[annedhiver]

Название: Старый новый мир (отыгрыш). Четвёртая часть.
Фэндом: Вандея
Авторы:  Chevalier sans nomme,  Electra_666
Пейринг и персонажи: Лескюр/Анри, позже Лескюр/ОЖП, Виктория, их дочери, немного жриц любви, и все, кто не успел убежать
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Слэш, Драма, Романтика, Агнст, Hurt/Comfort, AU.
Предупреждения: Underage
Описание: В мире победившего роялизма Лескюр выжил - и безумно жалеет, что не погиб под Ла Трамбле. То, что было его иллюзорным счастьем, сыпется из рук осколками - но, кто сказал, что кроме Виктории его никто не любит и не может полюбить?
Примечание: А эта часть по чистой случайности посвящается  Инна ЛМ в честь её дня рождения. Надо было бы написать что то поприличнее гор НЦы, но сил хватило только дописать на пару с Электрой уже существовавшую заготовку. Могу разве что оправдаться тем, что здесь мы наблюдаем счастливого Лескюра с самых разных ракурсов
А если серьёзно - но я поздравляю вас, Инна, и желаю, как всегда, удачи - особенно в раскапывании фэндомов - и нашей с вами общей Вандеи, и заинтересовавшей вас Эроики, и Питта со товарищи, и ЛОГГа, и АнКа, и ОЭ, и прочих устрашающих сокращений) Вы замечательный человек, я очень благодарен вам за труд беты и множество полезной информации - в конце концов, благодаря вам я заинтересовался Буагарди!
С праздником!




Уроки с Аньес становились всё более ожидаемой частью дня, казалось, от одного присутствия этого существа в помещении делалось светлее. Лескюр не пытался задумываться о сути своих чувств - ему хватало того, что они просто были, и теперь маркизу казалось, что почти всю свою жизнь он проспал в глыбе льда - и только сейчас, потихоньку, понемногу начинал оттаивать, неверяще разлепляя смёрзшиеся веки, чувствуя впервые биение собственного сердца...
Говорят, что время любви - весна. Для Лескюра им стала осень. Ветер бился в ставни, врывался в щели неплотно пригнанных рам, огни свечей плясали, мешая различить текст, и Лескюр однажды, не слушая слабого протеста, просто пересадил Аньес к себе на колени, чтобы обоим было удобнее следить за текстом - и чтобы защитить её от холодных сквозняков и сырости - в библиотеке плохо топили, что вредило книгам, но дров вечно не хватало...

Оказавшись на коленях у маркиза, Аньес попыталась было протестовать, но примолкла очень быстро - уж слишком хорошо и тепло было рядом с ним, и прокравшаяся было в ее нутро тоска мгновенно испарилась, будто ее и не было. Можно было на секунду пустить в свои мысли ту самую картину, где они сидят бок о бок друг к другу, и она не вынуждена кланяться ему, смотреть на него снизу вверх, где они могут улыбнуться друг другу, как равные. Последнее время эта картина все чаще являлась Аньес в дремотных мечтах, которым она обычно предавалась перед сном, и она не могла, да и не хотела отделаться от нее - наоборот, складывала руки и прижимала их к груди, точно хотела крепко обнять свое видение... так же, как хотела обнять маркиза.
Переворачивая страницы одну за другой - последнее время у нее получалось читать все резвее и резвее, - Аньес беззастенчиво жалась к месье Лескюру, благо он был не против и даже, как ей могло показаться, норовил повернуться в кресле так, чтобы ей было удобнее. В какой-то момент знакомая слабость начала захватывать Аньес, она запнулась, затем раз, другой...
- Простите, - пробормотала она тихо, не понимая, что происходит с ней.

- Ничего страшного. - Он почти привычно погладил её по голове рассеянным движением и ненавязчиво попытался притянуть к себе - к радости своей не встречая сопротивления, наоборот - Аньес податливо выгнулась под его рукой, так удобно подставив светлую макушку... Можно было поцеловать её, почти обжегшись о проходящее сквозь волосы тепло тела, можно было зарыться длинным своим носом в выбившиеся завитушки, вдыхать чистый, тёплый запах, потереться щекой...

Аньес на секунду подумала, что умирает: в голове у нее начало мутиться, а тело совсем ослабело, точно из него вынули все кости; наверное, она упала бы без чувств, если бы твердая рука маркиза не придерживала ее за талию. Аньес понимала, что не просто должна, но хочет ответить на проявленную к ней нежность, но понятия не имела, как. Осторожно она погладила маркиза по руке, затем, немного осмелев, по плечу, и наконец, подняв голову, чтобы видеть его лицо, положила ладонь ему на щеку. Ей казалось, что она чувствует, как быстро-быстро колотится его сердце - или причиной этому было то, что ее саму забила мелкая дрожь?
Она хотела обратиться к нему, но губы омертвели совершенно. Все, что могла Аньес - оцепенело смотреть в глаза месье и ждать, пока он сделает что-нибудь, чтобы оживить ее.

