[annedhiver]

Название: Обречённая
Фэндом: Исторические личности
Пейринг и персонажи: Мария-Тереза Французская/Анри де Ларошжаклен
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет; Агнст; Драма; Романтика; AU
Описание: Даже самый обязательный человек устаёт быть идеалом. Даже самый безнадёжный романтик однажды устаёт от обречённого чувства.
Примечания: Фанфик относится ко вселенной "Предателя" и является возможным наброском развития событий третьей части.

Она устала быть идеальной.
Она устала вечно улыбаться, всех понимать и прощать, она устала исподволь сражаться за тех, кто ей дорог - а их круг всё меньше.
Мария-Тереза ненавидит лицемерный двор, низкопоклонство фрейлин, лесть придворных шаркунов, все эти потоки лжи, которые льются ей в уши ежедневно, ежечасно - так, что к вечеру голова раскалывается.
Каждое утро перед зеркалом, ещё до молитвы, до того, как позвать своих дам, чтобы помогли одеться, она заставляет себя улыбаться. Эта милосердная улыбка идеала, "Прекрасной Девы", "Тампльской Сиротки" - как же она ненавидит её - но другого оружия ей не дала природа.
Как бы она хотела изменить хоть что-то! Родись она мужчиной, возможно, всё было бы проще. Она сильнее брата, она смогла забыть тюремный холод, даже, как кажется ей почти всегда, выкинуть его из головы навеки. Она была бы куда лучшим королём, чем Луи-Шарль - и в каком-то смысле ей было бы проще бороться с условностями. Король одинок - но и свободен, а она не имеет ни свободы, ни человеческого тепла.
Она держит улыбку, словно щит, пока её одевают и причёсывают, во время завтрака, обеда и ужина, во время балов и приёмов, во время посещения богоугодных заведений, зачастую - и в церкви, только иногда, отсылая окружающих прочь, она молится наедине - и позволяет себе плакать.
Мария-Тереза свято хранит свои тайны. Никто не знает, что она ненавидит свою жизнь, что мечтает умереть. Только придворный врач знает, что она больна, смертельно больна, и даже тепло и свежий воздух уже не смогут прогнать душащую её чахотку.
И даже своему духовнику на исповеди не рассказывает она о том, единственном лучике света, что мешает ей проглотить мышьяк, уже давно лежащий в самой глубине секретера - и ждущий своего возможного часа.
При дворе нет ни одной женщины, которая осталась бы равнодушна к генералу де Ларошжаклену. Любезный, обходительный, божественно красивый - и неприступный. Мария-Тереза видела, как он со смехом бросает в огонь охапки любовных записочек, скопившихся у него на столе за неделю. "Я женат" - следует неуклонный ответ на любые поползновения.
Она знает. Это она приказала ему взять в жёны девушку с хорошей репутацией и покладистым характером - и он послушался, выбрав знакомую с юности Мари де Буаси.
Тогда она ещё надеялась, наивно надеялась, что этот брак сможет их остановить. Что он прервёт эти обречённые чувства.
Он всегда смотрел на неё, как на свою госпожу, свою Прекрасную Даму - снизу вверх, хотя она намного ниже него ростом. Она всегда была для него - мечта, недостижимая, милосердно снисходящая...
А Марии-Терезе до дрожи, до смерти хотелось быть просто любимой женщиной - самой обычной, никакой не прекрасной и не возвышенной, не эфирной феей. Человеком со своими слабостями и недостатками, со своими страхами...
Как ей иногда хотелось сбросить благосклонную маску и разрыдаться, уткнувшись в грудь Ларошжаклена! Рассказать ему, как она одинока и несчастна, попросить спрятать её, укрыть от всего этого треклятого мира, защитить - ведь он же её рыцарь, нет, её любимый...
Но всякий раз её останавливает холодное, трезвое осознание - не поймёт. Испугается, отшатнётся. Хуже того - уйдёт навсегда, не простив растоптанных иллюзий. В каких-то моментах прославленному генералу по-прежнему четырнадцать, хотя он старше неё.
Их диалог напоминает вальс на тонком, ломком льду - постоянные маневры, и ни один из них не может просто довериться, считая, что не следует нагружать предмет сердца собственными страхами и проблемами.
Но у Марии-Терезы есть свои шпионы - и она отведёт любую беду от своего любимого. Она не позволит причинить ему вред - ведь он единственный, кому она нужна, пусть и в качестве живой иллюзии.
Их разговоры полны бесконечных повторений старых штампов о любви, в которые давно не верится. Мария-Тереза чувствует себя распутной, но с трудом сдерживает облегчённый вздох, когда они доходят до постели. Он обращается с ней, точно с хрустальной статуей, но иногда не может сдержать себя - и тогда она почти счастлива, бездумно подчиняясь уверенным движениям. Всякий раз он просит у неё прощения за самовольство, и она рассеяно кивает головой, мечтая, чтобы он, наконец, перестал спрашивать разрешения на каждый шаг.
Когда-то их любовь казалась ей искренней и чистой - тогда, десять лет назад, когда они наконец-то признались друг другу в многолетних чувствах. Она и вправду верила, что можно любить , не желая - верила несколько лет, пока их мимолетные, редкие, почти случайные прикосновения не начали перерастать во что-то всё более запретное. Эти пытки, тщетные попытки удержаться на грани пропасти длились годы - их до поры, до времени спасала невозможность уединения, потом - брак Ларошжаклена, но ничьи принципы не могут жить вечно.
