Доброму намерению доправить курсач было не суждено осуществиться - Ню с упоением мазохиста продолжает грызть кактус дискуссии. И боится представить, что будет дальше, если д'Эльбе, взятого за лучший образец вандейца (личные симпатии - страшная вещь!), начнут критиковать.
Историк должен к любым утверждениям относиться критически. А я и отношусь, но убрать личное трепетное отношение не могу - хоть убейте!
Я в курсе, что ангельские крылья у д'Эльбе за спиной не росли. А в общении, судя по многочисленным источникам, он вообще мог казаться довольно несимпатичным человеком - из-за манеры максимальной формализации речи он боялся, видимо, скатиться в вызывающие сон сентенции, пытался добавить эмоций...а получался пафос, за который его обвиняли в неискренности и ханжестве.
НЕ ВЕРЮ.
Потому, что утверждавшие, в первую очередь Виктория, были знакомы с ним мало и очень поверхностно. А на поверхности лежала та самая формализация речи, холодность в обращении, педантичность...короче, до такого обаятельного позитивчика, как Ларошжаклен, или до эффектности Шаретта д'Эльбе было просто не добраться - в силу различия характера. В случае с Викторией примешивается банальная женская обида - Лескюр был в числе кандидатов на пост генералиссимуса после смерти Кателино. Не в силах смириться с тем, что Лескюра поставили ниже, Виктория довольно голословно ляпает, что д'Эльбе добился своего интригами.
Да я вас умоляю!
Я уже писала о том, что д'Эльбе изначально скептически относился к результату восстания - он прожил на свете достаточно, чтобы обрести логическое мышление. Ни один человек с худо-бедно наличествующим инстинктом самосохранения не стал бы добиваться поста главы армии смертников. К тому же пост не приносил никаких плюшек даже Кателино, а д'Эльбе он принёс проблемы с некоторыми...личностями (не будем тыкать пальцами в господ Шаретта и Лескюра))), которые действовали по принципу "Субординация? Не, не слышал!".
А ещё, помимо моих теоретических выкладок, у нас есть слова д'Эльбе, сказанные им де Бове.
"Ах, месье Бове, - сказал мне месье д'Эльбе в те двадцать минут, когда мы однажды прогуливались, - какая пытка, какая досада (chagrin) это для меня - не уметь сделать столько хорошего, сколько я бы хотел. Другой [Боншан] должен был стать генералиссимусом - и тогда бы все наши дела процветали". Дальше он говорит: "Если бы месье Боншан был на моём месте, всё шло бы прекрасно. Я почёл бы за честь быть его адъютантом..." (Из мемуаров де Бове, цит. по Micharl Ross Banners of the King, London, 1975, с. 169-170, перевод мой).
Я не вижу причины, по которой д'Эльбе в частном, не публичном разговоре с добрым знакомым мог бы кривить душой. Мог бы промолчать - но, видно, даже д'Эльбе могло пробить на откровенность, если окружающая среда в лице горе-подчинённых с их "Субординация? Не, не слышал!". достала до печёнок.