскорее закончилась. Я сделаю всё, чтобы мы снова вернулись в В-вожиро, чтобы во Франции, наконец, н-наступил мир и покой. Чтобы наши дети росли, не зная грохота в-выстрелов и криков умирающих, ч-чтобы они не ведали войны.
В глазах Маргариты зажглась робкая искорка надежды.
- Я могу только молиться о том, чтобы это оказалось правдой, - глухим, дрогнувшим голосом ответила она.
Он приблизился ещё на шаг.
- Настанет день, к-когда на этой земле воцарится мир. Н-настанет день, когда п-перестанут звучать выстрелы. И когда он, н-наконец, наступит, я тут же помчусь к тебе, приеду – и отвезу т-тебя в Вожиро. Клянусь, я не промедлю ни с-секунды, Маргарита…любовь моя!
Маргарита молчала, прикрыв глаза. По щеке её медленно скатилась слеза.
- Ты помнишь, как мы обсуждали имена? - наконец, она нарушила молчание.
- К-конечно. По поводу имени для мальчика мы сошлись сразу же, а с девочкой…я помню, было т-три варианта. Тереза, Шарлотта и…забыл, - он виновато улыбнулся.
- Амели, - быстро сказала Маргарита. – Нашу дочь будут звать Амели, и я буду верить в это так же, как верю в Бога и Богоматерь – потому, что только вера у меня и осталась. Вера и…любовь.
***
Гиго заседлал коня и вывел его из конюшни. Луи остался в доме, а Маргарита, зябко кутаясь в рваную шерстяную шаль, стояла на пороге.
- Шла бы ты в дом, - заметил он, но она только упрямо покачала головой и пошла к нему навстречу, проваливаясь по щиколотку в выпавший за ночь снег. Домашние туфли мгновенно промокли и отяжелели, но Маргарита, казалось, не заметила этого.
…Её объятия приятно пахли сухой шерстью и были тёплыми и неожиданно крепкими. Гиго растерянно обнял судорожно прижавшуюся к нему жену.
- Не в п-последний раз видимся, - он неловко попытался её успокоить, но вместо этого почувствовал, словно ему передаётся вся её тревога и боль разлуки – вдобавок к его собственным.
А потом Маргарита, нисколько не смущаясь возможных даже на этой тихой улочке свидетелей, поцеловала его. Поцеловала со всей болью и отчаянием, словно в последний раз.
…Такой он и запомнил её, напоследок обернувшись. Она не плакала, наоборот, словно обрела ледяное спокойствие обречённых. Только в её глазах сияла нездешним светом любовь, невыразимая, наверное, словами…
***
С патрулём местной Национальной гвардии – двумя рядовыми и молоденьким сержантом, верховыми – он столкнулся на самой окраине Шоле. Мальчишка, на вид чуть старше Жиля, изо всех старался выглядеть солидно, потребовав документы, гвардейцы старательно прятали улыбки в густых усах.
Сержант, читая с трудом, по складам, наконец, закончил изучать бумаги и отдал их хозяину.
- Не желаешь ли поехать с нами, гражданин агент? – Его вежливость приятно удивила Гиго. - Дороги нынче небезопасны.
- Охотно, г-гражданин сержант, - он направил свою лошадь рядом с его, рядовые поехали следующей парой.
Ехали не сказать чтобы очень быстро, неспешной рысью, первые полчаса – молча, но потом Гиго всё же решился задать вопрос.
- Надеюсь, мой вопрос н-не будет неуместен, гражданин, - сплав старорежимной вежливой формулировки с революционным обращением был куда как комичен, но Гиго отметил это лишь мельком, - как так вышло, что т-ты проявляешь хоть и похвальное, но крайне необычное дружелюбие п-по отношению к моей персоне?
Сержант скосил глаза.
- Не вижу ничего странного в том, чтобы пригласить благонадёжного гражданина республики составить компанию в пути.
Гиго искривил губы в скептической улыбке.
- В моих документах н-написано, что я являюсь благонадёжным гражданином б-без году неделя. Перебежчиков, гражданин с-сержант, не любят обе стороны, а многие республиканцы п-предпочли бы решить вопрос м-мятежа не амнистией, а огнём и м-мечом.
