В основном по поводу пленных, но по ходу дела попадаются интересные моментики. Например, он пишет, что Дониссану, как губернатору завоёванных земель, были назначены советники, и кто бы вы думали? Буаси и Отрив. Удивительно, как при абсолютной неспособности д'Эльбе проворачивать хоть какие-то нормальные интриги он сумел так всё устроить - чтобы одного из самых опасных для него чуваков окружали два его самых верных человека и смотрели, чтобы не наприказывал лишнего. А то по порядку, если я не ошибаюсь, должность генералиссимуса в случае смерти д'Эльбе должен был занять Боншан, а вот после него - Лескюр, который не то что бы прямо-таки смотрел тестю в рот, но был явно сильно подвержен его влиянию. Учитывая "удачливость" Боншана, прямо притягивающего к себе пули, не было никакой гарантии, что вскоре Лескюр не станет вторым в этом списке, а тогда, я почти уверен, очень скоро д'Эльбе мог бы совершенно случайно упасть на голову кирпич с надписью "С любовью, Ги де Дониссан".
Не то что бы я плохо думал о людях, но да - иногда я думаю о них очень плохо, и у меня нет никаких сомнений в том, что Дониссан был непомерно высокомерен, довольно амбициозен, а на д'Эльбе смотрел как на зарвавшегося выскочку, особенно после того, как д'Эльбе идиотски понтанулся знакомством с коннетаблем принца Конде. А ещё Дониссан провёл достаточно времени при дворе, чтобы поднатореть в интригах, и у меня нет никакой уверенности, что он удержался бы от искушения проломить одну очень мешающую ему голову...

Ещё Бошан тут пишет, что лошадь Сантерра, удиравшего при Вийере, перепрыгнула через стену аж в десять пье. До этого я слышал про шесть, и это кажется мне более вероятным, потому что десять пье - это более трёх метров. Вряд ли лошадь была чемпионом по конкуру.

Депутат Тирион - навеки в моём сердечке!

Опять натыкаюсь на то, что Дюгу было трое, и в каких родственных отношениях они были друг с другом - неведомо. Во-первых, Отрив. Во-вторых, республиканский генерал Дюгу, который ему вроде бы двоюродный дядя (с учётом того, что Отриву было под полтинник, а точнее 46 или 47, из республиканского дядюшки должен был песок сыпаться) . В-третьих, шевалье Дюгу, юноша лет двадцати. У Отрива были племянники, дети кого-то из его четырёх братьев, но я не помню, что с ними стало, а уж тем более - какого они возраста. Шевалье Дюгу, как я говорил, было двадцать, и он был очередным летним рыцарем - когда во время отступления пришлось оставить раненых, он отказался уйти и бросить их.
И когда пришли республиканцы, его убили вместе с ними.