- Не бойся, - он шептал едва слышно, а кровь, стучащая в висках, и вовсе заглушила его слова - Лескюр не слышал себя. В голове мутилось, всё словно бы плыло, словно бы стаивал лёд в ту пору, когда ему положено было вскоре намерзать, стаивал в холодной, пронизанной сквозняками библиотеке, и Лескюр, едва дыша, чувствовал себя живым, как никогда прежде.
Это было самой квинтэссенцией жизни, крайней её точкой, казалось, что уже не может быть ничего больше - но могло, всё ещё могло...
- Не бойся, - повторил он и, наклонившись, осторожно поцеловал безвольные тёплые губы.

Раньше Аньес могла только слышать о таком или читать в книгах, которые давал ей маркиз, а чаще - видеть на картинках: мужчина и женщина обнимаются, прижавшись друг к другу губами, глаза их блаженно закрыты, а на лицах написано одно лишь блаженство. Когда маркиз наклонился к ней, чтобы поцеловать, Аньес ожидала от себя, что съежится испуганно, как с ней бывало всегда, но неожиданно раскрылась, подалась вся ему навстречу, обвила руками шею и крепко стиснула, ощутила, как колотится кровь у маркиза под кожей, словно бы в такт ее собственному стучащему в голове "Не пущу, не пущу, не пущу".
"Не пущу, потому что вы меня спасли. Потому что вы самый добрый из людей, даже если вы думаете иначе".
Целоваться было ужасно приятно, даже приятнее, чем есть конфету - губы месье были совсем не сладкими, просто мокрыми, но Аньес пробовала их так старательно, как не пробовала когда-то - единственный раз в жизни, - подаренный ей леденец.

В тот день так и не вышло вернуться к учёбе. Давно он не чувствовал себя таким свободным и счастливым...будучи при этом трезв, разумеется. Аньес поначалу целовалась неловко, но, как обычно, оказалась способной ученицей, и вскоре уже сама сообразила сильнее приоткрыть рот - чтобы поцелуй стал ещё более предосудительным, впрочем, кому было судить? Зайди сюда девочки - вряд ли бы поняли, а слуги интерпретировали бы всё в духе обычных историй служанок и господ, историй старых, как человеческое неравенство. На секунду холод вновь проник в сердце Лескюра - не было ли это и впрямь самой обычной историей, где не место светлым чувствам, зато вполне найдётся ниша для низменных - но он отказался от этой мысли. Ради простого присутствия Аньес он, пожалуй, был готов лишиться возможности даже просто взять её за руку - но лишиться её вовсе стало бы невыносимым...
***
В жизни Аньес началось что-то новое, чему она не могла пока подобрать название - но что-то очень приятное, на порядок лучше всего того, что ей уже довелось пережить, хоть она и полагала когда-то, что лучше того рая, где она оказалась милостью месье, быть уже ничего не может.
Поцелуи оказались целой наукой, ничуть не меньшей, чем чтение, и Аньес постигала ее со всей старательностью, на которую была способна. Маркиз обычно сажал ее себе на колени, и она сразу тесно прижималась к нему, жмурясь от удовольствия, и с готовностью подставляла ему губы и лицо. Соприкасаться языками поначалу показалось ей безумно смешным, но она не отстранялась, движимая любопытством и стремлением получить как можно больше новых ощущений - тем более, с течением времени ей становилось все приятнее, первоначальная опаска и недоумение ушли, уступив место незамутненному удовольствию. Когда месье прикасался к ней, все ее тело будто наливалось изнутри жаром, а где-то внутри становилось так сладко, будто она разом выпила огромную кружку сливок. Руки Аньес обычно устраивала у маркиза на плечах или обнимала его за шею, а один раз, совсем осмелев, прижала его к себе за затылок - но он не разозлился, наоборот, принялся обхаживать ее рот с удвоенной силой. Пожалуй, она даже не думала, что кто-то может застать их - а если бы это и произошло, то что бы случилось? Месье имеет право делать все, что хочет; но эта мысль неожиданно не пугала Аньес - наоборот, она была счастлива наконец-то кому-то довериться.