- Я не отношусь к их числу, - отрезал мальчишка. С минуту царила звенящая тишина, прежде чем Гиго дождался более пространного ответа.
- Лес рубят – щепки летят, гражданин агент. Сколько добропорядочных республиканцев должно быть обречено на бесполезную смерть ради того, чтобы все мятежники были вырезаны под корень? Останется ли хоть кто-то в Вандее и Мэне после этого замирения?
Щека сержанта дёрнулась в нервном тике. Гиго несколько секунд внимательно всматривался в его чётко очерченный профиль.
- Я не буду спрашивать, к-кто это был, - тихо, так, чтобы не услышали ехавшие сзади солдаты, сказал он.
Мальчишка резко повернул голову.
- Я отвечу, - глухо ответил он. – Мать и две сестры. Одной восемь, другой – всего лишь пять. Вандейцы не стреляли по городу, а батареи Клебера стояли очень неудобно. Артиллеристы республики только чудом задели всего лишь три дома… - Он судорожно схватил ртом морозный воздух, откинув голову и прикрыв глаза. Шапка сползла с головы, и юный сержант надвинул её недостаточно быстро – Гиго успел заметить среди его тёмных волос несколько седых прядей.
- Такого я не пожелаю никакому врагу, - через силу закончил сержант.
Следующий час они ехали в гробовом молчании.
***
Собственно, в задачу патруля входила проверка дороги на предмет её проходимости и на предмет возможных встреч с разбойниками. Гиго не переставал дивиться редкостной глупости командующего Национальной Гвардией Шоле – патруль для того, чтобы иметь хоть какие-то шансы против мятежников, должен был бы быть больше минимум в десять раз, впрочем, даже это вряд ли помогло бы ему при нападении мятежников, перешедших на тактику партизанской войны. Сержант, казалось, был совершенно спокоен, а его подчинённые только изредка косились по сторонам, из чего Гиго заключил, что подобный риск для них – не редкость.
Дорога приближалась к границе территории между Шоле и Сен-Флораном. Давно остался позади Бопрео и поворот на Сен-Мартен, который Гиго проводил тоскливым взглядом, а сейчас промёрзшая и припорошенная снегом дорога вилась по краю высокого речного берега, заросшего редкими деревьями. Внимание Гиго привлекло яркое пятно – несколько кустов остролиста, усыпанных алыми, словно кровь, ягодами.
За спиной раздался предупреждающий вскрик.
- Сержант, гляди, там, возле ярких кустов!
Гиго машинально перевёл взгляд выше и вздрогнул, широко распахнув глаза.
Порыв ветра заставил висельника зловеще закачаться на верёвке, подобно маятнику.
Сержант схватился за рукоять пистолета, заткнутого за трёхцветный шарф. Рука Гиго привычно потянулась к левому боку, и он не сразу вспомнил, что сабли, как и иного оружия, при нём нет.
- Следов нет, г-гражданин сержант. Если кто-то здесь и б-был, то ещё вчера, - заметил он, отойдя от первого потрясения.
- Отлично, - сержант легко спрыгнул с коня и, на всякий случай придерживая рукоять пистолета, бесстрашно зашагал по снегу к трупу. Гиго, не колеблясь, последовал за ним, солдаты же, взяв ружья наизготовку, внимательно наблюдали за окрестным редколесьем, плотно держа пальцы на курках.
Труп медленно вращался и оказался лицом к Гиго как раз в тот момент, когда он был на достаточном расстоянии, чтобы узнать его. Не веря своим глазам, Гиго обогнал сержанта, подбежал почти вплотную – да так и замер.
Больше труп не вращался, застыв в одном положении, глядя прямо на Гиго невидящими глазами на обезображенном лице.
А Гиго почему-то обратил внимание на то, что сапоги, которым он позавидовал при вчерашней встрече с покойным, исчезли. Видно, какой-то мятежник, прагматично рассудив о том, что покойнику всяко не нужны такие прекрасные ботфорты, забрал их себе…
- Здравствуйте, Пьер, - очень тихо поприветствовал Гиго насквозь промёрзший труп Отрива.
