Рейтинг: PG-13
Жанры: гет, агнст, флафф
Предупреждения: смена пола, смерть персонажа,
Пейринг: Морис д'Эльбе/Анриетта ( fem!Ларошжаклен)
Описание: Если бы полгода назад Анриетте де Ларошжаклен предсказали, кому суждено навеки покорить её сердце, она бы сочла это на редкость глупой шуткой...
Посвящение: Электре - как инициатору идеи
читать дальшеОтдалённый грохот пушек заставлял сжиматься сердце Анриетты. Наверное, это было бы смешно - ей неоднократно доводилось быть свидетелем сражений, но сейчас даже самое забавное несоответствие не могло заставить её улыбнуться. Не теперь, когда тот, кто незаметно успел стать для неё всем миром, искушает судьбу под пулями республиканцев...
Если бы полгода назад Анриетте де Ларошжаклен предсказали, кому суждено навеки покорить её сердце, она бы сочла это на редкость глупой шуткой. Их первая встреча помнилась ей до мельчайшей детали.
Зайдя в небольшую комнату, явно наспех превращённую в рабочий кабинет, Анриетта с трудом подавила возглас удивления и разочарования одновременно. Человек, сидевший за обшарпанным письменным столом, меньше всего был похож на героического предводителя роялистов - тщедушный, в плохо сидящем потрёпанном сюртуке, с измождённым некрасивым лицом. Перо, которым он правил что-то в лежащих перед ним бумагах, откровенно говоря, подходило ему куда больше, нежели кавалерийская сабля, брошенная на дальнем углу стола.
- Чем могу быть п-полезен? - холодно осведомился он, поднимая тяжёлый взгляд на посетительницу. По мере того, как Анри путанно и эмоционально излагала своё намерение присоединиться к армии повстанцев - она стреляла не хуже иного мужчины и прекрасно ездила верхом, выражение лица собеседника не менялось, разве что в самом начале он слегка приподнял густые брови.
- Вы в своём уме? - тихо, с плохо скрываемым раздражением поинтересовался он, едва девушка довела свой рассказ до конца. - Это вам не рыцарский роман, здесь не красуются на белом коне со сверкающим мечом. Это даже не простая война, а резня на уничтожение. Послушайте, будем считать, что вы сюда не приходили. Возвращайтесь к родственникам, убедите их бежать в Англию - пока не поздно.
"Тогда почему вы не бежали сами?!" - хотелось крикнуть ему в лицо Анриетте, но вместо этого она судорожно вздохнула и неожиданно даже для себя призналась:
- Дело в том, месье д'Эльбе, что вся моя семья уже в Англии. Они эмигрировали ещё в позапрошлом году, когда опасность была далеко не такой очевидной, а я осталась с тёткой здесь, во Франции. Отец предполагал, что мы последуем за остальными, когда им удастся худо-бедно обосноваться на островах, но тут эмиграция стала затруднительной и мы ждали в надежде на перемены, а потом...потом пришли отряды "синих", - она судорожно стиснула грязный, обгорелый подол платья. В горле встал ком, но Анри, собравшись с силами, продолжила:
- Тётушка велела мне бежать. Я едва успела выскочить в заднюю калитку, как замок окружили. Ночью я пряталась в лесу и видела отблески пожара, а утром обнаружила на месте замка только развалины и...трупы, - она подавила рвущееся наружу рыдание и закончила уже шепотом. - Пожалуйста...не прогоняйте меня...
Так она и осталась возле него. Жить часто приходилось в одной комнате, да что там - даже засыпать у костра под одним одеялом, однако Анриетту ни в малейшей степени не тревожили шепотки у неё за спиной. Д'Эльбе был благороден и даже не думал как-то воспользоваться её полностью зависимым положением - вскоре первое неприязненное впечатление о нём сменилось благодарностью и растущей тёплой привязанностью. Он, даже падая с ног от усталости, всегда заботился о том, чтобы она не была голодна, чтобы её не смели оскорбить. В первые же дни он неведомо откуда достал ей новое чистое платье, смену белья, пару не самых изящных, но удобных и крепких башмаков, ещё несколько необходимых мелочей - а когда она взахлёб засыпала его словами благодарности, только тихо и серьёзно заметил: "Я в ответе за тебя". Тогда она едва заметила фамильярное обращение, так нехарактерное для д'Эльбе, обращавшегося на "вы" даже к простолюдинам, но списала это на разницу в возрасте - он был всего на три года младше её отца.
А однажды ей приснился кошмар, которого она так и не вспомнила в подробностях, но с криком проснулась от страха, разбудив и д'Эльбе, спавшего на противоположном краю большой кровати. Анри была испугана, словно маленькая девочка, долго плакала, уткнувшись ему в плечо, и смогла уснуть только после того, как он лёг рядом с ней, крепко обняв. Тогда она впервые увидела в его глазах какой-то проблеск, но д'Эльбе отвернулся прежде, чем девушка смогла распознать выражение.