Они по-прежнему уделяли какое-то количество времени учёбе, но не проходило и часа, как оба становились чересчур рассеяны для занятий - тогда Лескюр легко подхватывал Аньес (она была совсем лёгкой), пересаживал на колени и всласть целовал её - так, что губы к концу вечера распухали у обоих, и оставалось только прижиматься друг к другу.
Ожидание этих вечерних часов было почти невыносимым, но и сами они обретали некоторый оттенок мучительности. Поначалу, пока поцелуи были коротки и сравнительно невинны, Лескюр чувствовал себя безмятежно, но с течением времени в низу живота всё сильнее покалывало возбуждение. Кажется, он заранее знал, что не остановится - и не захочет, разве что Аньес остановит его сама, но она, во всяком случае, промолчала, когда он сначала вдумчиво провёл пальцем по выступающим позвонкам, словно бы пересчитывая их, а потом резко опустился чуть ниже и оставил на тонкой девичьей шейке дорожку чуть влажных поцелуев.

Книги были позабыты, но Аньес мало об этом жалела. Ее больше занимало то, что делал с ней месье Лескюр - оказалось, что целовать можно не только губы и лицо, но и шею, и это так же приятно, только совсем чуть-чуть щекотно, и от этого мурашки бегут по спине. Коротко вздохнув, Аньес откинула голову назад и прикрыла глаза, полностью отдаваясь своим ощущениям: ее будто бы нес куда-то буйный порыв ветра, но она совсем не боялась, куда он ее завлечет - что-то подсказывало ей, что все, чтобы с ней ни произошло, обойдется лишь к лучшему.
Месье продолжал целовать ее, и Аньес подумала, что просто обязана ответить ему тем же - правда, ей мешал его шейный платок, к которому она испугалась прикоснуться бы в любой другой момент, но тогда любые границы были для нее настолько смехотворны, что она без всякого стеснения бросилась распутывать шелковистую ткань.
- Я тоже хочу... - сбивчиво пробормотала она, целуя подбородок месье, а затем спускаясь ниже.

Неумелые, неловкие, беспорядочные поцелуи Аньес прошили его, словно картечный заряд. Полетел куда-то шейный платок, чуть распахнулась на груди рубашка, Аньес, кажется, спустилась к ключицам, осторожно касаясь губами шеи у самого основания. Маркиз судорожно притиснул её к себе и полубессознательно скользнул рукой ниже, к пояснице и ниже... Аньес не могла похвастаться особенно развитой фигурой, но уж во всяком случае грудь у неё была, и сейчас она, сама того не замечая, притискивалась низким декольте платья к его груди в приоткрытом вырезе рубашки...

Аньес не удивлялась уже ничему. Все было для нее ново и непривычно, но она чувствовала, что это - правильно. От неправильного не было бы такого чистого, ничем не прикрытого удовольствия; от неправильного ей было бы страшно и стыдно, а все, чего она хотела сейчас - чтобы месье ни за что не останавливался. Он беспорядочно шарил руками по ее телу, как будто стремился что-то найти, судорожно хватал ее, но тискал совсем не больно - или Аньес, почти полностью лишившаяся ума, просто потеряла способность боль чувствовать. Отвлекшись от поцелуев, она на секунду подняла голову и посмотрела маркизу в лицо. Еще никогда он не казался ей таким красивым - потерявший всю свою барскую лощеность, встрепанный и разгоряченный.
"Я бы вас целовала до самой смерти", - пронеслось у Аньес в мыслях.

Доверчивость, податливость Аньес пьянила лучше любого вина и настойки, но по-другому. Возвращались полузабытые ощущения накатывающего возбуждения, в висках стучала кровь... Он потратил жалкие секунды на то, чтобы расплести ей волосы, и роскошные золотистые волны упали ей на спину, отсвечивая отблесками свечей.
Ещё несколько голодных поцелуев в губы, позабытое чувство стремления заходить всё дальше... Пальцы слепо рванули шнуровку, начали ворошить корсаж, скользнули вверх по голени девушки, затянутой в грубый чулок - недолго, впрочем. Туфельки упали с ног Аньес, теперь она смогла забраться с ногами к нему на колени, точно ребёнок, а он - жадно ощупывать её везде, потихоньку стаскивая платье с острых плеч.

Месье, кажется, стремился освободить ее от любых рамок и условностей - Аньес тихо и удовлетворенно вздохнула, когда он распустил ее прическу, и тряхнула головой, позволяя волосам вольно рассыпаться по плечам. Избавилась она и от обуви, и лихорадочно принялась раздевать маркиза в ответ - одежда казалась ненужной, как никогда, и Аньес слепо стремилась как можно скорее отбросить ее в сторону, соприкоснуться с месье как можно теснее, чтобы ничто больше им не мешало...
В какой-то момент, стягивая с его плеч жилет, она неловко повернулась и вдруг ощутила, как что-то твердое упирается ей в бедро. Это не могла быть складка ткани; Аньес очень хорошо представляла, что это могло быть, и замерла на секунду, озадаченно скосив взгляд вниз. Ее догадка подтвердилась - мужской орган месье выпирал из штанов, вот-вот грозя их порвать, и это внесло в душу Аньес толику смятения. Она знала, чего хочет от нее маркиз, но совершенно не понимала, зачем.
"Неужели месье хочет сделать мне ребенка? - поразилась она про себя. - Но ведь у него и так есть три дочки..."