***
Жарко горел огромный костёр из валежника, растапливая почву настолько, чтобы можно было вырыть неглубокую могилу. Немного бледный сержант обыскивал карманы Отрива но не нашёл ничего, кроме документов, подтверждающих, что перед ними действительно Пьер Отрив, агент по умиротворению в дистрикте Нуармутье, и двух конвертов, которые сержант, поколебавшись, вскрыл.
В первом оказался доклад Нантскому комиссару о проделанной работе, и его сержант, подумав, передал Гиго.
- Это по твоему ведомству, гражданин агент. Шоле подчиняется Анжеру, в Нанте я уж точно никогда не буду, - он подышал на окоченевшие пальцы и надорвал второй конверт, из которого выпала небольшая бумажка.
Сержант взглянул на неё и удивлённо вскинул брови.
- Это тебе, гражданин агент, - он передал записку Гиго. Тот, недоумевая, зачем бы Отриву было писать ему, взял её – и закаменел.
Только лишь одно предложение было начертано на клочке плотной желтоватой бумаги красивым, каллиграфическим почерком. Почерком слишком знакомым.
«Д’Эльбе, ты – следующий!
Тальмон».
- Не завидую я тебе, - сержант покосился почти сочувственно. В тени деревьев его ещё почти детское лицо казалось сильно старше, возможно – из-за необычной для его возраста серьёзности.
Они подошли к костру. Гиго чувствовал, как отогревается его тело, но внутри всё только хуже сжималось, словно смерзаясь в тяжёлый ком. Он брезгливо бросил бумажку с угрозой в огонь, и она, мгновенно вспыхнув, тут же обратилась в пепел, но его тревогу это не рассеяло.
«Как же я сообщу Маргарите…» - эта новая мысль была, пожалуй, ещё страшнее всех невесёлых размышлений о преследовании со стороны Тальмона.
- Гражданин с-сержант, - наконец, сдался он, - будь добр, окажи м-мне небольшую услугу. Вернёшься в Ш-шоле – загляни в дом к заложникам и расскажи им о с-смерти гражданина Отрива.
Сержант поднял глаза и молча кивнул. Валежник догорал. Все четверо кое-как разгребли уголья и принялись копать могилу: рядовые – штыками, сержант – саблей, а д’Эльбе – попросту руками, сорвав подряд два ногтя, но упрямо не желая, по настоятельному совету сержанта, отойти в сторону и просто подождать, когда могила будет готова.
Отрива он доволок до могилы в одиночку, несмотря на то, что тот был выше него на голову и заметно тяжелее. Скрестив Отриву руки на груди, д’Эльбе, ничуть не смущаясь присутствующих республиканцев, начал читать заупокойную молитву.
К его удивлению, когда он закончил, сержант перекрестился вместе с ним.
Потом они вместе кое-как смастерили кривой крест из двух палок, связанных обрывком ткани, и, прислонив его в ногах Отрива, начали засыпать могилу землёй. Смёрзшиеся веки покойного не позволяли закрыть ему глаза, и всех присутствующих не покидало жуткое ощущение того, что они закапывают ещё живого человека. Когда лицо Отрива оказалось скрыто под слоем земли, все вздохнули с облегчением.
Начинало смеркаться.
- Мне придётся п-поспешить, - Гиго хмуро вгляделся в пылающий на западе горизонт.
- Да и нам пора, - отозвался сержант. – Прощай, гражданин Гиго, удачи тебе, - его глаза и голос были серьёзными донельзя, и Гиго в который раз поймал себя на мысли, что мальчик порой кажется гораздо старше, чем есть.
- И т-тебе удачи, гражданин… - Гиго только сейчас с запоздалым смущением осознал, что забыл узнать имя своего попутчика.
- Шмен. Филипп Шмен.
Гиго слегка наклонил голову.
- Удачи, г-гражданин Шмен.
…вскоре стук копыт затих вдалеке, и только свежая могила, словно скорбный маяк, виднелась чуть в стороне от дороги, возле кустов остролиста.