Очень необычно видеть столь часто вообще упоминание д'Эльбе. Бошан писал в самом начале века, до появления мемуаров Виктории оставалось лет семь, она пока только начинала их писать. Бошан успел вовремя, его не поразил мозг рака и сиреневая плесень, поэтому можно наблюдать очень интересную картину, где на первом плане вовсе не Лескюр и Анри. Прежде всего д'Эльбе, Боншан, Шаретт, периодически кто-то из тех, кого потом начали забывать, типа Домманя, руарана и прочих. Лескюр мелькает, но я бы сказал, что не чаще д'Эльбе, а заметно реже. Если сравнить с Кретином-Жоли - небо и земля. Это у него там так воровато д'Эльбе вписали в последнюю очередь парой равнодушных строк после дифирамб всем святым и преподобным остальным (что в голове у людей, у которых Шаретт оказывается святей д'Эльбе - не хочу даже знать. Это уже не сиреневая плесень, это что-то запредельное и болезненное).
До Виктории, конечно, д'Эльбе тоже основательно полили. Ну вон, тот же Буве-Демортье, заявивший, что напишет апологию Шаретта, а в итоге на протяжении четырёх томов пытавшийся определиться, бездарный ли идиот у него д'Эльбе или серый кардинал с абсолютно жыдорептилоидными замашками и не иначе как даром прорицания. Но Буве-Демортье потерял берега совсем, когда обвинил Гиацинта де ла Робри в том, что тот предал Шаретта. На месте неуважаемого неисторика я бы так не выделывался на чуть ли не единственного человека, который смог пробиться на большую землю с захваченного Нуармутье - он просто порубал в капусту всех, кто оказался у него на пути и необычайно холодной зимой, в январе (!!!) переплыл пролив между Нуармутье и материком.Там пара километров. Я там был, и это надо быть Терминатором, чтобы после такого выжить.
Так что ничего удивительного в том, что Буве-Демортье очень скоро извинился и лепетал, что погорячился.
Виктория, конечно, тоже немножко извинилась за слишком уж развесистые мозговые слизни первого издания, хотя в основном на неё наехали за Стоффле - были живы те, кто служил под его началом, вступился за него, кажется, даже граф Кольбер де Молеврие, у которого он до революции служил егерем (а младший брат графа потом служил у Стоффле адъютантом, уже в 1795 году). Все близкие д'Эльбе остались с ним до конца и были погребены в том же рву, и я, помимо чисто моральных терзаний, рву на себе волосы по поводу того, что кто-то из них ведь мог бы выжить и написать мемуары. Потому что есть у нас мемуары вдовы Лескюра, есть мемуары вдовы Боншана, а вот д'Эльбе мы знаем в основном по отзывам людей, которые его знали очень и очень шапочно, в основном уже во времена восстания с чисто деловой стороны. Я готов молиться всем богам, включая парочку придуманных специально под этот случай, что Сапино де Буа-Юге, друг Боншана, который видел д'Эльбе где-то в 1789-90 (после женитьбы, но до эмиграции), оставил свою заметку, а вот его кузен, Сапино де ла Рэри, который общался с д'Эльбе настолько хорошо, что был свидетелем на его свадьбе, не сказал ничего. Козёл антиисторичный
Словом, я в очередной раз говорю о пагубном влиянии Виктории на неокрепшие умы всех авторов, что писали после неё следующие полтора века как минимум, а в какой-то мере и по сей день. Даже Эпуа, написавший биографию д'Эльбе (зубодробительно пафосную, но ценную цитатами из источников), находится под влиянием Виктории, просто, если можно так сказать, реверсным - он тупо отрицает её. Не то что бы я тоже считал её прямо достоверным источником, но с той источниковой базой, которая вообще есть про д'Эльбе, нельзя игнорировать ни одно свидетельство. *здесь пламя дрезденских архивов в сорок пятом уносит меня на Плутон, как три белых коня*



Шоб два раза не вставать - всё не даёт мне покоя происхождение д'Эльбе и ситуация с неудавшимся повышением. Есть одна смущающая деталь - если бы он приехал к Александру д'Эльбе просить протекции, то почему так оскорбился на предложение поискать её у любовницы военного министра? Разницы-то никакой, более того, это нормальная практика эпохи - дать контакты нужного человека, могу предположить, что Александр д'Эльбе мог и на рекомендации расщедриться.
Значит, д'Эльбе приезжал не за этим. Значит, за подтверждением своего родства с ними, в котором был убеждён, и просил подтвердить, чтобы четыре поколения дворянских предков.
Дальше возможны варианты. Либо у самого главного семейства с документами было плохо, либо им было тупо лень, либо то, что они могли накопать, д'Эльбе бы всё равно не помогло. Ну, оказался бы он потомком какого-нибудь младшего сына, лишённого за проступки доли в наследстве и вообще отрезанного ломтя для семьи, или, что более вероятно - потомком какого-нибудь бастарда какого-нибудь уважаемого члена этого семейства.
Разумеется, ради бедного родственника рыть всё это не стали, но при этом не выставили за порог, то есть не сочли вовсе чужим. Он реально для них вот такой не совсем удобный бедный родственник, которому вроде и не станешь помогать, но совсем выставить за дверь тоже нельзя. Поэтому Александр д'Эльбе ему и даёт наводку, у кого просить, и это реально немалая помощь для человека, который абсолютно не разбирался в столичных интригах и интрижках. Другое дело, что д'Эльбе смертельно оскорбился.
Всё это мы знаем из воспоминаний Антуана-Адриена д'Эльбе. Этот человек известен тем, что в 1823, если не ошибаюсь, году Карл 10 подтвердил своей королевской волей, что это семейство - родственники прославленного героя.
Который стал нужен только тогда, когда погиб.
И было уже немного неловко писать, что когда-то Александр д'Эльбе не спешил признавать эти родственные узы. Кто бы мог подумать, что странный неказистый заика в уже неудобном для его возраста чине лейтенанта десять лет спустя станет во главе роялистского мятежа и умрёт так, что спустя ещё двадцать лет можно будет говорить, что за короля. Думаю, он умер за то, чтобы сделать мир чуточку лучше.
А потом на его труп пришли двуногие шакалы, осмелившиеся примазываться к его славе.