Аньес, видимо, почувствовав его возбуждение, внезапно замерла и, как показалось Лескюру, даже слегка сжалась. Должно быть, в отличие от дворянских девиц, она имела представление о том, откуда берутся дети, но вряд ли её представления об этом предмете были окрашены в радужные тона.
- Что ты? - Лескюр прижал её к себе и зашептал в самое розовое ушко, слегка касаясь его губами. - Не бойся, это не только больно, но иногда и приятно... - Не удержавшись, он скользнул рукой между её тонких ножек и медленно провёл там кончиками пальцев, с удовлетворением отметив, как почти тут же бельё пропитывается влагой.

Месье попытался ее успокоить, и Аньес на секунду стало совестно, что она могла испугаться, совсем как маленькая. С каждой женщиной рано или поздно случается то, что хотел проделать маркиз - и слава Богу, что с Аньес это хотел сделать именно он, а не кто-то еще. Ему она могла верить, могла вытерпеть любую боль, чтобы только доставить ему удовольствие, выразить свою преданность и... что еще?
- Я не боюсь, - сбивчиво прошептала она, вздрагивая от прикосновения к самому потаенному, постыдному месту своего тела. - А вам не противно... не противно меня трогать... там?

Лескюр едва узнал свой смех - тихий, почти беззвучный, неожиданно мягкий. Кажется, он не смеялся тысячу лет...
- Ничуть. - Маркиз, наконец, поднялся, держа Аньес на руках и сделал несколько неверных, чуть кружащихся, словно в танце, шагов к узкому диванчику, неведомо какими путями оказавшемуся в обители знаний - он порадовался, что не удосужился приказать его убрать за ненадобностью. - Ни рукой... - Аньес в момент оказалась опрокинута на диван, слабо пискнув от неожиданности. Лескюр нетерпеливо задрал ей юбку и несколькими движениями стащил с прелестных ножек чулки и панталончики, - ...ни даже так... - шепнул он хрипло и медленно, длинно провёл языком между её ног, сдвигая пушистые завитки и обнажая влажную плоть...

Если Аньес и думала какое-то время, что месье лукавит, чтобы не обидеть ее, все ее сомнения тут же исчезли, когда она ощутила прикосновение теплого языка у себя между ног. Сама не своя от пронзившего ее насквозь удовольствия, она слабо застонала и выгнулась - точь-в-точь бабочка из тех, которых братец Мишель ловил и, наслаждаясь бессильным трепетом крылышек, насаживал на булавки. О том, чтобы держать себя в руках, Аньес уже не думала - сдавленные, гортанные звуки, которые она издавала, были ей слышны словно издалека, и примолкнуть хоть на секунду было невозможно - она дрожала и комкала в руках ткань собственного задранного платья, сбивчиво молила, чтобы месье не останавливался, ни за что-ни за что-ни за что...
Внезапно всю ее будто скрутило в напряженную пружину, тело совершенно отказалось слушаться, а мысли замерли где-то очень далеко и высоко, так что ни до одной из них было не дотянуться; Аньес тщетно попыталась вдохнуть, боясь, что сейчас упадет в обморок, и тут ощутила, как между ног у нее разливается что-то теплое.
Охваченная паникой, она едва не подскочила на месте и поскорее поспешила отодвинуться. Неужели у нее начались нечистые дни, и месье теперь весь измазался в ее крови? Но лицо маркиза оставалось чистым, только губы и подбородок были в чем-то влажном, и Аньес ощутила, что сейчас провалится сквозь землю - прямо в ад, где ей, дуре, самое место.
- Простите... - прошептала она. - Простите, что я... я, кажется, обсикалась...

Лескюр, было облизнувшийся, так и застыл с высунутым языком на нескольку секунд, точно соляной столб - а потом неудержимо расхохотался прямо под недоумевающим и камельку испуганным взглядом Аньес. Прошло не меньше пары минут, прежде чем он снова смог говорить:
- Нет...это совсем другое. Когда женщина получает удовольствие, из неё вытекает влага - но это не имеет ничего общего с...упомянутым тобой. - Он снова с трудом сдержал смех, вытер, наконец, губы и переместился на диван, снова притягивая Аньес к себе на колени. Возбуждение нахлынуло с новой силой, но было ещё рано, слишком рано - надо было дать Аньес попривыкнуть к новым, необычным ощущениям, подготовить её, чтобы уменьшить боль...
- Надеюсь, тебе хотя бы понравилось. - Маркиз ткнулся носом в пушистую макушку.