***
Ещё издалека Гиго услышал голос Жиля, визгливо фальшививший последний шедевр республиканского фольклора: «Жуй ты бриоши и жри крем-брюле, день твой последний грядёт, шевалье!». Произведение, судя по небогатой рифме, принадлежало перу самого Жиля, и это только подтверждал тот факт, что строк в песне было, собственно, две.
Баталь стоял возле крыльца здания администрации и курил. Завидев Гиго, он приветственно вскинул руку.
- А вот и ты, Гиго. Что так долго?
- П-простите, непредвиденные обстоятельства… - начал было Гиго, но офицер махнул рукой,
- Это ты не мне, это ты гражданину Дюрану рассказывать будешь – и хоть ему-то не вздумай выкать!
- П-прости, - Гиго спешился, и Баталь тут же перехватил поводья.
- Отведу в конюшню. Не волнуйся, без тебя её почистят.
- С-спасибо, - Гиго слабо, устало улыбнулся и медленно пошёл к крыльцу. Впрочем, Дюран опередил его, почти выкатившись на оное крыльцо и на ходу закричав:
- Гражданин Баталь, не уводи лошадь!
Офицер развернулся, удивлённо вскинув брови.
- Это что ещё за номер… - начал он, но Дюран, не слыша его, скороговоркой начал:
- Гражданин Гиго, дело-то какое, я прямо даже не знаю…у тебя же отчёт скоро…
Гиго кивнул. В отличие от несчастного Отрива, свой отчёт он держал в голове.
- Так вот, - снова затараторил Дюран, набрав побольше воздуха, - анжерского-то комиссара вчера убили, сегодня передал курьер, теперь докладывать тебе в Нант придётся, там ближайший полномочный комиссар, гражданин Каррье…
Что-то передёрнулось при звуке этого, вовсе незнакомого имени, в душе Гиго, но он был слишком устал и ошарашен происходящим, чтобы заниматься подробным анализом своих ощущений.
- А сейчас-то почему? – только и спросил он. - Хоть отдохнуть т-то можно? Не меня – так хоть лошадь п-пожалей, гражданин Дюран.
- И правда, гражданин Дюран, что это ты так паникуешь? – успокаивающим тоном начал Баталь. – На ночь глядя в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, а ты человека гонишь. Нет, так дело не пойдёт. Пусть гражданин Гиго отдохнёт, выспится, а завтра с утреца…
Дюран неуверенно кивнул под настойчивым взглядом офицера, неловко помялся с ноги на ногу и исчез в дверях здания администрации.
- Отдыхай, гражданин Гиго, - улыбнулся Баталь, и Гиго слабо улыбнулся ему в ответ.
- ЖУЙ ТЫ БРИОШИ!!!...И ЖРИ КРЕМ-БРЮЛЕЕЕЕ!!!! – раздалось из распахнутого окошка второго этажа.
- Шаретт тебя побери, Жиль! – рявкнул Баталь. – Заткнись и ложись спать, завтра на рассвете растолкаю – будешь у меня как миленький полы мыть!
*Именно так переводится полная фамилия Отрива (du Houx d’Hauterive)
@темы: твАрения, "Предатель", вандейское, в белом венчике из роз впереди идёт д'Эльбе
-
-
16.09.2014 в 00:39Здорово. Касательно матчасти мне сложно судить, но по ощущениям - я будто очутилась там и была очевидцем этих событий. Впрочем, это относится ко всем главам))
-
-
16.09.2014 в 00:41Сама почти расплакалась, но я же знаю, что потом он будет счастлив...
Спасибо, Линн))))
-
-
16.09.2014 в 19:03запоздавший по причине простуженности читатель пришел.))
Как понятно ваше желание разделить эту главу на две части, чтобы закончить первую часть чем-то мирным и хорошим!
А это четвертая глава или все же пятая, раз у нее есть отдельное название? Или можно сделать так: «Глава четвертая. Часть первая. Затишье перед бурей», «Глава четвертая. Часть вторая. Остролист с высокого берега».
Напомните мне никогда больше не начинать писать в четвёртом часу утра, зарабатывая себе мигрень...
Я, конечно, могу напомнить, но, по-моему, уже поздно вас перевоспитывать в этом плане.)) У вас уже сложились определенные писательские привычки.