Весна выдалась холодной, а далеко не на каждом месте ночлега был даже самый плохонький очаг. Анри привыкла укрываться от холода в объятиях д'Эльбе и была немало удивлена, когда в очередной вечер он попытался незаметно отодвинуться.
- Я вас чем-то обидела? - недоуменно поинтересовалась Анриетта и осеклась, глядя на закаменевшее лицо д'Эльбе. Казалось, что за этой обычной для него маской бушуют непонятные для девушки чувства. - В чём дело?
Он молчал, и Анри уже не надеялась услышать ответ - но он прозвучал, глухо и отчаянно:
- Дело в том, что я ж-живой человек.
- О чём вы говорите? - на краю сознания уже маячил ответ, но она никак не могла принять его. Не д'Эльбе. Кто угодно, но не он.
Его лицо исказилось, словно д'Эльбе внезапно прочитал её мысли.
- Анриетта, не надо делать меня лучше, ч-чем я есть. Я не ангел, и когда ко мне прижимается всем т-телом молодая красивая девушка, я реагирую на это...соответственно, - даже в темноте было видно, как он мучительно покраснел.
Анри думала, что испытает от этого признания отвращение, однако, вопреки всякой логике, она испытала что-то наподобие восхищения человеком, который столь терпеливо сносит искушение, когда лишь собственная честь мешает ему воспользоваться моментом.
Восхищение, благодарность...только ли?
Если в следующие две недели им случалось ночевать в условиях, близких к цивилизованным, то д'Эльбе неизменно отодвигался на самый краешек кровати. В поле приходилось труднее, и Анриетта, случайно прикасаясь к нему, чувствовала, что он напряжён, точно струна. Спал ли он вообще? И без того почти болезненно худой, он ещё больше похудел и осунулся, а в те моменты, когда д'Эльбе встречался взглядом с Анриеттой, в его глазах было что-то мучительное - и голодное, и пристыженное.
Все их отношения, вся расцветшая было теплота и искренность - всё пошло насмарку, и Анри ощутила себя как никогда одинокой, даже спать стала ложиться раньше, не дожидаясь, как прежде, прихода д'Эльбе.
В тот вечер одиночество ощущалось почему-то особенно остро, не пуская желанный сон. Анри даже поплакала немного, вспоминая родителей, сестёр и братьев...
А теперь единственный оставшийся у неё близкий человек всё больше отдалялся от неё. От сознания этого всё больше хотелось разрыдаться или...изменить что-то. Неважно, каким образом.
Она услышала за дверью тихие шаги и поспешно зажмурилась. Скрипнула и снова тихонько захлопнулась дверь, раздался шорох снимаемых сапог и почти неслышные шаги.
- Спит... - едва слышно прошептал д'Эльбе и вздохнул, а потом вдруг опустился на колени рядом с кроватью и осторожно провёл рукой по густым светлым волосам Анриетты. Раз, другой...
- Ты ведь н-ничего не узнаешь, если я поцелую тебя, - казалось, он отчаянно убеждает сам себя. - Всего один раз...
Д'Эльбе медленно наклонился. Она почувствовала на щеке его тёплое, затаённое дыхание и, неизвестно, почему, в последней момент резко повернула голову. Сперва, приникнув вместо щеки к губам девушки, он словно закаменел, было мгновение, когда Анри подумала было, что он сейчас отстранится и снова начнёт просить прощения...
Этого она хотела меньше всего на свете. Что угодно, только не новое отчуждение, не одиночество... Девушка спешно выпростала руку из-под одеяла и крепко обхватила мужчину за шею, мешая отстраниться.
Момент сомнений был позади. Жалкие секунды спустя д'Эльбе уже без сомнений, жадно целовал Анриетту. Губы у него были сухими и потрескавшимися, но ей не было противно, пожалуй, даже приятно. Девушка обняла мужчину уже обеими руками, сдёрнув с его волос ленту и с удовольствием запутавшись пальцами в длинных и густых прядях - наполовину чёрных, наполовину - седых...
...Дёрнув тесёмки на её рубашке, он вдруг замер.
- Анриетта...ты...т-ты уверена, что...
Анри облизнула губы, словно смакуя вкус недавних поцелуев. Она смотрела в глаза д'Эльбе - огромные, широко распахнутые и безумно красивые глаза - и понимала, что ни за какие сокровища мира не пожелает остановить его.
- Да! - собственный горячий шепот показался девушке незнакомым. - Отныне я ваша, отныне и навеки - только ваша!...
Она не ощущала стыда. Что угодно - но не стыд и не смущение.