Она не жалела. Если такова цена за то, чтобы хоть изредка чувствовать живое тепло - пусть, ей даже нравилось, хотя ничто не могло сравниться с тем единственным моментом, когда она ощущала себя спокойной и счастливой. Анри украдкой проник к ней в спальню, и они остались вдвоём почти до рассвета. Под конец он задремал - и можно было просто лежать в его объятиях, наслаждаясь теплом его кожи, слыша размеренный стук его сердца, чувствуя себя как никогда защищённой - до тех самых пор, пока он не пробормотал во сне имя жены.
Мария-Тереза ничего не сказала, но в тот день поняла, что дни её иллюзорного счастья сочтены - и перестала за него бороться, с тупым равнодушием отпуская Ларошжаклена в Пуату, к жене. Марии-Терезе было плохо - сначала душевно, потом - физически, она целые дни проводила в постели, не в силах подняться...
- Вы ждёте ребёнка.
Приговор врача заставил её сердце биться чуть сильнее -и вовсе не от того, что он обеспокоенно предупредил - беременность убьёт её, иссушенную и истощённую чахоткой. От высказанного доверительным тоном предложения прервать беременность она только отмахнулась, единым жестом обрекая себя на позор и смерть.
- Вы погубите себя! Подумайте ещё раз...
Но она и без того думала слишком много, а сейчас знала только одно - внутри неё растёт единственное существо, которому она важна, пусть даже чисто биологически.
При дворе в моду вошли свободные платья. Анри она ничего не говорила - до тех самых пор, пока не увидела у него в руках письмо от жены, где та радостно рассказывала мужу о скором появлении на свет наследника рода Ларошжакленов.
Мария-Тереза не бросила письмо в огонь, не устроила скандала - ей было уже, в сущности, всё равно, и Ларошжаклен вызывал у неё не больше чувств, чем давно умерший друг. В некотором смысле они уже стояли по разные стороны черты, разделяющей живых и мёртвых - Мария-Тереза продолжала защищать его от нападок двора, но скорее по привычке. Она наконец-то почувствовала себя свободной, настолько свободной, что порой ей хотелось взлететь - только путались ноги, тянул вниз растущий день ото дня живот и выворачивал лёгкие страшный кашель. На платке всё чаще оставались брызги крови - но это её тоже не волновало, не волновала политика, ошибки брата, даже весть о восстании в провинциях дошла до неё не сразу - и прошло несколько времени прежде, чем она взяла на себя привычную роль заступницы.
Её беременность стала предметом сплетен всего двора, а об отцовстве её ребёнка строил догадки даже последний пьяница Сент-Антуанского предместья. Ей хотелось смеяться от неведомой лёгкости и счастья даже в ответ на упрёки брата - наконец то в ней видели не символ, не "тампльскую сиротку", а живого человека, способного на пороки и слабости.
Жизнь уходила из неё. Измученная последними событиями, ссорой с братом по поводу снисхождения к участникам мятежа, неожиданно сильно задетая изгнанием Ларошаклена, она не выходила из своих комнат, почти не вставала, не просила одеть себя и причесать. Спустя неделю затвора она подошла к зеркалу и не узнала себя - отекшее лицо, спутанные волосы без следа пудры, мятая рубашка...
За окном было серо и тоскливо. Она скучала по присутствию Анри, как по старым воспоминаниям о невозвратном прошлом. Он не вернётся, даже если ему позволят. Даже если ему позволят вернуться на службу - он не вернётся к ней, да, собственно, он никогда и не был с ней до конца, всей душой, всем сердцем, всем разумением - так, как любила его она, и до сих пор отголоски этой любви иногда будоражили душу.
Мария-Тереза вернулась в постель, забралась под одеяла, закуталась, свернулась калачиком. Холод и сырость вызывали кашель и боль в груди, становившуюся с каждым днём всё сильнее, но собственная судьба её уже мало волновала.
В конечном итоге, она умрёт не зря. Её жизнь, жизнь вечного арестанта, закончится, принеся избавление - а в мир на смену ей придёт другое существо. Брат не настолько мерзок, чтобы навредить племяннику или племяннице - пусть даже и обозвал её дитя при последней встрече "мерзким ублюдком" - а потом ребёнка может забрать Анри - и позаботиться о нём хотя бы в память об их потерянной любви. Мария-Тереза была более чем убеждена в его благородстве, и в том, что в определённых вопросах он может проявить куда большую ответственность, чем кажется на первый взгляд.
А её ребёнок будет свободен. Пусть бастард, незаконнорожденный, но тем лучше - его не свяжут обязательства этого мира, условности высшего света, спутавшие её по рукам и ногам, точно силки. Она не в силах принести свободу самой себе - но желает принести её другому, а значит - её жизнь была не напрасна.
Должно быть, это будет девочка - такая же красивая, как её отец. Возможно, она даже услышит пару слов о своей покойной матери - и будет заочно любить её и скучать...
От этой мысли на душе стало тепло и немного грустно.
Ребёнок толкнулся в животе. Он был уже достаточно большим, до родов оставалось не больше месяца.
Мария-Тереза положила тонкую, почти прозрачную ладонь на живот и с улыбкой прислушивалась к движениям единственного человека, которому она действительно была нужна - и которого она была готова любить и до смерти, и после неё.