В этой главе появляется ещё один внезапно пришедший в голову персонаж, которого не было в изначальном плане. Насколько я вижу перспективу, и с Жаном Шуэттом, и с Филиппом Шменом мы ещё увидимся - в данной конкретной вселенной, похоже, все дороги идут не в Рим, а в Нант...
Чем больше симпатичных персонажей – тем лучше! Особенно хорошо, если они остаются в живых.
«- Здесь такая местность, что все дороги должны вести в Чешские Будейовицы» - как говорил бравый солдат Швейк.
«- Что ты на меня так смотришь? - поймав взгляд Гиго, Маргарита удивлённо вскинула брови. – Я, конечно, страшная, но…»
Типичный женский подход к восприятию своей внешности! Не понимает, как можно ею любоваться в такие простые бытовые моменты. А любящий муж видит это всё совершенно по-другому.
«- Я никогда не рискую собой б-без надобности, - честно ответил он.»
Ну да; но всё дело в том, что эту самую надобность он видит чересчур часто.((
«- Я сделаю всё, чтобы эта война п-поскорее закончилась. Я сделаю всё, чтобы мы снова вернулись в В-вожиро, чтобы во Франции, наконец, н-наступил мир и покой. Чтобы наши дети росли, не зная грохота в-выстрелов и криков умирающих, ч-чтобы они не ведали войны.»
Что называется, хочешь рассмешить богов или читателя, знающего спойлеры – расскажи им о своих жизненных планах.(( Хотя читателя это, пожалуй, не рассмешит, а наоборот…
«Тереза, Шарлотта и…забыл, - он виновато улыбнулся.
- Амели, - быстро сказала Маргарита»
Вот почему мне кажется, что одного из его троих будущих детей (уже в следующей повести) будут звать одним из этих имен?
О появлении трупа и о том, кто им будет, читатель уже знал, но всё равно впечатлился. Жалко д’Эльбе, для которого с этого момента краткая светлая передышка закончилась, похоже, вплоть до самого конца повести.((
Хотя, честно говоря, если выбирать, кого из двух его друзей убить, то лучше уж Отрива, чем Буаси – и не только потому, что у Буаси есть симпатичные жена и дети, с которыми мы уже успели познакомиться. Сам он появился совсем ненадолго в прологе, но даже по той краткой сцене у меня сложилось четкое впечатление, что он для д’Эльбе заметно более близкий друг, чем брат Маргариты. Так что лишиться его главгерою было бы тяжелее, чем Отрива.
«Д’Эльбе, ты – следующий!
Тальмон».
Тальмон – гад ползучий.
«Жуй ты бриоши и жри крем-брюле, день твой последний грядёт, шевалье!»
Идеологически выдержанный, хотя и вольный перевод на французский нашего стишка про ананасы и рябчиков.))
«у тебя же отчёт скоро…»
Отчет о проделанной работе – святое дело! А как часто агентам по умиротворению приходилось отчитываться? И сколько они уже работают – около двух месяцев?
«На ночь глядя в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, а ты человека гонишь.»
Ну, не человека, а бывшего главаря разбойников – это другое дело, простительно.))
Офф-топ: как человек, три четверти своей жизни державший собак, считаю, что в современных городских условиях эта поговорка выглядит так: «В такую погоду хорошая собака хозяина на улицу не вытащит».
«- Шаретт тебя побери»
Еще одно республиканское ругательство, причем с местным колоритом!)) Про Питта могли бы сказать и в Париже, а вот про Шаретта – только в местах его боевой славы.
завтра на рассвете растолкаю – будешь у меня как миленький полы мыть!
Что-то мне подсказывает, что этого юного пионера (или даже комсомольца, по возрасту подходит) уже поздно исправлять трудотерапией. Вряд ли поможет. Но хотя бы полы в административном здании станут чище, чем были – уже хорошо.