Почти детское любопытство к новым ощущениям сменилось неизвестной прежде нежностью - с одеждой д'Эльбе словно сбросил с себя многослойную маску, свою ограду от внешнего мира - и остался перед ней полностью беззащитен, доверяя безмерно, и это доверие, при всей сопутствующей ему ответственности, наполняло сердце Анри гордостью и счастьем.
Сейчас, судорожно сжимая белыми пальцами подоконник, она изо всех сил пыталась схватиться за самое светлое, самое счастливое воспоминание, и почти улыбнулась, вспомнив про землянику...
Это было в июле, совсем незадолго до того рокового совета, на котором на д'Эльбе с неприязненными гримасами, словно делая величайшее одолжение, взвалили неподъёмные вериги должности генералиссимуса. Но это было лишь делом будущего, а неудачная атака Нанта, столь дорого стоившая вандейцам, уже перестала быть кровоточащей раной в душе каждого роялиста...
Анри наслаждалась краткими мгновениями мирной жизни. Она была счастлива, что Морис, в последнее время напоминавший изнурённую тень, наконец-то сможет отдохнуть, счастлива, что теперь у них будет чуть больше времени, чтобы побыть вдвоём.
Было прекрасное солнечное утро, только что они закончили завтрак, на удивление вкусный, и д'Эльбе, сдерживая улыбку, с заговорщицким выражением лица куда-то повёл её, крепко держа за руку.
Они неторопливо шли между деревьями ближайшей рощи, подсвеченных солнечным светом. Анри вертела головой во все стороны, пытаясь понять направление их пути, но поняла, что они достигли цели, только когда Морис остановился.
Полянка, покрытая ковром густой мягкой травы, обладала ещё одним приятным дополнением...
- Земляника! - Анри по-детски подпрыгнула и бросилась к ближайшей группе кустиков, жадно обрывая спелые, сминающиеся в пальцах ягоды и запихивая в рот. Краем глаза она заметила, что Морис опустился на землю неподалёку от неё и тоже собирает ягоды, только не в рот, а в горсть. Набрав полную, он пододвинулся к Анриетте.
- Угощайся, - он уже не мог сдержать улыбки, глядя на то, как Анри набросилась на ягоды с неистовством заядлой лакомки. Она даже не помогала себе руками - просто наклонилась и в несколько глотков расправилась с земляникой, слизнув с ладони д'Эльбе остатки сладкого сока. Губы, щёки, подбородок - всё было липким от земляники, а одна маленькая сплющенная ягодка даже прилипла к левой щеке.
- Испачкалась-то к-как... - Морис, Анри знала это, только притворялся сердитым - в глазах его плясали весёлые искорки. Знал ли кто-нибудь, кроме неё, что этот вечно хмурый, замкнутый, строгий человек умел улыбаться, смеяться...
...Что он умел так самозабвенно целоваться, слизывая с её губ сладкий земляничный сок, а потом уже знакомым и любимым движением запрокидывать голову, позволяя ей целовать в ответ тонкую, полупрозрачную кожу у него под подбородком, прижмурив от удовольствия самые прекрасные на свете глаза...
...Грохот пушек сменился зловещей тишиной. Анри до боли в глазах вглядывалась в горизонт, ожидая...
Дождалась.
Не было даже слёз, не было крика. Хватило сил только подойти к залитым кровью носилкам, машинально протянуть руку, которую он взял в собственную и поцеловал окровавленными губами прежде, чем судорожно вдохнуть в последний раз и захлебнуться кровью, хлынувшей в простреленные лёгкие.
Его глаза неподвижно смотрели в равнодушное серое небо. Самые прекрасные на свете глаза, в которых больше не будут блестеть весёлые искорки...
Никогда.
***
(Англия, несколько лет спустя)
За что Анриетта де Ларошжаклен будет всегда благодарна своей семье - так это за умение не осуждать, вгоняя в измученную душу ядовитые иглы, а молча пропустить в дверь исхудавшую, заплаканную, закутанную в лохмотья дочь. И не осудить её даже после того, как она, не тая, рассказала всё.
- Мама! - Анри вздрогнула от тихого зова и безуспешно попыталась напустить на себя строгий вид.
- Уже ночь на дворе. Почему ты не спишь?
- Прости... - маленький темноволосый мальчик потупился. - Просто...мне приснился страшный сон. Там были ружья, и ужасный грохот, и много людей, а ещё... - он вздохнул, явно преодолевая себя, - там была пушка. Она выстрелила и попала в меня.
Стиснув зубы, Анриетта подавила дрожь и подошла к сыну.
- Этого с тобой никогда не будет, - ласково, но твёрдо сказала она. - Это всё было не с тобой, а с...другим человеком. Ничего не бойся, - она поцеловала мальчика в лоб и прошептала: - Спи...Морис...