Аньес недоверчиво посмотрела на месье, затем осмотрела себя - получается, ее тело было способно на что-то, чего она пока о себе не знала. Хотя, рассудила она, откуда ей было бы знать, если до недавнего времени она понимала под удовольствием всего лишь отсутствие боли? Теперь, когда она поняла, что такое удовольствие по-настоящему, ее охватило чувство, будто всю свою жизнь она провела в кромешной темноте, прежде чем туда явился, спустившись с небес, маркиз, и повел ее на свет.
- Очень, - искренне ответила она, благодарно обнимая месье за талию. Теперь, после того, что он дал ей, она была готова на все, чтобы отплатить ему тем же - даже если для этого придется немного потерпеть. Но видеть месье рядом с собой, ощущать его заботу, чувствовать, как у него бьется сердце - все это того стоило.

Они ещё немного поцеловались. Лескюр, наконец, стянул с неё платье и долго ощупывал маленькие упругие груди, пока не почувствовал, что ещё немного - и не выдержит.
Аньес пискнула, ощутив в себе его пальцы - сразу два, а вскоре - и три. Маркиз сипло, с присвистом дышал, почти лишаясь рассудка от возбуждения, свободной рукой он рванул пуговицы кюлот, почти вырывая их, дёрнул завязки исподнего, пока ткань не порвалась напрочь.
- Потерпи, моя славная... - он поцеловал Аньес в чуть влажный лоб, осторожно уложил на спину и как можно осторожнее попытался проникнуть в неё. Казалось, нежная внутренность сейчас лопнет и порвётся, ему было до дрожи боязно повредить её, такую маленькую и хрупкую...

Почувствовав в себе пальцы маркиза, Аньес против собственной воли дернулась и поморщилась - все-таки ощущения были не из приятных, как будто в нее сунули что-то жгучее, но она пообещала себе терпеть и за это была вознаграждена тем, что неприятное чувство вскоре отступило, сменившись ощущением какой-то блаженной заполненности. Расслабляясь, Аньес вытянулась на диване, наивно думая, что все самое страшное позади, но на самом деле все оказалось совсем не так...
На секунду Аньес подумала, что месье сейчас разорвет ее надвое. Только огромным напряжением всех сил ей удалось не закричать; из глаз мгновенно хлынули слезы, а все ее существо сжалось, стремясь избавиться от того ужасного орудия, что неумолимо проникало в нее. "Терпи, - уговаривала себя Аньес, прикусывая себе щеку, чтобы отвлечься от раздирающей боли. - Терпи, дура, кому говорят!".
Злость на себя, такую неуклюжую и не умеющую даже лежать смирно, помогла. Аньес сумела даже сделать несколько рваных вдохов и заставить себя не шевелиться. "Он знает, что делает" - только эта мысль ее спасала.

Аньес судорожно сжалась - он почувствовал это, и одновременно с мутящим сознание физическим удовольствием нахлынуло отвращение к самому себе, причиняющему боль ради собственного удовлетворения. С Викторией всё прошло как-то легче, да что там - она чуть ли не собственноручно запихивала его в себя, кривясь от боли и удовольствия одновременно.
С бедной Аньес всё шло наперекосяк...
- Потерпи, моя хорошая, совсем чуть-чуть... - он остановился и поцеловал её покрытый испариной лоб, погладил по голове, вытер слёзы - и подался назад, хотя втиснулся едва наполовину. Снова податься вперёд одновременно безумно хотелось - и было стыдно, пришлось пересилить себя, напомнить, что, если он сейчас отстранится, лучше не станет. Маркиз попытался не думать о том, что испытывает Аньес - и тело взяло своё очень быстро, едва ли несколько минут спустя.

Аньес, понимая, что лучшее, что она может сделать - это лежать смирно, притихла, оставляя месье поступать по своему разумению. Все, на что она тихо надеялась - чтобы он не порвал ее внутри и она не умерла, истекая кровью, как сестренка Эльми, в недобрый час попавшаяся на глаза солдатам несколько лет назад. В какой-то момент, впрочем, ей показалось, что не все так плохо - она даже ощутила слабые отголоски былого блаженства, но это, наверное, всего лишь показалось ее вконец измученному телу. Когда месье, закончив с ней, отстранился, она еле сдержала облегченный вздох, но тут же, увидев, какой у него несчастный вид, поспешила осторожно спросить:
- Вы недовольны?

- Мне стыдно за то, что я причинил тебе боль. - Даже удовольствие прошло слишком быстро, сменившись мерзенькой пустотой и чувством вины. - Я, честное слово, не хотел...просто... - Лескюр запутался в собственных словах, не находя себе достаточного оправдания, так что в конечном итоге просто придвинулся к Аньес, осторожно, точно хрустальную, обнял её и шепнул:
- Прости меня, пожалуйста.