Общий вопрос по уже выложенным главам:
а как к главгерою относится широкая сен-флоранская общественность? Ясно, что в целом без особого восторга: Сен-Флоран вандейцы брали минимум дважды, еще в самом начале мятежа – в марте (просто толпа крестьян) и в апреле (отряд под командованием Боншана). То отношение к главгерою сотрудников администрации, которое мы видели (кроме Баталя), в этом смысле показательно: от открытой неприязни и желания сделать гадость у Жиля до опасливой сдержанности у Дюрана. Но мне кажется, что у горожан гражданин Гиго должен вызывать еще и вполне понятный, хотя и малодоброжелательный интерес – в конце концов, далеко не в каждом французском городе администрация может похвастаться таким экзотическим сотрудником, как бывший вандейский главнокомандующий. Не приходилось ли ему сталкиваться с проявлениями такого интереса, а также враждебности – такими, как у Жиля, а то и хуже? Конечно, он ведет очень скромную и замкнутую жизнь, но все же не сидит круглосуточно в четырех стенах, а время от времени выходит в город – по служебным делам, чтобы купить еду и т.п. А там все, разумеется, знают, кто он такой...
Мелкие поправки:
читать дальше
-
-
17.09.2014 в 00:40Чем дальше в лес, тем больше я леплю ошибок
запоздавший по причине простуженности читатель пришел.))
Выздоравливайте!
Я, конечно, могу напомнить, но, по-моему, уже поздно вас перевоспитывать в этом плане.)) У вас уже сложились определенные писательские привычки.
Это, в принципе, был риторический глас вопиющего раздолбая
А это четвертая глава или все же пятая, раз у нее есть отдельное название? Или можно сделать так: «Глава четвертая. Часть первая. Затишье перед бурей», «Глава четвертая. Часть вторая. Остролист с высокого берега».
А я не столько делила главы, сколько перенесла часть действия в следующую в списке главу. В "Остролисте" должно было, по первоначальному плану, описываться убийство анжерского комиссара. Я даже придумала на этот счёт иронию с фамилиями - она у комиссара переводилась как "берёза", но на его место пришёл куда более интересный герой, причём совершенно непроизвольно. История Филиппа Шмена придумывалась буквально на ходу.
Чем больше симпатичных персонажей – тем лучше! Особенно хорошо, если они остаются в живых.
Филиппу тоже предстоит сыграть свою роль в Нанте, не знаю, правда, выживет он или нет. Буквально при написании комментария окончательно оформилась идея, как именно он будет действовать, но пока скажу только одно - без его поступка д'Эльбе был бы обречён.
Типичный женский подход к восприятию своей внешности! Не понимает, как можно ею любоваться в такие простые бытовые моменты. А любящий муж видит это всё совершенно по-другому.
Видимо, автору тоже не вовсе чужд женский образ мысли...
Ну да; но всё дело в том, что эту самую надобность он видит чересчур часто.((
Определение, придуманное в ходе давнего обсуждения его поведения - "патологическая страсть к закрытию собою амбразур" .
Вот почему мне кажется, что одного из его троих будущих детей (уже в следующей повести) будут звать одним из этих имен?
Да, последней всё же будет девочка))) А мальчиков - Мартен и Артюр.
Сам он появился совсем ненадолго в прологе, но даже по той краткой сцене у меня сложилось четкое впечатление, что он для д’Эльбе заметно более близкий друг, чем брат Маргариты. Так что лишиться его главгерою было бы тяжелее, чем Отрива.
У меня даже по канону сложилось такое впечатление. Поэтому - да, Отрив. А Буаси ещё будет жить, пытаться во второй части спасать д'Эльбе, чьё мрачное пьянство скорее будет напоминать медленное самоубийство - особенно с учётом того, что пьёт он жуткое копеечное пойло, которое в рот взять страшно.
Тальмон – гад ползучий
Да нет, просто клинический идиот, что намного хуже гада ползучего. С любым мерзавцем можно договориться, посулив ему что-то, а идиота не проймёшь.
Внимательно прочла про битву при Люсоне - Тальмон умудрился столкнуться с вандейской же артиллерией в процессе наступления
Идеологически выдержанный, хотя и вольный перевод на французский нашего стишка про ананасы и рябчиков.))
В речи Жиля вообще очень много калек с советской пропаганды. Но этот стишок мне самой нравится)))
А как часто агентам по умиротворению приходилось отчитываться?