Аньес не впервые причиняли боль - да что уж там, далеко не впервые, и побои, которыми ее награждали регулярно, были подчас куда мучительнее, чем то, что причинил ей маркиз. Но извинялись перед ней за это - в первый раз в ее жизни, и она не знала, что ответить, чтобы он прекратил беспокоиться из-за таких пустяков.
- Полноте вам, месье, - бормотнула она, смущенная донельзя, и обняла маркиза в ответ, поцеловала его в одну щеку, затем в другую, - все хорошо...
Резкие движения были болезненными, но к этому Аньес было не привыкать. Только по бедрам неприятно сочилась теплая кровь, и она, не найдя ничего лучше, стерла ее своим же собственным платком. Мать бы, наверное, сказала, что ее опорочили, загрязнили навсегда, теперь никто, даже самый завалящий пропойца, не возьмет ее замуж - и Аньес улыбнулась, представив, как совершенно честно отвечает на это "И слава Богу!".

Камень медленно покатился с души. Лескюр крепче обнял Аньес, медленно, осторожно целовал её лицо, гладил по голове - словно бы она была хрустальной. Он не знал, сколько это длилось, но, при всём холоде, царившем в библиотеке, они не успели замёрзнуть, когда девушку явственно начало клонить в сон.
Наспех отерев с себя кровь уже безнадёжно испорченным платком ("Обязательно подарю ей новый, вдвое краше!"), он оделся - небрежно. только чтобы дойти до комнаты, подхватил одежду Аньес и её саму на руки и покинул библиотеку, где совсем недавно пережил и радость, и стыд. К счастью никто не встретился ему на пути в его комнату - а там было натоплено, можно было осторожно положить Аньес под одеяло и, снова раздевшись, забраться туда самому, прижать к себе осторожно тёплое посапывающее создание - и постепенно погрузиться в безмятежный сон.
***
Поморщившись от ударившего в глаз солнечного луча, Аньес потянулась и перевернулась на другой бок с намерением продолжить спать, благо и сон ей снился какой-то очень приятный, но тут же, ощутив, что лежит в постели не одна, подскочила, точно на нее плеснули кипятком. Месье, правда, от этого не проснулся, только сонно причмокнул губами и зарылся щекой в подушку, чему Аньес была рада, ибо смогла как следует рассмотреть его.
Удачей было и то, что одеяло сползло с маркиза почти до середины спины, и Аньес с удивлением подметила, что он тощий и костистый, хуже тех, кому на ее памяти приходилось голодать. Лицо же его, расслабленное во сне, показалось ей более красивым, чем когда-либо, и она с трудом удержалась, чтобы прикоснуться к нему - тут же напомнила себе, что не стоит будить месье: после того, как он вчера потрудился, ему явно требуется отдых...
Между ног все саднило и болело, но Аньес, не обращая на это внимания, вылезла из кровати и принялась наспех одеваться. В обязанности ее всегда входило приносить месье утренний чай, и она рассудила, что случившееся - вовсе не повод от них отлынивать. Месье продолжал безмятежно спать, и она, на ходу обув туфли, тихо выкралась из спальни.

Едва ли не впервые в жизни Лескюр проснулся легко, почти мгновенно. Обычно он, если была возможность, долго лежал в кровати, не открывая глаз и ждал, пока сознание прояснится настолько, что он сможет дотянуться до чашки с чаем и прийти в себя окончательно.
На этот раз всё было не так. Маркиз очнулся от сна резко, и, не нащупав рядом с собой Аньес, резко распахнул глаза и приподнялся на постели. Стало немного тревожно - не обидело ли, не ранило ли её то, что произошло между ними вчера? Та боль, которую он причинил ей против воли - не оттолкнёт ли её от него, не заставил ли отстраниться - к вящему его отчаянию?
Он боялся подумать о том, что может потерять это чудо.

Боясь того, что месье проснется раньше, чем она управится с чаем, Аньес беспрестанно себя подгоняла, и в итоге все валилось у нее из рук. Едва не рассыпав по полу драгоценные чаинки, она все же кое-как заварила чайник и, водрузив его на поднос, понесла в спальню маркиза. Почему-то ее охватило странное, холодное волнение при мысли о том, что теперь ей снова придется говорить с ним - кто знает, как он отнесется к тому, что было с ними? Что он теперь о ней думает? Чем встретит - улыбкой или гримасой презрения? Сердце Аньес тревожно сжалось, замерло и не могло снова забиться вплоть до того момента, как она толкнула дверь и ступила обратно в спальню.
- Ваш чай, месье, - тихо проговорила она, ставя поднос рядом с кроватью. - Как вам спалось?
Лучше всего было делать вид, что ничего не случилось. При мысли о том, что месье, после всего случившегося разочаровавшись в ней, может ее выгнать, Аньес ощутила, что близка к отчаянию.

- Спасибо. - Он пытался говорить как обычно, но голос чуточку дрогнул.
Она боялась.
От отчаяния, от страха, от осознания непоправимости ситуации Лескюр, кажется, был готов перевернуть мир, чтобы хоть что-то исправить - но почему-то оказалось невыносимо трудным просто взять её за руку и легко поцеловать тонкие пальчики. Рука Аньес была удивительно изящной, не каждая дворянка могла похвастаться такой тонкой кистью и хрупкими музыкальными пальцами. На самой ладони остались мозоли, кожа была немного красноватой - должно быть, от стирки в холодной воде - но такие мелочи были абсолютно несущественны.
Он сжал чуть сильнее хрупкую ладошку и, внутренне трепеща, как перед первым причастием, поднял глаза.

Аньес, если честно, совершенно не понимала, как должно вести себя людям, между которыми произошло... то, что произошло. Поэтому за месье она наблюдала с настороженной опаской, готовая бежать, если он вдруг проявит недовольство, но все ее опасения оказались несущественными - с каким-то робким видом он взял ее за руку и бережно коснулся губами пальцев, отчего у Аньес разом запылали щеки. До сих пор она не считала себя достойной подобных почестей.
- Что вы, месье? - смутилась она, прикрывая раскрасневшееся лицо свободной рукой, но ладони не отбирая. - Ведь все хорошо...
И все-таки она побаивалась смотреть ему в глаза, так что приподняла ресницы не без усилия - и замерла, пораженная тем, что видит. Месье смотрел на нее, как... как на ангела с церковного витража - восхищенно, с мольбой и толикой явственного испуга. Аньес настолько поразило, что кто-то может смотреть на нее так, что на секунду она растрерялась, не представляя, что от нее требуется.
- Все хорошо, - повторила она и вдруг, как-то совершенно случайно, бросилась маркизу на шею.

Словно бы тёплый, восторженный свет затопил всё существо Лескюра, прошив кости и плоть неопалимыми стрелами-молниями.
Лихорадочные объятия и поцелуи. Он обнимал её, словно первый и последний раз в жизни, и собственные поцелуи казались ему неловкими и сумбурными, смешными... И хотелось плакать от счастья, глядя в светлые, тёплые глаза Аньес...
- Мой ангел...ты мой ангел, Аньес... - шептал он, точно безумный, сжимая её в объятиях, затаскивая на постель, чтобы было удобнее обнимать. Куда подевалось её платье? Он не знал, но наслаждался возможностью чувствовать её тепло тело к телу, наслаждался отсветами солнечных лучей на розоватой коже, удивительно нежной - её можно было так же беспорядочно целовать, можно было снова, расшалившись, точно ребёнок - как нормальный ребёнок, в детстве он был слишком серьёзен...и слишком несчастен - растрепать её локоны и зарыться в них с тихим, довольным мурчанием, точно сытый кот.

Что-то, натянувшееся с утра, оглушительно лопнуло у Аньес внутри, и она почувствовала, что снова способна улыбаться и смеяться, отвечать на порывистые поцелуи маркиза, гладить его по голове и шептать, как заведенная: "Хорошо... все хорошо...". Он снова раздел ее, и она помогала ему изо всех сил, стремясь снова прижаться, отдать ему себя всю - насколько это будет возможно. Потом она ощутила его горячее дыхание у себя в волосах и довольно вздохнула, обняла его крепче, до того, что задрожали руки.
- Месье... - беспомощно сорвалось с ее губ. Никогда ей еще не было так хорошо, и она мимолетно подумало, что стоило пережить все то, что случалось с ней до сих пор - только ради этого удивительного момента близости.

Когда схлынула первая волна восторга, оставив после себя тепло и уют, Лескюр начал методично изучать её тело, подмечая, что прикосновения рук и губ к изгибу поясницы, основанию шеи и впадинке между ключиц Аньес приятнее всего - она аж выгибалась, подаваясь к нему, подставляясь под его ласку, а тонкие ручки сильнее сжимались на его плечах. Маркиз довольно улыбнулся.
"Кажется, завтрак отложится до ужина".
Ему нравилось это изучение - и он готов был в свою очередь предоставить себя для подобного исследования - если подобное желание будет иметь место быть у Аньес.

Удивительно, как месье умудрялся находить места, прикосновения к которым были Аньес приятнее всего - его ловкие пальцы, казалось, были сразу везде, и она беспомощно трепыхалась в его руках, как пойманная рыба, рвано и беспорядочно дыша. Все ее тело плавилось, как смола, и Аньес сильнее вцеплялась в маркиза, опасаясь, что он сейчас остановится и оставит ее в покое. Даже призрак вчерашней боли не пугал ее - с болью она научилась мириться давно, а удовольствие было для нее делом новым, и она сразу же решила, что оно того стоит. Полуслепо нашарив губы маркиза, она приникла к ним, одновременно крепко сжав его плечи, и оторвалась только на секунду, чтобы прошептать:
- Так хорошо...