Чем чаще - тем лучше. Поскольку времени с начала работы прошло две недели, думаю, что сейчас они должны отчитаться о своих первых начинаниях (Республика должна увидеть результат), потом уже - раз в месяц, может, в два. Возможно, эти сроки определяет глава дистрикта, он же мэр города, а Дюран - фанатичный перестраховщик и д'Эльбе готов гонять в Анжер или Нант до седьмого пота.
Ну, не человека, а бывшего главаря разбойников – это другое дело, простительно.))
Я ужасно люблю обыгрывать эту, на самом деле, страшную установку "они же не люди"...
Что-то мне подсказывает, что этого юного пионера (или даже комсомольца, по возрасту подходит) уже поздно исправлять трудотерапией. Вряд ли поможет. Но хотя бы полы в административном здании станут чище, чем были – уже хорошо.
Жиль напоминает мне персонажей "Республики ШКИД". Но, увы, при всём уважении и некоторых педагогических талантах, Баталь - не ВикНикСор
а как к главгерою относится широкая сен-флоранская общественность?
Вы дали мне идею насчёт того, чем занять немалую часть следующей главы)))
Спасибо за отзыв))) Я его очень ждала))
-
-
17.09.2014 в 01:07-
-
17.09.2014 в 16:51Чем дальше в лес, тем больше я леплю ошибок
Наверное, дело во времени писания и выкладывания. Когда так поздно (или уже так рано), внимательность естественным образом притупляется, особенно если неправильное слово не является орфографической ошибкой, которую подчеркнула бы вордовская программа проверки.
Выздоравливайте!
Спасибо, постараюсь.)) Вот думаю, не в вашей ли повести тут причина: когда один персонаж склонен к простудам и появляется в тексте явно больным, другой несколько суток сидит в холоднющем погребе, а третий разъезжает по морозу в неподходящей для такой погоды карманьолке - немудрено, что в такой нездоровой обстановке читатель чем-нибудь заразится.
Филиппу тоже предстоит сыграть свою роль в Нанте, не знаю, правда, выживет он или нет.
Робко подаю голос за его выживание. Хороший парень и совсем молодой.
пока скажу только одно - без его поступка д'Эльбе был бы обречён.
Воздержусь от спойлероопасных вопросов и буду терпеливо ждать. Особенно интересно, каким мог быть этот поступок, еще и потому, что Филипп занимает совсем незначительную должность и приказы, которые он может отдать, касаются такого малого количества людей, что могут оказаться судьбоносными только в какой-то очень неожиданной ситуации - или если он выйдет далеко за рамки своих полномочий. Или, что тоже вероятно, по принципу из прекрасной песни В. Высоцкого "Тот, который не стрелял".
А Буаси ещё будет жить, пытаться во второй части спасать д'Эльбе
Ура.
В речи Жиля вообще очень много калек с советской пропаганды.
Некоторые выражения этого типа были заимствованы на заре советской власти как раз из риторики Французской революции: в частности, "гидра контрреволюции" - точно оттуда. Насчет других уже не помню, но это не единственный пример.
И надо будет подумать, куда девать по ходу дела "юного комсомольца"...поскольку лично у автора он вызывает редкое по силе желание убить его и поскорее.
Самый очевидный вариант - он может погибнуть при захвате вандейцами Сен-Флорана, учитывая его стремление повоевать в сочетании с полным отсутствием боевого опыта. Или он может сбежать из Сен-Флорана, чтобы наняться в армию - положение на фронтах такое плохое, что возьмут любого добровольца, а он высокий и может сойти за шестнадцатилетнего. Еще зависит от того, как там у него с семьей - если это мать/бабушка плюс малолетние братья/сестры, которые все живут только на его жалованье курьера администрации (не уверена, как именно называется его должность), то он может и не решиться сбежать и их бросить.
Вы дали мне идею насчёт того, чем занять немалую часть следующей главы)))
Ой. Вот так неожиданно возьмешь и подашь идею...)) Если она воплотится в каком-то виде, я буду рада.
-
-
01.11.2014 в 02:47«Жуй ты бриоши и жри крем-брюле, день твой последний грядёт, шевалье!». )))))
Замечательно написано все. Как будто фильм посмотрела.
И знаете, у меня уже традиция - читать Вас перед сном)))