Чувство сродни эйфории охватывало всё существо Лескюра - одновременно с возбуждением, но он и в мыслях не держал удовлетворять его - сама идея снова причинить боль Аньес показалась бы ему отвратительной, если вообще бы возникла.
А сейчас всё было томительно, исступлённо прекрасно, и весь мир словно бы дрожал, точно натянутая струна, точно изогнутая спина Аньес, прижимавшейся к нему, жадно целовавшей в ответ - она училась очень быстро, у маркиза мурашки бегали по спине от её поцелуев...
Мимолетное, случайное прикосновение пальцев к её промежности, однако, заставило Аньес широко и немного испуганно распахнуть глаза - должно быть, твёрдые прикосновения напомнили ей о вчерашней боли. Лескюр успокаивающе улыбнулся:
- Не бойся, я не буду делать тебе больно. Сегодня я не буду делать так, как тебе неприятно...я сделаю по-другому. - Он выразительно облизнул губы.

Месье коротко провел по своим губам кончиком языка, и в животе у Аньес при воспоминании о том, какие ощущения он смоге подарить ей вчера, тут же начало сладко тянуть. Казалось бы, ей оставалось только мелко кивнуть и лечь на спину, послушно разведя ноги, но внезапно нахлынувшее любопытство оказалось сильнее - прежде Аньес не решилась бы на такую дерзость, но прошедшая ночь стерла между ней и месье какую-то невидимую, но очень важную границу.
- Я тоже хочу попробовать! - заявила она, приподнимаясь и легко надавливая маркизу на плечо, чтобы тот лег. - Я хочу... так же...
Это было изрядной смелостью с ее стороны, ибо орган месье, налившийся кровью, даже на глаз казался чересчур большим. Аньес нервно сглотнула, пытаясь представить, как вбирает его в рот целиком, но возникшая в голове картина не вызвала у нее страх - наоборот, желание как можно скорее попробовать задуманное. На всякий случай скопив во рту побольше слюны, она спустилась по телу маркиза чуть ниже и дотронулась губами до алой головки.

Лёгкое прикосновение отозвалось взрывом во всём теле, порядком, признаться, стосковавшемся по близости. Кто делал так с ним в последний раз?
Память услужливо подкинула расплывшуюся картинку полутёмной, кричаще роскошной комнаты борделя, смешки шлюх на заднем плане - и странно помутившийся взгляд Анри, его кроваво-алые зацелованные губы, его нежный, старательный рот...
Сейчас было чем-то похоже - и не так. Вместо кузена, смелого и раскованного, перед ним была юная девушка, почти ребёнок, с неуёмным любопытством принявшаяся за дело и старательно, неумело давящаяся...
- Не пытайся...целиком...так не получится сразу... Достаточно...самый...кончик, - Лескюр прерывисто вздохнул и изогнулся навстречу.

Совет месье пришелся как никогда ко двору - Аньес быстро поняла, что орган не влезает ей в рот даже наполовину, как она ни старалась: она начинала давиться и кашлять, стоило ему начать распирать ей глотку, и поэтому была искренне рада тому, что ей разрешили ограничиться лишь немногим. Но, понимая, насколько неумело выглядит со своими притязаниями, она была старательна и все свои силы употребляла, чтобы не причинить маркизу ни малейшей боли. Труднее всего было убрать зубы, чтобы ненароком не оцарапать нежную кожу, но спустя пару минут Аньес сумела к этому приноровиться. А месье, кажется, все равно нравилось, и от этого у нее в груди все трепетало - в этот момент для нее не было большей радости, чем доставить ему удовольствие.
Аньес не уловила момент, когда месье изогнулся особенно сильно, невнятно что-то застонал и излил в нее свое семя - не зная, что еще делать, Аньес тут же отстранилась и проглотила его, машинально запоминая про себя, каков месье на вкус.

- Умничка... - Лескюр, едва отдышавшись, притянул её в свои объятия, поцеловал устало улыбающиеся губы - и они с Аньес какое-то время просто лежали, прижавшись друг к другу - а потом он всё же исполнил обещанное...
Дела были отложены - и они так и не выбрались из комнаты в тот день. Старуха-кухарка однажды постучалась в дверь в качестве делегата от всех остальных обитателей Клиссона - с вопросом, живы ли там они вообще - и скоро в комнате появилась тарелка с пирожками, которыми можно было кормить с рук смеющуюся Аньес, запивая их давно и безнадёжно остывшим чаем...
Ни тени кошмара не пришло ночью в безмятежные сны маркиза - впервые за много лет.